Здесь будет город-ад

По заданию OPENSPACE.RU СВЕТЛАНА РЕЙТЕР съездила в Сочи

«Ничего хорошего я вам предложить не могу, — говорит стюардесса «Аэрофлота» и смотрит на меня участливо, как на больную. Нет мест ни у окна, ни у прохода, осталось шесть кресел в хвостовом отсеке. – А чего вы так удивляетесь? Вы же в Сочи летите». – «Так ведь зима на дворе, зачем же туда ехать», — вяло отвечаю я. «Вы с Луны давно? Там же строительство, там же сплошной сезон».

«Абхазцы жалуются, что к ним из Адлера пыль со строек летит, а наши люди рассказывают на улицах чернуху — узбеков на стройки завозят пачками, а домой уезжают единицы. Видели их захоронения, все такое. Узбекам же можно не платить, если они не зарегистрированы, и никуда они потом не возвращаются. Тетка на местном рынке стоит, рядом прилавок, рыбой торгуют, она лично видела эти захоронения. Она сказала, что это ямы, в которые просто закидывают мертвых людей. Я думаю, все возможно». Меня встречает преподавательница техникума, двадцатипятилетняя Вероника. Пятнадцать минут назад самолет приземлился в аэропорту поселка Адлер. В путеводителях про этот поселок пишут, что он «является столицей Адлерского района, входящего в состав Большого Сочи». Тут требуется примечание: территория Большого Сочи простирается от поселка Магри до государственной границы с Абхазией по реке Псоу и занимает общую площадь в 3502 квадратных километра.

Тридцать минут назад я летела в переполненном самолете. Сзади меня сидел громадных размеров человек в синем костюме и розовой рубашке. Усики. Котелок на макушке — как муха на арбузе. Рядом с ним, на отдельном сиденье, привольно раскинулся контрабас. Всю дорогу человек в котелке рассказывал своему контрабасу, что в Сочи настоящие артисты получают больше, чем в Москве. Я согласна с Вероникой — да, все возможно.

«Ты хочешь сказать, — переспрашиваю я Веронику, — что эта тетка, которая на рынке стоит, шла по лесу и наткнулась на братскую могилу?» — «Ну да, она так сказала».
По неофициальным данным, крупные клиенты в местном бюро ритуальных услуг — строительные фирмы.

Такие дела.

Адлер, поселок, столица, жемчужина Большого Сочи, сейчас похож на пылесборник вечно работающего пылесоса. В воздухе висит плотная занавеска белесой мути. В поле зрения только строительная техника.

Я еду в Имеретинскую бухту, которая раньше считалась заповедной зоной, а теперь превратилась в громадную строительную площадку. Олимпийская арена. Большое Хоккейное Нечто. Конькобежный Овал. Стадион, прости господи, «Фишт», издали похожий на штифт. Знаменитый прибрежный кластер.

Машина движется по дороге тошнотворными рывками: пробки в Большом Сочи — общее место. Тех, кто живет в поселке Адлер, перестали брать на работу в город Сочи, поскольку те, кто из Адлера, не в состоянии доехать до работы в городе Сочи вовремя. Мы проезжаем бурого цвета речку. «Это Мзымта, но она не должна быть такая грязная, это все из-за строительства», — поясняет Вероника. Машина проезжает мост через Мзымту, «которая не должна быть такой грязной». Из земли торчат два больших плаката: одинаковым шрифтом на одном написано «Свежее мясо», а на другом — «Цемент». Через три километра — щит с бодрой надписью «Добро пожаловать в Веселовское лесничество». Первый дом лесничества — бурого цвета, слегка прикрыт каштанами с махровыми от грязи листьями. Крыша дома заметно просела под рекламой плиточного клея. Через пару километров выезжаем на улицу Нижнюю Имеретинскую, Вероника паркует машину у входа в гостиницу «Кавказ». За гостиницей — стройка. Перед гостиницей — стройка. Рекламный проспект гостиницы обещает «общедоступный пляж Нижнеимеретинской бухты, мелкая галька и темный песок, оборудованный, с большим количеством развлечений. Прокат плавсредств, гидроциклы, гидровелосипеды, парашют, прогулки на катере и надувном банане, кафе, бары». Вместо пляжа — стройка. Вместо надувного банана — экскаватор оранжевого цвета с черным ковшом.


