«ЗАВТРА НАСТУПИЛО НЕОЖИДАННО»
Писатели, художники, эксперты комментируют ситуацию

Игорь Кон, социолог, антрополог, философ, сексолог
Сам случай я не обсуждаю, и судить о нем не могу, так как в причинах должно разобраться следствие. Что же касается гендерных стереотипов, то когда речь заходит об изнасиловании, в связи с тем, что наше общество очень сексистское, мнения обычно разделяются на мужское и женское. Женщины, как правило, сочувствуют жертве, а мужчины подозревают, что жертвой является мужчина.

В речи мужчин доминируют высказывания «сама виновата», «дала повод», «просто так не изнасилуют» – установки кондового, консервативного мужского общества. Это традиция, и чтобы остановить распространение таких мнений, требуются особые разъяснения.

Осуждение свидетеля, обратившегося в милицию, тоже имеет отношение к мужскому стереотипу, хотя и является следствием недоверия к правоохранительным органам (нельзя сказать, что необоснованного). Если бы молодой человек оказался в обществе бандитской публики, где он ничего не мог сделать, другого выхода бы не было. Но судя по ситуации, все было не совсем так.

Как правило, если жертва категорически против, свидетель-мужчина, занимающий четкую позицию, способен отрезвить насильников, т.к. про УК слышали все, а это серьезная статья. Возможно, свидетеля осуждали именно за это «немужское» поведение. Но в то же время подобный стереотип создает круговую поруку. Ведь если свидетель не нашелся, растерялся, то по этим правилам ему стоит молчать и дальше. В противном случае насильникам пришлось бы убить его и жертву, а это другие уровни риска, на которые участники истории едва ли пошли бы.

Наконец, стоит помнить, что тексты, которые пишутся после заведения уголовного дела и посещения милиции, обычно не отличаются высоким уровнем рефлексии: автор либо все отрицает, либо представляет себя героем. Это касается и других обсуждений в интернете, где процветает анонимность и безнаказанность. Поэтому люди занимают куда более асоциальные и крайние позиции, чем они бы заняли лицом к лицу с оппонентом, глядя ему в глаза. Такого рода диффузная агрессия задается сетевыми авторитетами, а кто в интернете авторитет – поди разбери. Надо смотреть конкретные детали следствия и без их знания суждений не выносить.

Сергей Кузнецов, писатель
Я не адвокат, не прокурор и не судья, чтобы обсуждать виновность Трушевского до решения суда. Но все попытки связать этот случай с тем, что его фигурант является известным современным художником, кажутся мне совершенно неуместными – вне зависимости от того, пытаются ли оправдать Трушевского или обвинить современное искусство.

Начать с того, что важной темой современного искусства является наличие рамки, то есть заявления о том, что данный акт является именно актом искусства. Заявление это может быть сделано разными способами: действие может происходить в пространстве выставки или галереи; оно может быть заранее анонсировано; могут быть приглашены специальные зрители и т.д. В этом смысле очевидно, что обсуждаемые действия никакого отношения к современному искусству не имеют: они происходили в частном пространстве и никаким образом не были анонсированы в качестве художественного акта.

Впрочем, с юридический (и этической) точки зрения это не важно: современный художник отвечает за свои действия по тем же законам – юридическим, этическим или кармическим – что и обычный человек. Так, Александр Бренер после известной акции с картиной Малевича отправился в тюрьму. Это кажется мне честным: в конце концов, «героическая» позиция художника, унаследованная от эпохи модернизма, предполагает готовность отвечать за свои действия.

Честно говоря, я не считаю себя специалистом в современном искусстве. Но меня всегда интересовали способы работы с насилием, будь то архаичные практики, де Сад или современные авторы. И я убежден, что работа с насилием должна проводиться на символическом уровне – будь то литература, искусство или игровые BDSM практики. Всякий человек, совершающий реальное, физическое насилие, должен быть готов стать его объектом – и это еще одна причина, по которой уклонение от ответственности за совершенное представляется мне трусливым, подлым и омерзительным.

И последнее. Я очень люблю одно место в мемуарах Стивена Кинга, где он рассказывает о своих проблемах с алкоголем и наркотиками. «Я бы, конечно, мог сказать, – пишет Кинг, – что я, как писатель, таким образом работал со своими внутренними демонами. Но я знал одного сантехника, который тоже говорил, что у него – демоны».

Мне кажется, это очень верная мысль. Писатель, художник, сантехник – какая разница? У каждого из нас есть демоны, и если мы не можем с ними справиться, то в поисках оправдания не следует апеллировать к своей профессии. Если не справился, никакого оправдания быть не может.

Маша Краснова-Шабаева, художник, иллюстратор
Будучи художником, я довольно часто сталкивалась с неприкрытым презрением или даже какой-то непонятной ненавистью ко мне по причине моего неудачного для искусства пола. Все началось со студенческой скамьи. Например, в училище искусств, где я училась на отделении живописи, многие преподаватели и старшие товарищи неоднократно давали нам, «девочкам», понять, что единственный возможный для нас выбор – выйти замуж и жить спокойно. А вот за «мальчикам», напротив, будущее, только они способны на создание выдающихся полотен. Были и те, кто с сожалением вздыхал: «Ну вот, сейчас мы в тебя силы вкладываем, а ты потом найдешь мужа, родишь и все забросишь». Не могу здесь не процитировать недавно вычитанную фразу художницы Анны Броше: «Если она накрасила уже глаза или губы, то зачем ей что-то еще красить?» В таком плане, что она уже не имеет права.

Всегда было ощущение, что твоя судьба уже всем понятна и полностью предрешена. Даже если ты талантлива, ты все равно находишься в четко ограниченных рамках своего слабого тела и пола и никогда не сможешь из них вырваться. На мой взгляд, когда тебе внушают такое в довольно нежном возрасте, очень сложно не поддаться всем этим стереотипам.

