Режиссера АЛЕКСАНДРА РАСТОРГУЕВА и еще нескольких человек задержали после субботнего митинга в Ростове-на-Дону. Расторгуев подумал и написал об этом текст
© Валерий Матыцин / ИТАР-ТАСС
Ростов-на-Дону. 10 декабря 2011
Если вдруг, по недоразумению, ты живешь не в Москве и в твоем родном городе не только на митинг, но даже на Новый год никто никуда не приходит, то однажды все равно за тройным кольцом омоновцев ты увидишь кучку взъерошенных от собственной решимости стариков, студентов и депутатов КПРФ в бобровых шубах.
Тобой овладеет любопытство, и ты долго будешь искать возможность подойти поближе. И конечно, ОМОН отгородит тебя и культурно попросит по счету «три». И хорошо! И не надо тебе туда! Даже если ты там живешь. Даже если несешь бабушке лекарство или цветы к Вечному огню. Целый выходной день ты можешь тогда жрать бабушкино лекарство и с удовольствием разглядывать после свои эти замысловатые, крестоцветные какие-нибудь, галогеновые, волшебные цветы.
Но не тут-то было. Тебя обязательно окликнет из толпы твой старый знакомый. Он непременно окажется сотрудником корпункта федерального канала. И он, естественно, сольет тебе провокационную инфу, которую получил в секретное пользование. Он протащит тебя через кордон ОМОНа и расскажет, что вечером будет митинг поменьше, но белый. И что вокруг того места уже сейчас в кустах сидят все полицейские темные силы. И что они получили указание всех светлых задерживать. И перед этим настоятельно попросили журналистов взять отгулы и уехать за город.
Ты, конечно, вспомнишь утренние местные новости, в которых крупный чин МВД Ростовской области на вопрос журналиста «Почему 2 декабря на предвыборном пикете избили фотокора такой-то газеты?» ответил (дословно): «Это обычная работа по ОХРАНЕ сотрудников СМИ!» Ты, конечно, поймешь, что сотрудники местных СМИ избегают ситуаций, в которых их охраняют. И ты ясно представишь тогда, как с того самого другого, белого митинга при полном отсутствии СМИ, тихо и нехлопотно ОМОН нафарширует автозаки беспокойными твоими приятелями. Ну и схватишь тогда свою домашнюю камеру, фотоаппарат или мобильник и побежишь фиксировать нарушения полицейскими сразу трех статей Конституции и еще одного хитрого федерального закона. Ты побежишь туда даже не по убеждениям, а только для того, чтобы составить видеосвидетельство невиновности твоих друзей и знакомых. И это — главная твоя ошибка.
Потому что вот ровно все твои друзья и знакомые с тем же самым набором дивайсов прибегут туда ровно за этим же. И будете вы снимать почти только друг друга и еще синюю и красномордую бесплатную массовку второго плана. При исполнении.
Но еще утро; на красные флаги надвигается и заслоняет их детская по размеру старушка в белом плаще. Она достает из сумки самодельный плакатик с надписью «НЕ ЛЖЕСВИДЕТЕЛЬСТВУЙ. Исход, стих такой-то». Бобровые шубы отбегают к каракулевой шапке в полковничьих погонах и страшно кричат:
— Товарищи, это провокация!
Полковник нежно приобнимает тогда белоснежную бабушку и аккуратно уводит ее в кусты. Оттуда она полусдавленно кричит фамилии политзаключенных Ростова-на-Дону. Шубы садятся в
BMW, народ в троллейбус, ОМОН в засаду. И ты тогда сядь, подумай.
Не умеешь думать — научат хотя б сидеть.
Читать текст полностью
Ну вот ты пришел на этот белый-белый митинг. Тут все полковники — твои утренние знакомцы. Они улыбаются тебе как родному. Они говорят тебе: «Разойдитесь, вы нарушаете общественный порядок!» Ты говоришь, например: «Как я его нарушаю-то?» Они говорят: «Вы топчете газоны». После этого полковники и ты опускаете взгляды вниз и с очевидностью понимаете, что стоите в центре асфальтированной площади. Какой-то из твоих друзей скажет: «На газонах стоят только машины ОМОНа и его сотрудники! Они, типа, топчут, они и нарушают!» Все, естественно, поржут. Но ты не расслабляйся. Потом припомни, после каких именно слов исчезнет твой разговорчивый дружок.
