Дело плохо

После катастрофы на Волге ЮРИЙ ЯРОЦКИЙ чувствует беспокойство в воздухе, а ФЕДОР СВАРОВСКИЙ думает о параллельном государстве и национальных героях-спасителях

Юрий Яроцкий. Беспокойство в воздухе
Федор Сваровский. Конец всему

Беспокойство в воздухе
Юрий Яроцкий

В субботу из Казани в двухдневный круиз по Волге и Куйбышевскому водохранилищу, кренясь на правый борт, вышел теплоход «Булгария». В воскресенье днем он вдруг накренился еще сильнее и за несколько минут затонул. Погибло больше ста человек, из них больше тридцати детей.

Дело совсем не в том, что теплоход «Булгария» был старый, 1955 года выпуска. «Адмиралу Нахимову» в 1986 году было еще больше — 61 год. И судьба его была не такой простой, как у «Булгарии». Ее, «Булгарию», как построили в Чехословакии, так она и плавала с момента поставки из братской страны — по Волге. А «Нахимов» сошел с верфи в уже послереволюционной, но еще донацистской Германии. Корабль назвали «Берлином», в 1945-м возле Лиепаи он подорвался на советских минах и с ранеными немецкими солдатами на борту сел на мель. Его подняли, починили, отправили в Черноморское морское пароходство, где он безо всяких проблем много лет ходил в престижнейшие круизы между Одессой и Батуми, пока самым идиотским образом из-за лоцманских ошибок не столкнулся в акватории Новороссийска с сухогрузом «Петр Васев» и не унес с собой на дно более четырехсот человек.

В 1986 году жизнь уже не казалась такой спокойной, как это было со времен окончания войны. Беспокойство как-то вообще слегка витало в воздухе, а после апреля, когда случился Чернобыль, а советское правительство сделало непозволительные пиаровские ошибки и проиграло справедливым паническим слухам, стало и подавно неспокойно.

Это беспокойство — Чернобыль, «Нахимов», еще через два года Спитак, потом совершенно невообразимая, абсолютно идиотская по стечению обстоятельств и совершенно душераздирающая по последствиям железнодорожная катастрофа под Уфой — убило то чувство надежности, которое до этого момента советская власть в отличие от многого другого целиком и полностью гарантировала.

Разбивались самолеты, но ведь и сейчас, садясь в лайнер даже самой надежной авиакомпании, никто в сердце своем не уверен, что точно выйдет из него в аэропорт назначения, а тогда возможность совершить перелет, как правило, пересиливала любую аэрофобию. Были катастрофы, о которых доходили только слухи — как взрыв баллистической ракеты Р-16 на взлетной площадке на Байконуре, сжегший заживо более ста человек, но это было далеко, это было секретно, это не имело никакого отношения к трудовым будням не засекреченных работников и тем более к их заслуженному отдыху.

Тогда, во второй половине восьмидесятых, кроме всего прочего (неожиданно для себя перестала казаться эффективной власть — дефицит, Афганистан), вдруг пошатнулась какая-то общая надежность. Вдруг, и раньше такого не было, оказалось, что может очень быстро, так, что не спастись, потонуть пароход с простыми советскими гражданами. Ну, может, и не такими простыми — все же престижный маршрут, — ну уж точно не хуже остальных.

На этом месте в общем-то можно констатировать, что, как и было предсказано, износ основных фондов приблизился к критической точке и наступило предсказанное же время катастроф — Ту-154, Ту-134, Ан-24, теперь и совсем уж неожиданный и безобидный теплоход, к беспокойству всех своих пассажиров, проходивший несколько рейсов с сильным креном на правый борт.

Наверное, самое главное здесь то, что теплоходы не стали плавать лучше ни после 1991 года, ни после 1993-го, ни после 1999-го и так далее. Нет ни одной причины поверить в то, что они вдруг заплавают лучше, какое бы добро какое бы зло ни сменило. И лучше бы была хоть одна, и тогда вдруг можно было бы поверить, что больше не будет такого, что вдруг комната, в которую на дешевом круизе собирают тридцать детей, за три минуты уходит под воду и происходит такой ужас, о котором невозможно ни говорить, ни думать.