Здесь будет город-ад

У входа в гостиницу «Кавказ» я встречаюсь с Владимиром Кимаевым, членом совета экологической вахты по Северному Кавказу и руководителем отделения «Зеленая Россия» при партии «Яблоко». Когда я звонила Кимаеву из Москвы, то по голосу представляла себе флегматичного любителя бардовской песни в штормовке и свитере домашней вязки.

Меня ждет мужчина с внешностью и повадками Клинта Иствуда времен фильма «Хороший, плохой, злой». Добротный черный комбинезон. Высокие черные ботинки. Белый джемпер, щегольской цветной платок на шее. Мы направляемся в полуразрушенный дом, где жили рабочие местного рыбного завода. Через неделю дом снесут — из-за строящейся в двух шагах большой олимпийской арены. Обветшалый пятиэтажный дом, покрашенный голубой краской, хлопает рамами без стекол. В одну из рам вставлена газета с лозунгом: «“Единая Россия” обязана только побеждать!»

К нам подходит бывший машинист холодильных установок, а ныне — пенсионер, Владимир Георгиевич. Скороговоркой: «Попали под объекты, затем снос, переселение. Жили рядом с морем, а теперь нас так переселили, что от нас до моря больше двух километров. Смотрите, у меня здесь две комнаты было и еще сотка земли. Землю отобрали, дали две комнаты в пятиэтажке, верхний этаж. А у меня раньше погребок имелся, виноградничек, пристройку сделал, отдыхающих пускал. Двести рублей в день имел с отдыхающих. А на новом месте я кого пущу? Только если молодую дивчину себе под бок. Но рядом моя бабулька, она протестовать будет».

Земля и пристройки — основная ценность. Отдыхающие — основной источник дохода. Теперь нет ни того, ни другого.

«У меня тоже пристройка была, с кондиционером», — печалится водитель рыбозавода Николай Расулов. «А у меня — сайдингом обшитая», — вторит ему Ольга Городнянская.

Расулова и его дочь, Оксану, как и всех остальных, переселяют в пятиэтажку в район Веселое: до моря ехать три остановки на общественном транспорте. Раньше Николаю полагалась отдельная комната, а теперь он будет жить в одних стенах с Оксаной и ее мужем. Оксана, официантка в местном пансионате «Дельфин», говорит: «Ситуация у нас безвыходная, спорить с администрацией бесполезно, вот мы и переселяемся». Ее отец возмущается: «Мы судились неоднократно, я Путину в приемную в Бочаров Ручей возил документы, но толку никакого. А до Олимпиады мы так хорошо жили! Пристройка была, отдыхающих пускали, родственники приезжали. А теперь засунули нас в бетонную коробку, и все».

Из дома выехали все, кроме семьи Ольги Городнянской. Она объясняет: «Нам на одного человека дают всего четырнадцать квадратных метров жилой площади. Как мне в эту квартиру поселиться и как там жить?! Я буду судиться до конца, я подала жалобу в надзорную инстанцию. Если откажут, буду подавать в Верховный суд. У меня уже пакет документов собран в ООН, в ЕСПЧ. Нас с приставами выселяли, грозили вещи выкинуть». Ее сын Денис настроен решительно: «Света нет, окна я заколотил, буду сидеть до последнего. Недавно возле подъезда костер разжег, чай себе грел и все остальное. Я без боя не сдамся, мне терять нечего».

Свою землю и пристройку, сайдингом обшитую, семья Городнянских уже потеряла.

Кимаев волнуется: «Если администрация города продекларировала, что при переселении не будет обиженных, то их быть не должно! Мы понимаем, что любое строительство, особенно такое грандиозное, с таким бюджетом, — это воздействие на окружающую среду, социальные неудобства, но нужно же их минимизировать, и мы к этому призываем!»

Сам Владимир Кимаев — военный в прошлом, индивидуальный предприниматель в настоящем. Занимается транспортной логистикой, перевозкой. В том числе техники, которая работает на олимпийских объектах. То есть, живо переспрашиваю я, вы сами на Олимпиаде зарабатываете? Одной рукой с ней боретесь, а другой деньги берете? И не возникает ли у вас на этой почве внутреннего конфликта? Кимаев на минуту задумывается, и я понимаю, что начинаю его уважать: в конце концов, он мог бы не говорить об источнике своего заработка. Он мог бы, и это было бы правильно, послать меня к чертовой матери с моим вопросом о внутреннем конфликте. Взрослый мужик, двое сыновей, жена. Всех надо кормить.