Дальше. Девушки-активистки подкатят к полковнику и защебечут: «Это же не митинг! У нас нет ни плакатов, ни мегафонов, ни листовок. Просто собрались — давно не виделись». Полковник ответит: «Соберитесь тогда в спецмашинах!» У него явно будет хорошее настроение. Особенно ему будет приятно думать, что несколько дней назад его начальник на другом митинге получил от деда-фронтовика по морде. На деда потом спустили немецких омоновских овчарок, на начальника — интернет. Зато вот он, полковник, стоит над головами внуков этого деда-фронтовика и видит, как внуки эти тускнеют и балетно отступают за спины самих себя. Но полковник еще не дошутил. Он вежливо скажет: «Оборудование для митингов есть у нас!» И тут из полицейских машин выставят мегаваттные колонки. И тревожный женский голос начнет предупреждать о конце света: «Граждане! Вы нарушаете федеральный закон!»
Конец света остановит детская старушка в белом плаще. Она возьмется ниоткуда и развернет свой плакатик: «НЕ ЛЖЕСВИДЕТЕЛЬСТВУЙ. Исход, стих такой-то». У полковника случится легкое замешательство. Дежавю. Он опять ее приобнимет и опять поведет в кусты.
В этот момент, трясясь от храбрости, отличник физики и шахматист-перворазрядник, чтобы отвлечь полковника от старушки, осторожно заметит: «Вот смотрите, у меня с собой Конституция РФ. Вот такая-то статья!» Он поднесет ее к лицу полковника. Тот устало скажет: «Я по ней не живу. Я живу по приказам. Я начальник Кировского РОВД». Вот в этот момент тебе покажется, что полковник хочет выхватить несчастную Конституцию РФ и съесть ее. Но он выхватит телефон и молча его послушает. Потом скажет тебе: «Я считаю до трех, и вы освобождаете площадь. Тех, кто не подчинится — задерживаем». Цепи омоновцев двинутся. Полковник обидится, что ему не дали досчитать до трех. Но главное, твои друзья куда-то мгновенно испарятся, и ты со своей камерой останешься стоять посреди огромной площади в трехслойном кольце ОМОНа. Тогда бей первым. То есть скажи: «Ой, ну какие же вы молодцы! Вы, кажется, меня поймали». Это работает. Потому что в автозак тебя засунут уже потом, когда весь немногочисленный народ будет стоять по остановкам общественного транспорта и его, народ этот, будут собирать уже порознь, как простых пассажиров. Ну, и тебя. Такие случайные ночные маршрутки. Бесплатно-условно.
Имей в виду, берут по гендерному принципу. Только муж. Поэтому первым делом парни начнут звонить своим девчонкам и отменять вечерние свидания. Вторым делом будут звонить мамам и, наоборот, предупреждать, что свидания затянутся до утра. Третьим делом они будут звонить друг другу, в соседние автозаки. Ты же — звони Костомарову Павлу. Ты скажи ему: «Павел, какого хрена! Ты неделю меня убеждал пойти на митинг, а я говорил тебе, что в это все не верю! А ты говорил мне, что Путин — вор, а я — трус. А я говорил тебе, что ничего не поменяется. А ты говорил мне, что это цинизм и малодушие. Потом мы говорили друг другу нецензурное, а теперь я еду в автозаке, и менты мне говорят ВЫ».
Ваш треп обязательно кто-то прервет. Потому что всегда есть человек, который может умереть, если сейчас же не поссыт. Степень всеобщего веселья будет пропорциональна заразительности этой идеи. Когда таких вас окажется большинство, придется сурово молчать и считать до ста. Потом до других несбыточных чисел. Только не считай до трех!
Летом в автозаках пекут лаваш. Зимой быстро замораживают овощи. Твои три часа — это только первая свежесть.