Мне кажется, что в первую очередь нам нужно попытаться осознать, насколько глубоко в нас самих засел патриархат. Ведь не секрет, что мы зачастую предпочитаем жить именно в этом навязанном маскулинном мире, игнорируя свою собственную сущность и потакая снисходительному отношению со стороны коллег-художников. Хотелось бы заметить, что нет зрелища более печального, чем женщина, поддакивающая женоненавистникам. Я не имею права никого осуждать, да и не хочу. Ведь за всеми этими навязанными с детства клише очень сложно увидеть, что на самом деле у тебя есть выбор и есть права, которые никто кроме тебя самой не защитит.

Кирилл Медведев, поэт, издатель, активист социалистического движения «Вперед!»
Трушевского вроде бы формально некорректно сейчас называть виновным, но, с другой стороны, «ждать решения суда», как многие предлагают – это легитимистский уход от ответственности, ведь всем понятно, что решение суда в принципе, а тем более в нашей стране, может быть каким угодно. Такой же уход от ответственности очевиден и в требованиях «посадить, пусть там оттрахают!», «… должен сидеть в тюрьме!» и т.п. – это ни что иное, как желание вытеснить паршивую овцу (голос больной корпоративной совести) и спокойно существовать дальше. Ведь каждый член арт-сообщества очень хочет верить, что его моральные ценности никак не связаны с ценностями Т., что лично его ценности – итог долгого и сложного внутреннего развития, а вовсе не стереотипы среды, приспособленные к конкретным условиям материального производства, извлечения материальной и символической прибыли. К производству картин и инсталляций, к условиям галеристов, арт-дельцов, галерей и салонов. К способности (выработанной годами смертельной внутрицеховой конкуренции и прагматических ситуационных альянсов) закрывать глаза на обман, насилие и эксплуатацию, прятаться за позицией частного лица или за тусовочной идентификацией «своего круга».

На понимание именно в этом кругу рассчитывает подозреваемый Трушевский, когда пишет: «этот "хипстер" [предположительно второй насильник] выглядит просто как бог, у него бы отсасала любая прямо в солянке». И на понимание в том же самом кругу рассчитывает известный галерист Палажченко, когда пишет: «попал в ментуру за секс с пьяной в хлам телкой которая сама приехала к нему (парень то симпатичный, многие девчонки с ним хотят встречаться)».

И они находят это понимание. В одобрительном подхрюкивании («Моралисты сами по себе – это уже очень смешно»), либо просто в солидарном молчании в ЖЖ. (Возможно, оно и не солидарное, но понять это невозможно). На таком фоне весьма артикулированной и по-своему зрелой является стопроцентно реакционная корпоративная позиция: «сукин сын, но наш сукин сын». Точно так же защищают «своих» в милиции (вспомним, как высшие чины ГУВД защищали майора Евсюкова), поскольку эта псевдосолидарность позволяет поддерживать жесточайшую иерархию и репрессивность внутри (цехового, мафиозного, этнического, какого угодно) сообщества. Важно не путать корпоративную платформу, например, с профсоюзной солидарностью – когда работники объединяются по горизонтальному принципу, чтобы добиваться своих трудовых прав и защищать друг друга от произвола руководства...

Нельзя сводить проблему только к нравам арт-сообщества, ни тем более к современному искусству как таковому (хотя кризис представлений о том, что такое вообще художник, налицо – мы видим, как романтические, в духе 19 века представления о художнике как нарушителе мещанского status quo смешиваются с плохо переваренными идеями о его критической, трансгрессивной функции в гражданском обществе и все это вместе накладывается на совсем уже патологический российский волчьекапиталистический фон, в котором вообще не существует никакого «общества», а существуют лишь конкурирующие друг с другом индивиды).

Речь о том, что не мачистская конкуренция, а защита друг друга от насилия и унижения является нормальным условием общественной жизни. Нужны общие выступления и практические усилия людей из художественного, феминистского, правозащитного сообществ, из активистских групп, чтобы эта история перестала быть просто поводом для нездорового оживления в интернете, а помогла найти культурные, гражданские, политические формы защиты от патриархальных, мачистских, элитистских практик и восприятий.

Николай Селиванов, художник, руководитель творческой образовательной «Мастерской художественного проектирования»
Что сказать? Цинизм в художественной среде стал нормой с начала 90-х. Атмосфера совковых выставкомов 70–80-х, унижающая и подлая, проросла в следующее десятилетие. Нашлись энергичные предприимчивые новые русские топ-менеджеры (правда, как оказалось, не умеющие проектировать процесс) и «эффективно» блокировали развитие местного художественного сообщества. А их профессиональная немочь компенсировалась циничным ерничаньем, выдаваемым за интеллектуальный посыл. Все это быстренько сформировало атмосферу нетерпимости «своих» к «чужим», «наших» к «не нашим». Мой приятель из научной среды, который стал свидетелем взаимоотношений между художниками во время медиа форума в РГГУ (кажется, 1999 год), был шокирован – «у вас все ненавидят друг друга, конкуренция – это естественно, но это не конкуренция!»

По поводу отвратительной истории… Здесь, на мой взгляд, все жертвы. Девочка, оказавшаяся жертвой обстоятельств, приезжий парень, думающий, что он великий художник и поэтому имеет право на насилие, сочувствующие ему приятели, не различающие границы между человеческим и людоедским. И здесь диагноз Нади Плунгян точен – такие когнитивные искажения в восприятии реальности могут быть порождены только социальной средой. Это больная среда. Но я не уверен, что ее можно вылечить.

Тем не менее, меня удивил массовый резонанс этой истории. Для меня это означает, что «завтра» наступило очень неожиданно!