Но он отвечает: «Логика очень простая: надо заработать денег в этом городе, надо на что-то жить. Это такая же работа, как любая другая, понимаете, Светлана? Олимпиаду не я придумал, но что плохого, если на этой Олимпиаде люди заработают денег? Другое дело, как они заработают: можно на участке свалку строительных отходов делать и экологию рушить. А вот я, например, технику со строек обратно отправляю: в Красноярск, в Уфу, в Москву, в Санкт-Петербург, делаю это быстро и качественно, и мне за это платят. И мне хватает, высокий заработок или низкий, я не знаю. А вот это ваше мнимое, Света, целомудрие, эти ваши “облик эколога страдает от сотрудничества…” — все это ни к чему».

Мы едем на улицу Бакинскую, расположенную на крутом склоне в районе Верхнее Веселое. На верхушке склона — свалка строительного мусора, крупных железобетонных конструкций. Отходы, утверждает Кимаев, везли на многочисленных « КамАЗах». После первого же дождя все это добро поползло вниз — вместе с почвой. Покосились дома, провисли провода между телеграфными столбами. Когда идешь по улице Бакинской, возникает неприятное ощущение, что земля едет вниз прямо под твоими ногами.

{-page-}

 

В одном из домов живет Татьяна Скиба. Мы сидим с ней на покосившейся террасе и курим. «Все началось с того, что 10 апреля в одном из домов рухнула стенка. Шум, треск. Выскочили — света нет, вырвало электрический столб. Все соседи с фонарями повыскакивали, решили, землетрясение», — выдыхает между затяжками Татьяна. Наутро треснула стена ее собственного дома, заклинило дверь, дети кричали от страха, пришлось вызывать МЧС.

Татьяна не спит уже три месяца: в доме сквозные трещины, пол — под углом 20 градусов. Я видела такое только в фильмах ужасов. Голова кружится сразу же. Смотреть, как дети играют в одной из комнат в игрушки, просто невозможно: кажется, что игрушки катятся вниз. Татьяна считает, что свалку устроил «Олимпстрой», причем устроил против всех правил, на так называемых ползущих грунтах.

И грунты, как им положено, ползут: на улице Бакинской есть все приметы апокалипсиса в виде сломанных деревьев, домов, в которых окна первого этажа сровнялись с землей, и черных петель электрических проводов, свисающих с уцелевших столбов.

«Вот сейчас начнутся сильные дожди, и повалимся мы на олимпийскую стройку», — мрачно предрекает Татьяна. Что будет с ее домом — неизвестно.

Судьба дома Андрея Мартынова, бывшего жителя Имеретинской долины, давно решена: на его месте — хоккейный стадион, громадных размеров шайба. В этом есть определенная ирония: Мартынов — бывший хоккеист, когда-то выступал за команду юниоров, получил «Золотую шайбу». Потом — травма, порванный мениск, «врач сказал, с большим спортом придется завязать». До сих пор на колене три глубоких шрама. Мартынов показывает в сторону стадиона — да, шайба его догнала, ничего с этим не сделаешь, дом закатали в асфальт.

В 1994 году Мартынов вместе с братом купили кафе «Бухта», бывшую столовую № 105. Построили турбазу. Десять лет Мартынов работал директором турбазы: «Летом все заполнено было на сто процентов, еще и отдыхающие просились, и мы их по возможности пускали». В 2004 году Мартынов купил земельный участок в Нижней Имеретинской долине, пять соток. Поскольку участок был недооформлен, Мартынов заключил с хозяйкой участка так называемый обычный гражданский договор купли-продажи, взял участок в долгосрочную аренду и занялся бумагами. «В 2005 году обратился в администрацию города с просьбой оформить земельный участок, — рассказывает Мартынов. — Начали голову морочить, два года я ходил в администрацию как на работу, документы носил. В итоге бумаги отправляют в Сочи, потом — обратно в Адлер, а в 2007-м, когда стало известно, что в Сочи будет Олимпиада, мне сказали — земля передана “Олимпстрою”, мы вам ничего не дадим. Земельный участок не оформили, наш дом признали самовольной постройкой. В январе нас снесли, и три дня мы жили на улице, в машине. Через три дня Володя Кимаев поднял скандал, и нас засунули в одну комнату общежития “Нептун”: девять квадратных метров против прежних восьмидесяти».

Формально мы стоим на крыше бывшего дома Андрея Мартынова. Рядом — трасса, по которой бодро тащатся «КамАЗы», бетономешалки и прочая строительная мишура. Через дорогу — кучи мусора, по которым бегает стая котов.