© Валерий Матыцин / ИТАР-ТАСС
Ростов-на-Дону. 10 декабря 2011
Дальше. Очень важно знать, что в отделении милиции, где вяло, медленно и мирно будут составлять протокол, появится розовощекий молодой человек в демократическом свитере. Среди усталых и подвыпивших сотрудников он будет выделяться своей здоровой физкультурной улыбкой на своем типичном фээсбэшном лице. На лице еще поместится вся мировая доброта, все человеческое расположение. Немножко рассеянного внимания. Он скажет тебе: «Дай посмотреть твой телефон!» — и вдруг мгновенно выпишет оттуда номера телефонов, по которым ты сам звонил или тебе звонили в последние пару дней. Он пояснит: «Мы ищем связи. И, к сожалению, их находим».
В кабинете начальника уголовного розыска Ленинского РОВД города Ростова-на-Дону будут разговаривать с тобой как с братом. Тебе скажут: «Брат! Вот мы тоже недовольны, знаешь! Но мы же не идем на митинги». Ты скажешь: «А чем вы-то недовольны? Вам перед выборами зарплату прибавили, квартир понадавали...» Тут с возмущением тебе покажут квиток из бухгалтерии с зарплатой в 15 тысяч и скажут: «Нас наеобманули так же, как и вас! Да мы всем отделением решили увольняться!» Опа! Будь начеку! Это значит, что тут получили распоряжение задержать тебя надолго, но испытывают и сами чувство вины. На чувства не ведись. Сними решительно пиджак наброшенный.
Дальше будет коридор с Дзержинским. Дзержинский из цветного металла, чеканка. Под ним кубки межведомственных соревнований по стрельбе. Кубки бронзовые. Значит, здесь могут промахнуться. Это зачет. Длина коридора 127 шагов. Если держишь себя в руках — это три минуты в одну сторону. В коридоре будет один стул, но все вы будете почему-то рядом стоять. Однажды мимо пройдет сержант и запрется безнадежно в своем кабинетике. От него останется запах котлет. Запах будет длиться ровно 5689 шагов.
Потом дежурная часть. Когда тебя только приведут в отделение, в дежурке, в «обезьяннике», обязательно будут сидеть несколько пьяных балбесов в тапках и майках. Их быстро отпустят, чтобы освободить место для тебя. Потом придет начальник, без опознавательных знаков. Он начнет составлять протокол. В протоколе будет написано, что ты людоед, педофил, наркоман, шпион и продавал спиртное и сигареты малолетним преступникам. Ты скажешь, что такой протокол подписывать не будешь. Начальник скажет: «Это не важно. Все равно подпишете. Это в правовом государстве можно не подписывать, а вы живете в Чуркестане». Ты скажешь: «Разве можно такие циничные вещи говорить вот этим молодым людям! У них же тогда опустятся руки!» А он скажет: «Да зачем им руки? У них же мозгов нет! Мозги, скажите, есть — идти против власти? И не ждите от меня справедливости. Нам все равно, какая власть, мы всегда будем работать на царя-батюшку. Он нас кормит». Потом начальник снимет очки и подробно расскажет, что Платон в своем «Государстве» ясно описал, как все должно быть устроено. Потом он вспомнит Макиавелли. Потом — автора, тебе неведомого. «Да! У нас тупые менты, — похвастается он. — А что делать? Они тупо исполняют, что им сказали. Это наша общая беда!» — закончит он, наконец. И вот, когда он наденет очки, у тебя возникнет два варианта.
Вариант первый: тебя поместят в одну из двух камер. Дежурный сотрудник объяснит, что в одной камере вши, а в другой — клопы. Там, где вши, скажет он, все спят стоя. И мы называем их «космонавтами». Там, где клопы, люди пытаются так застегнуться и спрятаться в одежду, что мы называем их «водолазы». Дальше в шахматном порядке: пошли! Ты — космонавт, ты — водолаз.
