Против Декабря. Олег Воротников: «Это многотысячный провал»

Прямо перед митингом 24 декабря ЕЛЕНА КОСТЫЛЕВА поговорила с гражданским активистом и участником группы Война

Имена:  Олег Воротников

– Что ты думаешь для начала о митинге 10 декабря на Болотной?

– Я видел искренние восторженные репортажи с Болотной, но у меня было ощущение наебалова и полного провала. Власть ведь вообще ничего не умеет, но она настолько грамотно и четко разрулила этот конфликт! Вокруг площади Революции и Болотной. Правильно рассчитала, понимаешь. Навальный готов играть в системе, но он человек сам не очень понятный и окруженный людьми, которые могут брыкаться. Навального сажаем на 15 суток, остается только Немцов, а это системный игрок, он был во власти, знает, что есть предложения и их можно обсуждать. Я не знаю, чего ему там наобещали…

И очень забавно было наблюдать то же самое на примере такой Чириковой. Она такая непосредственная, да. И она непосредственно орала: «Никуда мы не пойдем, не будем никого слушать». А потом вдруг начала повторять вот эту мантру, что не надо подставлять народ под дубинки. Они все эту мантру читали.

Вот говорят «сурковская пропаганда». Так вот «сурковская пропаганда» – это не НТВ, «сурковская пропаганда» – это мантра «не надо подставлять народ под дубинки». Это пасы, которые пошли от Суркова, и их начали повторять авторитеты в оппозиции.

Умеют люди просто работать, когда хотят, вот все, что мы узнали. Они чем воспользовались? Что отличительная черта оппозиции – сраться. Ну так давайте их сейчас быстренько... Давайте, чтобы они поссорились между площадью Революции и Болотной – это и произошло. И давайте просто дадим бонусы «болотным». Ну, разумеется, люди, которые 20 лет этих бонусов ждут, они их и получат.

Почему те, кто изначально были за Революцию, согласились на Болотную? Потому что это карьеристы, они уже привыкли ложиться под каждый листик, та же Чирикова и ее эпигоны.

Видимо, в оппозиции находятся люди, которые очень не хотят революции. Можно разные причины называть, может быть, это искренняя точка зрения. Тот же Быков сказал, мол, «нам не нужна революция, спасибо ментам, типа, что вы нас не бьете, только не революция».

– Разочарование, о котором ты говоришь, оно только у тебя возникло?

– Я знаю, что у некоторых оно тоже возникло. Кто-то был не рад, кого кинули.

– А кого кинули?

– Ну, Лимонадзе прокатили, сначала на «Антиселигере», потом на «Последней осени». Его прокатывают, а каких-то безумных совершенно националистов выдвигают – не демушкиных даже, а совсем ебанутых людей. Причем Лимонадзе прокатывают потому, что он якобы националист.

– Главное твое ощущение от 10 декабря?

– Проебали исторический шанс – глупо, конечно, так называть его. Если реально пришло 50 тысяч человек – с таким количеством людей можно выдвигать любые требования.

Дело в том, что задача политика – уметь, скажем так, рисковать людьми тоже. Вот Леня мне говорит: «Моя мать и мой брат, люди от всего далекие, выйдут 10-го». А после 10-го мы с ним говорили, и я говорю: «Они все проебали». Леня говорит: «Нет, эти люди были не готовы, – вышли хомячки». И тогда я ему говорю: «Лень, подожди, давай рассмотрим, как не готовы? Твоя мать и твой брат почему вышли? Потому что 5-го были задержания и 6-го были задержания». Задержать 600 человек было ошибкой власти. Люди вышли: «Задерживайте нас! Мы людская ддос-атака на ваши мусарни». Если бы их действительно волновали нечестные выборы, они бы вышли 4-го или 5-го. Люди вышли 10-го именно потому, что начали крепить, то есть люди вышли под дубинки.

– Что бы изменилось, если бы были дубинки?

– Такой толпой очень трудно управлять.