Кимаев мрачнеет: «Андрей, уходим. Сейчас коты будут под машину кидаться». В эту же минуту три кошки поворачивают головы и внимательно смотрят в нашу сторону. «О, Анфиса вышла, наша кошечка. А это ее ребятишки. Мы бы их забрали, а куда? Они, наверное, мой голос услышали», — ласково мурлычет Мартынов.

Кошка и ее котята бросаются наперерез — между грузовиком и бетономешалкой. Я закрываю глаза. Кимаев матерится.

Визжат тормоза.

«Поехали, поехали, их сейчас на хрен всех подавят», — торопит Кимаев.

Уже в машине Кимаев неожиданно возвращается к больной теме: «Я про внутренний конфликт вот что еще хочу сказать. Да, я зарабатываю на Олимпиаде, но не было бы Олимпиады — я бы чем-то другим занимался. У меня, слава богу, руки растут оттуда, откуда надо».

Андрей Мартынов работает водителем: возит на встречи телевизионщиков и журналистов, которые в большом количестве приезжают в Сочи — посмотреть на грандиозное строительство.


Базис и пристройка

Общежитие «Нептун», где сейчас живет Мартынов вместе со своей женой Наташей, расположено в районе СКО «Адлеркурорт», попросту говоря, в курортном городке Адлера. Анклав пансионатов, санаториев и гостиниц с редкими вкраплениями жилых домов, курортный городок — воплощенная мечта советского отдыхающего. Здесь все здания украшены массивной жестяной чеканкой и гипсовыми гаргульями, при входе — неизбежные пальмы в кадках. Не исключение и общежитие гостиничного типа — «Нептун».

Но отдыхающих — нет.

А есть, например, семидесятипятилетняя пенсионерка Надежда Черненко, занимающая крошечную комнату размером в девять метров, в которой все поверхности, кроме кровати, завалены разнокалиберными узлами, добром из старого дома Надежды. Когда-то она жила в городе Сочи, на улице Макаренко. Сначала — вместе с мужем, затем — с падчерицей. Потом, плачет Черненко, падчерица ее из дома выжила, а тут как раз Олимпиада, дом снесли, участок попал под строительство дорожной развязки, и всем собственникам жилья заплатили по девять миллионов рублей. С Черненко родственники поделиться забыли:

«Они хорошие деньги получили, были очень даже довольные. Я у них просила — дайте мне хоть сколько-нибудь на похороны, а они мне на похороны не дали. У падчерицы моей сожитель по городу имеет хороших друзей, он в милиции работает. Такой воротила, все время меня к такой-то матери посылал. Я вам его фамилию не скажу, а то он меня к такой-то матери точно прибьет».

Ночью падчерица с сожителем уехали, а днем дом Черненко снесли. Надежда сначала жила на заброшенной даче, где «медведь ночами ревел», затем получила конурку в «Нептуне». Родственники с ней не общаются. Черненко считает, что ее обманули в попытке нажиться.

Но есть и те, кому повезло больше, чем Черненко: десять минут ходьбы от «Нептуна» бодрым шагом — и я попадаю в гостевой дом бывших сибиряков, а теперь — довольных жителей курортного городка Александра и Галины. Здесь у них есть пятиэтажный добротный дом под зеленой крышей, просторный внутри и опрятный снаружи. На деревьях — хурма и фейхоа. Александр уверяет, что «изначально никакой гостиницы здесь не планировалось, но потом стало ясно, что инвестировать в строительство выгодно, а в хорошем месте — выгодно вдвойне». Шесть лет назад Александр и Галина переехали в курортный городок из Сибири и теперь дружно счастливы: «На все изменения мы смотрим позитивно: строят дороги, и это красота. Здесь движуха, инвесторы приезжают. Да, местные жители смотрят на это по-другому: им было хорошо, тепло, уютно, а тут понаехали чужие, из частного сектора выгнали. Город здесь курортный, предприятия бюджетные, работать невыгодно, а выгодно сдавать жилье. Даже анекдот такой есть: ребенка в детском садике спрашивают, кем он хочет быть, когда вырастет. Он отвечает: “Отдыхающим. Тратить деньги и ничего не делать”. А для нас все изменения — позитивные, мы ведь привыкли к тому, что жизнь не стоит на месте: построили гостиницу, выбрали определенную ценовую категорию, сориентировались на семейные пары. Комната у нас стоит 500 рублей, с питанием — 1000. К нам приезжают и командировочные, и мамы с детьми». Сейчас, говорит Галина, число туристов небольшое: «Людей стали пугать: грязь, сплошная пыль, пробки. Но проблема с пробками исчезнет, вот построят новый вокзал, до аэропорта можно будет доехать за 15 минут, и все будет только лучше».