Кто бы ты ни был, три часа ты будешь спать, даже на потолке. Потом из воздуха возникнет слух, что отпустят в восемь утра. Потом — в девять. Потом точно объявят, что к часу дня привезут в суд. В три часа дня ты увидишь, как твой протокол занесут в кабинет судьи. Ты увидишь, что за ночь протокол распух. Потом тебе предъявят объяснения аж десяти свидетелей. Объяснения будут написаны одним и тем же почерком, подписи будут неразборчивые. Ты должен знать, что объяснения — это не свидетельские показания. Человек, давший ложные объяснения, законом не преследуется. Разница незаметная. В пару лет. Поэтому десяток студентов по предложению коменданта общежития «улучшить им условия проживания» дали свои именно объяснения, не дай бог — свидетельские показания, нет! Зато сразу на всех задержанных в разных местах города. И на тебя. Десять человек доподлинно видели, что ты нецензурно выражался, оскорбительно приставал к прохожим, злостно нарушал общественный порядок. Эти десять человек как угорелые носились по городу, чтобы увидеть и тебя, и тебя, и тебя. Ночью, пока ты изучал характер и повадки насекомых, эти десять человек пришли в Ленинский отдел РОВД и с возмущением дали свои объяснения.
Если до этого ты все делал правильно, ты все же позвонил Костомарову Павлу прямо из автозака, то — оп, ты проходишь на новый уровень.
Новый уровень выглядит так: сам начальник ГУВД твоего города, а именно Грачев Антон Борисович, например, встречает тебя на ступенях отделения. Он говорит тебе что-нибудь типа:
— Ну зачем, зачем? Мы что, не люди? Давайте поедем на Левый берег Дона и там спокойно, за чаем всё обсудим.
Ты говоришь автоматически, что чай в это время суток не пьешь. Ну, тогда мерзни. Все равно сорок минут политинформации, будут цитироваться: Аристотель, Столыпин, граф Витте, Блаватская, Кастанеда, Абрахам Маслоу. Будет открыто, что всем, кроме тебя, за явку на митинг были заплачены американские деньги. Будут названы виновные и даже будущие виновные. В конце концов будет даже что-нибудь типа:
© Валерий Матыцин / ИТАР-ТАСС
Ростов-на-Дону. 10 декабря 2011
— Я — москвич. Я родился на Петровке. Моя бабушка рыла окопы вокруг Москвы. И здесь я вырою ров вокруг города. Я займу круговую оборону, но беспорядки сюда не пройдут. Это многонациональный город. Мне здесь не надо этого. Здесь все вспыхнет, а отсюда — весь Кавказ. Ты знаешь, какая здесь ситуация? Нет смотрящего, и криминал режет, убивает. Идет передел власти в криминале. Я должен этим заниматься! Я должен ловить убийц, воров, насильников. А равенства нет! И равенства не будет! Вот кабинет у простого опера и у меня. Понятно, что они разные должны быть. Мне нужно место, где отдохнуть. Где подумать. Потому что я должен работать. А сейчас, чтобы работать, я должен спать.
— Разрешите обратиться, — скажет дежурный. — А Нагибина тоже отпускать.
— А кто это?
— Давайте его отпустим, — поддакнет другой сотрудник. — С ним вони не оберешься.
— Вот видите, — это опять к тебе обратится Антон Борисович. — Вот мы отпускаем людей потихоньку. И тех тоже отпустим, когда за ними приедут ректоры их вузов. На чем я остановился?
— Вы должны сейчас спать...
— Да! Я должен сейчас спать. — И в телефон: — Ну, подъезжай на Левый берег. Там мы собираемся. Короче, не раскачивайте лодку, России нужна сильная власть. И эта власть доказала, что она сильная. Вы думаете, что сто тысяч в Москве для чего вышли? Это было специально сделано, чтобы продемонстрировать, что власть, Путин может контролировать любую толпу. Я знаю это как контрразведчик. Что такое сто тысяч? Любая искра — и люди пойдут на штурм! А тут постояли, и всё. Вот это — сильная власть. Вас отвезут сейчас домой.
Если тебя везут домой, то будет бонусная игра. Позвонит Костомаров Павел и скажет нецитируемое про телефонное право и демократию. Позвонит Катя Гордеева из Израиля просто так. Позвонит Катя Еременко из Берлина и скажет: «Они чего там, в Ростове, не знают, что митинговать сейчас модно? В Москве по улицам ходит 50 тысяч с музыкой и лозунгами “Ксению Собчак в депутаты!”». Позвонит Таня Кулиш и скажет, что у нее будет вот-вот сын. Позвонит Бондарчук, будет ржать. Позвонит Аркус, будет плакать. Наконец позвонит Сусанна и будет стыдить за бессмысленную шумиху.