– А ты веришь в революцию?

– Я не верю в мирный протест. Некоторые верят, многие пишут: «Вот я увидел народ свой, я пришел туда, я был среди народа». Ну, от толпы, наверное, да, завело. Но были все шансы использовать грамотно толпу, чтобы действительно добиться исполнения требований. Ну, а какой может быть ультиматум, если тебя охраняют? Вот тебя привели, построили, охраняют, и какие ультиматумы тут предъявлять? Ну, то есть ты их предъявляешь, конечно, но... Это уже никто не обсуждает серьезно. И особенно абсурдно было 10-го числа давать власти 10 дней на то, чтобы выпустить политзаключенных, которые через 10 дней все равно выходят.

– Так ты вообще не видишь смысла в согласованных акциях?

– Нет, была такая не совсем убитая линия, что давайте соглашаться на санкционированные акции – cначала пиздим в микрофон, а потом строимся и делаем несанкционированную. Какой плюс у этой стратегии? Что у тебя есть люди, которых ты ведешь потом. Это очень сложно организовать в изначально несанкционированном месте, потому что там просто могут не дать собраться.

Но дело в том, что 10-го власть очень классно всех унизила. Власть сказала, что вы сначала пойдете шествием. И пойдете не к Кремлю, а от Кремля. Я наконец-то понял, что они не совсем бездарные – по форме это очень унизительно. Меня как художника оскорбило то, что власть формально очень изящно победила. Потому что всю жизнь ходили от Болотной, от Калужской площади к Кремлю, на Театральную, на площадь Революции, это была такая дорога, она еще с девяностых протоптана. А власть заставила всех проследовать в обратную сторону.

И оппозиция присоединилась к власти в этом унижении народа. Так бездарно, так неумело распорядиться народным гневом! Ну, так проебать! Огромный, многотысячный провал.

Дело в том, что без эскалации нет борьбы, надо это очень хорошо понимать. Топтание – это просто подарок врагу. Зачем нужна эскалация? Это не просто меряние хуями, не просто демонстрация своей смелости. В эскалации главное, что, повышая градус, ты это делаешь для того, чтобы враг начал совершать ошибки. Потому что когда все спокойные, все нормально. Когда разговаривают люди на повышенных тонах, тот, кто глупее, начинает себя проявлять с плохой стороны – грубить, драться, бить посуду и так далее. И смысл эскалации в этом – чтобы дать убедительную иллюстрацию ошибочного поведения власти.

А сейчас согласован митинг еще дальше, рядом с которым Болотная выглядит просто центром мира. Сейчас проспект Сахарова, это где-то около трех вокзалов. Что-то из области: «Ну и че?» По-моему, это, знаешь, типа уже набережная Тараса Шевченко, дальше только Люблино.

И теперь мы имеем кучу разных митингов, которые идут ежедневно или через день, они хорошие по численности, сравнительно с предыдущими, они по две тысячи собирают, по семь. Это, конечно, не 500 и не 70 человек, как бывало. Но они уже идут в формате.

{-page-}

 

– Что значит «в формате»?

– У людей уже есть сценарий. Формат уже задан Болотной: встретились, цивилизованно выступили, цивилизованно ушли.

– А надо как?

– А надо было мочиться. И все были готовы. И с 50 тысячами никто бы ничего не сделал.

– Но ведь ввели дивизию Дзержинского в Москву перед 10 декабря.

– Вот мы и посмотрели бы на эту дивизию Дзержинского. Двадцать лет все вздыхали, с 93-го. Все вздыхали по девяностым: «Ах, как это было, ах, 500 тысяч», да этот Анпилов мог бы с этими людьми просто идти куда угодно. А он не пошел. И вот настают времена, тенью напоминающие те. И что?

– Ты говоришь, можно было требовать, чего?

– С таким количеством людей можно требовать чего угодно. Никто бы не стал разгонять еще и потому, что площадь Революции была согласована, там лишь количество другое.