В их гостевом доме десять номеров. Александру уже заранее звонят друзья: «Имейте в виду, на Олимпиаду мы к вам приезжаем».

Бетономешалка

До прошлого года мингрел Джанико Дзухба был безработным. Сейчас он работает «на миксере, который бетон возит». В восемь утра он приезжает на базу «Садис», заливает по семь кубов бетона в миксер и едет по объектам. За работу он получает в среднем 40 000 рублей в месяц и считает, что ему очень повезло: «Работа есть — Олимпиада есть. А раньше я на своем драндулете фрукты-мрукты возил, надорвался». В Адлер Джанико приехал из Абхазии, откуда бежал, «когда началась война». До сих пор он ходит к своему старому дому через границу — просто так, посмотреть. «Дом у меня огромный, двухэтажный, фундук-мундук там собираю. Груши, яблоки, все растет, все есть, только работы нет».

На своем миксере Джанико ездит по всему Адлерскому району, включая Общинную улицу в поселке Некрасовское.

На эту улицу примерно год назад переселили часть староверческих семей, когда-то живших в Имеретинской бухте, между речками Мзымта и Псоу. «По пятнадцать соток земли у нас было, мы по четыре урожая редиски в сезон снимали. Морковь выращивали, свеклу, капусту. В свое время огурцами всю Москву и Питер снабжали», — вспоминает старовер Любовь Дрофичева, чья семья сейчас живет в трехэтажном коттедже на Общинной улице. Три года назад староверы уже знали, что их точно снесут. В качестве компенсации в «Олимпстрое» им сначала предложили по три миллиона рублей за сотку земли, затем цену снизили в два раза. Староверам выделили коттеджи, как будто сбежавшие в Некрасовское откуда-то из южногерманских деревень: сливочного цвета, под островерхими шоколадными крышами, с большими плексигласовыми навесами в просторных дворах. Но земли нет, кругом свежеположенный асфальт, на котором редиску и морковь не посадишь. Чтобы хоть как-то прожить на новом месте, Любовь пустила в дом «олимпийских рабочих, ереванцев, с Армении: жить-то на что-то надо».

А ведь может быть и так, думаю я, что эти самые рабочие когда-то снесли старый дом Дрофичевой.

{-page-}

 

Попал под Сочи

В открытых магазинчиках на набережной города Сочи продают тайваньские сумки, вьетнамские ракушки и футболки с изображением Владимира Путина. Под фотографией цитата — «Устанете пыль глотать». Эти футболки, мне кажется, пользовались бы большой популярностью в городе Адлере, но их я там не видела. В самом Сочи строительство не так ощутимо: техника не лезет в глаза, а пыль — в ноздри. Здесь, на набережной, я встречаюсь с волонтером Вадимом Михайчевым. Ему 25 лет, он учился в Томске, в Сочи переехал в январе и теперь занимается компьютерным дизайном в местном университете. Волонтерской работой он занимался в феврале: осуществлял коммуникации с прессой на Кубке России по горнолыжному спорту на курорте «Роза Хутор», крупнейшем олимпийском объекте в Красной Поляне. Что входило в его обязанности? «Приезжает пресса, ты даешь ей всю информацию, которая нужна: где соревнования, как все будет происходить, кто главный судья, какие результаты. Работа абсолютно не тяжелая, а волонтерское движение на Олимпиаде очень сильное — много людей, которые между собой общаются». Олимпиада, восхищается Вадим, — «это супер, на твоих глазах меняется город, становится европейским. Участвовать во всем этом… Это как бы тебе сказали: “Строят новый город, это вторая Москва, большая, бизнес-центр, там будет вся экономика”. И вот тебе предлагают в этом поучаствовать. Ты можешь положить свой кирпичик, и тебе не надо за это платить деньги. Ты можешь положить кирпичик, а потом ты можешь сказать: “Вот это — мой кирпичик”».