Мама не будет разговаривать с тобой неделю: «Ты опозорил семью. Нас возьмут на карандаш. Ты будешь безработным». Тут дискуссии неуместны. Иди спи.
И если ты спишь дома, и, наоборот, если ты спишь как космонавт, или если даже ты уснул как водолаз — в эти три темных часа все равно тебе приснится одно и то же: детская бабушка в белом плаще. Исход, стих такой-то.
Последнее испытание — суд. Он требует поэзии, на!
Суд Октябрьского района города Ростова-на-Дону, например. Например, мировой судья Носко Ирина Валерьевна, например. Ну ведь это же песня, мечта. На входе, правда, сказали, что она член «Единой России». Ну и что? Ну позвольте. Кустодиевские формы! Малявинская внешность! Красота, побойтесь Бога!
Ну да, ты получил 10 суток ареста, потому что захотел записать судью на диктофон. Зато ты — ты получил штраф 500 рублей. Ты сличил тексты протоколов и решения суда обоих случаев и не нашел ни одной буквы расхождения. Ты не можешь понять, почему тебе 10 суток, а тебе — штраф 500 рублей. Ну и не поймешь. И она не очень-то. Зато это так по-женски.
Если ты покупал печенье в магазине на Варфоломеева, 229 и на выходе тебя и еще двух твоих друзей, которые покупали пакет шоколадного молока, скрутили люди в штатском, потом подоспевшие омоновцы попрыгали у тебя на голове, а двух девчонок, которые были с тобой, отшвырнули в грязь, а потом всех вас засунули в машину «скорой помощи» и два часа катали по городу и сдали в Кировское отделение РОВД — то это значит, что тебя задержали совершенно в другом месте, на Гагарина, 1, что твои девушки вводят суд в заблуждение, что свежий синяк и ссадины на голове — посттравматический синдром неизвестной давности. И, следовательно, тебе штраф 500 рублей. И еще одному другу твоему — тоже 500 рублей. А вот третьему другу — отнюдь. Ему штраф — 1000 рублей. Разве это не логично?
Кто-то из вас сказал, что шоколадное молоко выпили люди в штатском. А не покупай! Судья, естественно, попросила чек. Это же так просто — купил что-то, сохрани чек. А то вдруг мировой суд, и, например, мировой судья Носко Ирина Валерьевна вдруг. А у тебя чек. Всё, ты чист. А печенье «ЖУРАВЛИ» осталось лежать на асфальте. Ну, это же поэзия какая-то! Праздник!
Или, например, ты футболист, и возвращался с тренировки в 19:30, и твой тренер подтвердит. А если тем не менее в протоколе написано, что ты был в 18:30 на митинге — то это значит, совершенно логично, что тебе 5 суток. Ну и что, что у тебя в судебной бумажке всё до буквы, как у того, которому штраф 500 рублей. Просто вот это так работает.
Все-таки женщиной невозможно не восхищаться. Ты возьми камеру, открой дверь к мировому судье Носко Ирине Валерьевне, ты спроси у нее: «Вы не хотите дать пояснения или комментарий к Вашим решениям?» И она тебе со всем прямодушием и женской щедростью скажет, что не имеет на то разрешения вышестоящей организации. Ты тогда удивись и спроси: «А что, разве у судей есть вышестоящие организации? Вроде бы же у нас независимый суд и т. д.?» И тогда она подумает десять секунд и скажет охраннику: «Товарищ полицейский, примите меры!»
Если ты не хочешь читать эту памятку сначала — сразу иди с Богом.
На выходе, в опустевшем коридоре, тебя остановит пожилая уборщица. Она скажет: «Внучок, чего тебе наша деточка сказала?» Ответь, что свидание назначила. Тогда пожилая уборщица скажет: «Жалко мальчишек, да? И ведь нигде это не покажут, нигде не пропечатают. Все-таки придется подключить интернет!»
Ну разве это не Исход? Не стих такой-то, вашу мать?
