К статье Сваровского. Реплика

Несколько соображений ИВАНА БОГАНЦЕВА о том, почему он боится не только РПЦ, но и милых его сердцу людей, исповедующих православие

В своей статье «Кто боится человека с крестом?» Федор Сваровский исходит из того, что «отношения Православной церкви и либерально настроенной общественности никогда не были и не будут простыми, потому что это отношения враждующих сторон». Боятся при этом «воображаемых угроз, не имеющих отношения к православию», а пугливая либеральная общественность представлена в статье Сваровского в лице Виктории Никифоровой.

Конечно, употребление Викторией Никифоровой таких терминов, как «инквизиция», на которое ссылается Сваровский, — пример не вполне честной, «конфликтной» риторики. Но и полемика самого Сваровского с заведомо неосторожным оппонентом тоже не вершина интеллектуальной добросовестности. Да, недоверие к церкви и вправду часто возникает из неосведомленности. Тем не менее у недовольной общественности существует и осведомленная часть. И именно с ней нужно спорить.

Нет сомнения в том, что крестовые походы, инквизиция, процесс над Галилеем — яркие примеры искажения религиозной идеи. Справедливости ради можно также напомнить, что история знает примеры искажения не только религиозных, но и философских и собственно либеральных идей. В течение нескольких лет Французской революции были гильотинированы несколько десятков тысяч человек — цифры, сравнимые по масштабу с количеством уничтоженных испанской инквизицией за всю ее историю. Более того, католическая церковь, ответственная за эти и другие исторические аберрации, признала свою вину — как частично признала ее и православная, ответственная за свои. Но, признав, что «перегибы» были, церковь, насколько мне известно, не сделала ничего, чтобы предотвратить их повторение в будущем.

Светская же власть об этом позаботилась. В годы, последовавшие за Французской революцией, политическая мысль во Франции не переосмысляла идеалы как таковые, а была занята выработкой мер, способствующих предупреждению их возможной деградации в условиях реальной политической жизни. Так родилась идея разделения ветвей власти, приведшая в итоге к сложной системе сдержек и противовесов, которой просвещенная часть человечества пользуется и по сей день.

Церковь же, в особенности православная, и после известных уступок сохранила достаточно жесткую, централизованную модель управления, не только не поощряющую плюрализм, но часто и карающую его. Павел Адельгейм, например, описывает назначение судей внутри епархии следующим образом: «Сидят, скажем, двести священников Псковской епархии, и архиерей говорит: «Я думаю, отец Петр будет хорошим судьей. Все согласны?» Молчание. «Кто против?» Молчание. «Кто воздержался?» Молчание. «Отец Петр избран единогласно»».

Сам Адельгейм, публично высказывая свою точку зрения на церковное судопроизводство, добился лишь усиления давления на него и был в итоге смещен с поста настоятеля храма Святых Жен-Мироносиц, где он служит уже двадцать лет. Причем официальная позиция церкви так и не была оглашена. И меня, как представителя либеральной общественности, беспокоит в Русской православной церкви именно невозможность открытого диалога и отсутствие сдерживающих механизмов, гарантирующих, что уважаемые мною христианские идеалы не будут искажены и в будущем.

Но для нашего разговора вопрос о Русской православной церкви даже не так важен. В конце концов, православный христианин верит в Бога, а не в РПЦ. И недоверие у осведомленной части либеральной общественности, как это ни странно, вызывает не РПЦ — ей и сами православные не всегда доверяют. Недоверие, или, лучше сказать, настороженность вызывает именно само православие. Суть этого недоверия, как мне кажется, проще показать на следующем примере. Недавно одна моя православная знакомая, в жизни человек крайне приветливый и мягкий, призналась мне, что, будь она законно выбранным мэром города Москва, она бы не задумываясь запретила проведение гей-парада. На вопрос, запретила ли бы она гомосексуализм вообще, она ответила отрицательно. Пусть, мол, делают что хотят, но не надо этого детям навязывать. То есть либерализм моей православной знакомой включал в себя свободу на частную жизнь, но упрямо ограничивался возможностью ее публичного выражения. У этого взгляда, достаточно распространенного в православной среде, есть что-то общее с позицией современной российской власти в отношении свободы слова: на кухне говори все, что вздумается, но в телевизор носу не показывай.

И вот опасения либеральной общественности, думаю я, связаны не столько с угрозой инквизиции или капюшонных шествий, сколько с тем, что власть, оказавшись в руках даже умеренного православного человека — без топора и думающего исключительно о своей душе, — приведет к реальным ограничениям гражданских прав и свобод.

Конечно, гей-парады — это только вершина айсберга. Реальная проблема заключается в том, как совместить понятие греха, т.е. нарушения закона Божьего, и понятие преступления, т.е. нарушения закона мирского. Иногда эти категории совпадают, но часто они противоречат друг другу. Так, в основе либеральной, неогуманистической идеи лежит убеждение в том, что, если человек никому не приносит вреда, закона он не нарушает. Точно так же и двое взрослых людей при условии обоюдного согласия могут заниматься чем им вздумается без страха предстать перед судом. С точки же зрения православия, есть масса способов переступить закон и не вступая ни с кем в конфликт, потому что за человеком, как объясняет Сваровский, всегда наблюдает Бог — третья сторона в человеческих отношениях. И именно перед ним, а не друг перед другом, несут ответственность истинные христиане.

Невозможность на практике совместить эти два полюса и привела к созданию светского общества, где государство и его институты отделены от церкви. Это разграничение «сфер ответственности» распространяется и на образование. И тут еще один важный вопрос, поднятый Сваровским. Так, для «облегчения коммуникации» между верующими и неверующими он предлагает ввести в школьную программу предмет «История традиционных для России конфессий». Отлично. Меня смущает одно: почему для сглаживания общественных противоречий Сваровский предлагает воспитывать одну сторону и совершенно молчит о другой. Может быть, стоит и в духовных семинариях ввести преподавание истории науки или истории нехристианских конфессий, чтобы уменьшить количество не только агрессивно настроенных антиклерикалов, но и «бородатых фашиствующих антисемитов»? Может быть, и православных нужно призывать вести диалог открыто — и не только с внешними оппонентами, но и с внутренними? Такие шаги если бы не примирили, то несомненно бы сблизили враждующие стороны. Иначе призыв православного человека изучать православие выглядит несколько агитационно.

Автор — аспирант Высшей Школы Экономики, стипендиат École Normale Supérieure (Париж)



Еще по теме:
Должен ли куратор спрашивать разрешения у церкви?
Федор Сваровский. Кто боится человека с крестом
Виктория Никифорова. Казнить нельзя смотреть
Ксения Лученко. Сам дурак. Реплика на реплику

Ссылки

• Должен ли куратор спрашивать разрешения у церкви?
• Федор Сваровский. Кто боится человека с крестом
• Ксения Лученко. Сам дурак. Реплика на реплику
• Виктория Никифорова. Казнить нельзя смотреть