– Но пришло бы 50 тысяч туда, и непонятно, что бы началось. Все боялись этого, я так понимаю.

– Ну кто, кто боялся. Оппозиция? Вряд ли. Они просто променяли это на то, что им сцену дадут, что их слушать будут... Это стойло, понимаешь. Дело в том, что власть и на своем-то поле делает ошибки, подделать нормально бюллетени не могут. А тут была бы уличная территория, с которой у них не получается работать. Власть не выигрывает на улице.

– Можешь ли ты что-то сказать про 24-е?

– Все то же самое. Все уже согласовано. Я убежден, все то же самое будет, что 10-го. Власть, во-первых, не пойдет на уступки, никаких требований не выполнит, естественно. Она уже не пошла. Признала выборы состоявшимися, никакого пересчета, идите в суд, деятельность Чурова не обсуждается, они же заявили, что ошибки – ничтожные полпроцента, на что они могут повлиять?

Я надеюсь, что хомячки и молодежь сделают вывод, что либералы как организаторы организуют только себя и свои отношения с властью. А народ им вообще неинтересен. Ну, разумеется, все это преподносится в том виде, что «мы не имеем права рисковать народом».

Но дело в том, что народ на это готов. И не надо за народ решать, особенно своими умами либеральными. Не надо за народ решать, что ему нужно. Народ в принципе драчливый. Постоянно, каждый день какие-то драки происходят. А главное, если ты видишь омоновца в шлеме, почему бы ему не врезать?

Нам понравилась драка на митинге в Питере, по-моему, это даже правые парни, не важно. Это такие, судя по роликам, «русские идут», из этой серии. По идее, этому парню, напавшему на омоновца, должны шить 318-ю, нападение. А Леня говорит: «А ему не будут шить». Я говорю: «Откуда такая уверенность, всем шьют, Козе шьют, что она мента исцарапала, якобы, а ему не будут». Коза говорит: «Зачем человек надел шлем на мирную демонстрацию?» И потом, мы подумали: а как в суде он докажет, что это его били? Они покажут видео, и ему скажут: «А как вы можете доказать, что это вы?» Они думают, что они такая анонимная сила, а на самом деле их можно пиздить. Он выглядит так же, как все остальные шлемоносцы. Докажите, что вы не Дарт Вейдер. Никак не можете доказать.

– Смешно. Ты думаешь, они в Кремле смеются над этими митингами 10-го и 24-го?

– Если у них получилось это не невольно, то думаю, да. Над оппозицией. Всю жизнь отказывались от Болотной, а теперь, когда вдруг побеждать начали, зачем надо было на нее соглашаться? Нас просто формально уделали. Единственный момент интересный, что 24-го примет участие Навальный.

– А что ты думаешь о Навальном?

– Не знаю, что-то из серии «молодой Путин», я думаю. Меня смутило, когда выложили переписку. Там просто дешевый компромат, постановка. Видно, что просто кто-то взял и очернил человека. После этого Навальный сказал: «Ну да, 90% там из моего ящика». То есть он, как минимум, человек непонятный. Там речь о каких-то проигрышах в казино колоссальных, каких-то рекламных постах. 90% – это как-то многовато. Но он же просто правый либерал. Ну, как-то это не очень приятная вещь. Правый либерал – это как-то… Что может быть хуже-то. Не знаю, так-то он бодрячком, интересный.

– Ну а что будет весной?

– Теперь уже, после таких проебов, я не знаю. Если это была подготовительная репетиция перед весной, то она прошла не успешно. С другой стороны, я не верю, что Путин будет президентом. Раньше это казалось само собой разумеющимся, а теперь не очень понятно. Он сделал все для того, чтобы не стать им. Я чуть-чуть посмотрел видео с «Прямой линией», блин, он так держится, очень неуверенно. Какую-то хуйню начинает говорить.

– А кроме революции, ты видишь варианты смены власти?

– Я не хочу такие сценарии рассматривать, потому что они мне неинтересны с точки зрения формы.

