Ничего не остается

МАРИЯ СТЕПАНОВА дает на прощанье некое обещанье

Этот текст я начинала писать для журнала Citizen K. Он должен был попасть в ближайший, июльский номер. У него не было бы и намека на инфоповод; только Citizen мог позволять себе такое и все равно оставаться лучшим и самым современным журнальным проектом последних лет — актуальность его материалов бралась не из газеты, а из воздуха над страницами. Я пишу очень медленно. Так что сама виновата: журнал закрыли раньше, чем я успела закончить, и от статьи осталось только название, вот оно.

Я собиралась писать о В.Г. Зебальде. Это последний из великих писателей двадцатого века, в русском культурном пространстве этот факт молчаливо подразумевается, но не учитывается; может быть, потому, что на русский переведена всего одна его книга, она вышла шесть лет назад, осталась полузамеченной, новых переводов ждать не приходится. Это очень печально, потому что опыт Зебальда пригодился бы нам как остроактуальная форма гуманитарной помощи, которая всегда нужна и всегда запаздывает.

Немец, он думал и писал по-немецки, преподавал и давал интервью по-английски, жил и умер эмигрантом, выбрав — высокопарно говоря — изгнание, в которое его никто не отправлял, так, словно оно было епитимьей или долговым обязательством. Был он, как и положено европейскому интеллектуалу, атеистом, и это вполне сообразуется с временем и местом его рождения (Германия, 1944) и сюжетами его книг, которые все об одном — об уничтожении, исчезновении и распаде, о пустотах, которые история создает в плотном теле жизни, и о том, как мы спешим заполнить их собой. Вроде как принято считать, что главная его тема — катастрофа европейского еврейства и то, что стало с теми, кому случилось жить вместо. Оно и так, и не так: по Зебальду, на месте совершившейся катастрофы, вытесняя и забывая все, что было здесь полчаса назад, живет каждый из нас.

Об этом нельзя не помнить (по крайней мере, Зебальд не может не помнить и не напоминать). Его герои — исключенные, вытесненные, перемещенные лица мировой истории: евреи, эмигранты, душевнобольные, поваленные деревья, исчезающие ремесла, уничтоженные цивилизации. Его невероятная, ни на что не похожая проза (documentary fiction в авторском определении, ударение на оба слова), слеплена из чужих историй, поденных наблюдений и подслеповатых фотографий. Последние, как правило, сделаны автором и представляют собою те же документы. Фасад гостиницы, снятый с другой стороны улицы, фотокопия музейного билета, пустой пляж, письменный стол, размытая черно-белая река не имеют, что называется, никакой художественной ценности; но их захватывает бесперебойно работающий конвейер называния, нарратив, фиксирующий реальность за секунду до неизбежного распада. В мире Зебальда нет иерархии, вещи и явления не делятся на ценное и бросовое, нужное и лишнее, актуальное и устаревшее; спасения в равной степени заслуживают все.

Но рассчитывать на него не приходится. В интервью, данном незадолго до смерти — нелепой гибели в автокатастрофе — есть рассказ про один научный эксперимент. В цилиндр, доверху заполненный водой, помещают крысу, и та плывет. Длится это около минуты, говорит Зебальд: потом крыса умирает от остановки сердца. Но некоторым подопытным в последний момент дают возможность выбраться наружу. Когда их снова бросают в воду, пережившие чудесное спасение ведут себя иначе: они плывут и плывут, пока не сдохнут от усталости и истощения.

В том, что мы не крысы, есть свои преимущества. Одно из них — что мы можем не плыть, если не хотим. Вернуть билет, пойти ко дну, перестать шевелить лапками в ответ на подарки этого мира — одна из жутковатых привилегий, данных нам при рождении. Есть и оборотная сторона: мы не нуждаемся в непосредственном опыте чуда, чтобы плыть дальше. То ли потому, что этот опыт у нас есть отродясь. То ли потому, что понимаем, что уже утонули и бояться больше нечего.

Я просматриваю сейчас архив OPENSPACE.RU с его сотнями авторов (семьсот двадцать два) и тысячами материалов (тридцать с чем-то тысяч за четыре года работы, больше, чем я могла себе представить). Некоторыми из них я гордилась так, словно знала наперед, что их будут читать и через пять лет, и через пятьдесят. Другие легко доставались, легко забывались и казались заменимыми или даже лишними. Теперь, с той стороны, видно лучше и можно сказать, что ни один из них не был зря: все и каждый составляют огромный, гудящий шар недавнего прошлого, жилой массив нашего вчера — той современности, которая уходит под воду прямо на глазах и скоро забудется окончательно.

Вот моя первая и последняя колонка главного редактора OPENSPACE.RU. Все эти годы я разговаривала с читателем другим способом: чужими словами и чужими картинками. Сегодня, когда OPENSPACE.RU, каким мы его знали, прощается с вами, а его редакция стоит на пороге неизвестного, но до крайности интересного завтра, мне хочется говорить прямо. То, что происходит вокруг нас — этот обвал увольнений, закрытий, оптимизаций и реорганизаций в зонах, связанных с культурным процессом — зримые симптомы одной болезни. Мы наблюдаем сейчас процесс лавинообразной девальвации того, что в очень широком применении можно назвать содержательным. Власть чует это первой — и больше не хочет принимать в расчет то, чем мы занимаемся. А властью в нынешней ситуации оказывается не только государство, но и любой, у кого в руках оказались рычаги управления: школами, концертными залами, издательствами, медийными проектами. Винить себя — тех, кто производит тексты и изображения — здесь проще и вернее, чем Кремль или инвесторов; но кто бы ни был виноват, результат один: в ближайшие годы людям культуры надо рассчитывать только на себя. Ничего другого не остается. Как ни странно, это едва ли не лучшее, что могло произойти.

«Нет разницы между пассивным сопротивлением и пассивной коллаборацией», — говорит где-то Зебальд.

Инде поплывем.


Я благодарю Валерия Носова, Вадима Беляева и Екатерину Герасичеву за четыре года жизни OPENSPACE.RU.

Я не прощаюсь с Варварой Бабицкой, Дмитрием Беляковым, Екатериной Бирюковой, Яной Бовбас, Денисом Бояриновым, Евгением Гурко, Павлом Гусаровым, Мариной Давыдовой, Екатериной Дёготь, Еленой Жариновой, Глебом Катчуком, Софьей Коган, Василием Корецким, Екатериной Лазаревой, Юлией Любимовой, Станиславом Львовским, Федором Никифоровым, Катериной Манько, Глебом Моревым, Федором Панфиловым, Дмитрием Парфеновым, Михаилом Ратгаузом, Юлией Рыженко, Александром Столярчуком, Ириной Тимашевой, Анной Титовец, Вячеславом Шейко — и пользуюсь возможностью еще раз сказать им «спасибо».

С нашими читателями я тоже не прощаюсь: скоро увидимся!​