Но, может быть, у кого-то они есть. Навальный же поддержал из тюрьмы: «Да, давайте не бить милицию и не жечь машины». Пока у него все получается, может, у него какой-то хитрый план. Потому что у него получилось же с выборами. Он изначально толкал преступную идею голосовать за партии-сателлиты, но она сработала. Лимонадзе предлагал, как он сам потом назвал, «нервный вариант», то есть идти и получать справку о том, что ты отказался от своего права голосовать. Типа если бы так все сделали, мы бы знали, что столько-то миллионов людей точно не голосовали. Но Удальцову так и не удалось получить такую справку.

– Кстати, а почему ты без малейшего пиетета говоришь о защитнице Химкинского леса Евгении Чириковой?

– Да положить на этот лес его защитникам. Знаешь, как я понял, что Чирикова – карьеристка? Когда она озвучивала требования, она сказала: «Первое – пересмотр результатов выборов, второе – освобождение политзэков». Это каким же надо быть человеком, чтобы на второе место поставить политзэков. На Чирикову вообще очень легко повлиять, она местечково мыслит.

– Ок, Чирикова неправильно действует. А как – еще раз – правильно?

– Если ты меня спрашиваешь, как надо было действовать, у меня есть ответ. Я глубоко убежден, что успех будет только у стратегии, в которой будут сочетаться одновременно законные действия и незаконные действия со стороны оппозиции. Допустим, мы назначаем Навального, который будет только по закону их нахлобучивать: там украли, здесь украли. Но при этом есть и другие оппозиционеры, которые действуют строго незаконными методами: бьют ментов, жгут машины. И у них есть неформальная договоренность: не надо срать друг на друга.

Потому что только законными методами сделать с ними ничего нельзя и только незаконными тоже, тебя быстро раздавят, если пытаться сейчас в партизан играть. Но в сочетании… Есть боевые бригады, а есть типа бомонд. И они не враги, они друзья. То есть я говорю своему адвокату: Настя, ты продолжаешь меня защищать, а я продолжаю делать акции типа «Дворцового переворота». И мы не входим никогда в конфликт. То есть я занимаюсь такими вещами, противозаконными, а ты в суде говоришь: это же инсталляция, это же так называемый перформанс. Сочетание таких методов мне кажется действенным. Сейчас все пытаются делить методы на законные и незаконные. С этой идеей очень сложно противостоять власти, которая вольна в своем выборе – она может так, может сяк, а мы почему-то должны только законно.

– По поводу либералов понятна твоя позиция. Что ты думаешь про правых и левых – про радикальную часть оппозиции?

– Правые больше преуспели, чем левые. Чем может гордиться левое подполье? Его достижения каковы? Где у левых пожизненные сроки, нападения на прокуроров, драки с ОМОНом, взрывы полицейских участков, постоянные стычки с оружием? Где это все у левых? У правых все это есть. У правых есть огромные срока (мы сейчас не обсуждаем, за что, да). Все тюрьмы исписаны свастиками, там нету серпов и молотов. Это говорит о том, что правые в смысле радикальности добились гораздо большего. Чем занимаются левые радикалы? Ходят с транспарантами. 

– Но все-таки хорошо, что на митингах было много народу?

– Мы получили много народу, но они так были разосраны по площади, много маленьких митингов. Это число – просто сумма слагаемых, не больше.

Отчасти монстрация получилась. Были смешные лозунги типа «Даешь снежную зиму!». То есть если народ это чувствовал и выходил с абсурдными лозунгами, то, значит, это уже бессилие. Монстрация хороша тем, что это бесконечное количество одиночных пикетов. Формально я могу сказать: «А это не со мной, извините, посмотрите на ее транспарант и на мой транспарант, ничего похожего». Это положительная черта монстрации, но отрицательная черта – в иронии и бессилии.​

Ссылки

• Против Декабря. Эдуард Лимонов: «Все эти пляски на легком морозце», 25.12.2011