Напротив железнодорожного вокзала Сочи — митинг. Протестуют против строительства. У микрофона светловолосая худенькая женщина, рассказывающая о том, что из-за Олимпиады люди теряют дома, их права нарушены. Ее внимательно слушает с полсотни человек, среди которых выделяется блондинка в короткой шубке и огромных солнечных очках, которая раздраженно говорит своему спутнику в кожаной куртке: «Так, я поняла. Либо ты — с ней, либо ты — гей». Со стороны вокзала прибегает немногочисленная группа молодых людей спортивного телосложения. У них в руках плакаты: «Где резолюции предыдущих митингов?», «На этом митинге бьют людей!».

«И что, вас били?» — спрашиваю юного брюнета с плакатом. «Меня — нет. Товарищей — да», — бурчит он. «А вы что, за Олимпиаду?» — не унимаюсь я. «Я за Олимпиаду, я баскетболист, я за спорт. Я за Путина. Голосую за “Единую Россию”! Хочу лучшего будущего для нашего города, работы для всех, нормального дохода!» — скандирует он.

К нему подскакивает пожилая женщина в пуховике. В руках у женщины фотография «паспортного размера». «Смотри, подлец! Это мой сын, ему дэпээсники глаза выкололи! Смотри, не отворачивайся!»

«Подлец» отворачивается и убегает в направлении афиши со жгучим брюнетом и игривой надписью «Арменчик».

Лучшее будущее в городе если еще не наступило, то ожидается в самом скором времени, будьте уверены. На здании университета — растяжка «Объединенного народного фронта». На каждом платане — плакат «Единой России».

Особенно органично он смотрится на входной двери винного магазина «Фрукдоза».

И Олег Шевейко, главный архитектор Сочи, убежден, что «после того, как закончатся все олимпийские стройки, город будет максимально приближен к идеальному».

Сейчас Шевейко производит впечатление человека предельно измученного. На лбу — испарина, в кармане — постоянно звонящий телефон: «В Сочи строит вся страна — Москва, Санкт-Петербург, Ростов. Сочи — это революция, но не в кровавом, а в хорошем смысле этого слова».

В отличие от «революционера» Шевейко девелопер Петр Кудрявцев настроен скептически: «В Сочи строят те крупные “олигархические” структуры, для которых это строительство является, скажем, повинностью: “Интеррос”, “Крокус”, “Базэл”, в общем, все те, кому государство приказало — строить. Это своеобразный оброк — участие в проекте, который убыточен со стороны рынка. Для строительства город абсолютно неприспособлен, но к Олимпиаде будет построено сотни тысяч квадратных метров жилья, и все оно должно быть распродано. На мой взгляд, темпы покупки новых квартир будут существенно ниже, чем предполагается сегодня. При этом себестоимость строительства одного квадратного метра в Сочи может быть выше, чем даже в Москве. Во-первых, это обусловлено сложной инженерно-геологической ситуацией. Во-вторых, сложными согласованиями и коррупционной составляющей, которая всегда присутствует в проектах, в которые привлекаются масштабные государственные средства».

В строительство в Сочи, по слухам, уже вложено порядка 50 миллиардов долларов, и останавливаться никто не планирует.

На волне Олимпиады квартиры пока покупают, и цены на жилье выросли на 50%. Вот недавно застолбил себе место в строящемся доме житель города Архангельска, 23-летний Андрей. Я познакомилась с ним возле стеклянной клетки с обезьянами, прямо в центре города. Андрей с нескрываемым интересом смотрел на то, как обезьяны любовно выискивают друг у друга блох. В Архангельске Андрей работает на заводе, который строит подводные лодки и яхты, и он копил на квартиру в Сочи четыре года, с того самого момента, как Сочи объявили столицей зимних Игр. «Знаешь, мне насрать на Олимпиаду, просто здесь сейчас жить можно и деньги нормальные зарабатывать», — говорит Андрей и возвращается к наблюдению за обезьянами.


Машина времени

С проституткой Машей, приехавшей в Сочи из Иркутска, я знакомлюсь возле железнодорожного вокзала. Худощавая юная девушка в кожаной куртке и вареных джинсах, нехватка одного зуба в улыбке, тонко выщипанные брови, да, Маша очень довольна Олимпиадой. «От работы, — хохочет она, — кони дохнут, а в город стали приезжать люди с деньгами». И теперь она каждый вечер ходит «с одной чикой по дискотекам. Тысяча рублей — чике, тысяча — мне. Номер в гостинице хорек снимает на несколько часов, есть одна гостиница». В детали Маша не вдается, но говорит, что «денежных хорьков» в городе много, и все — без жен, и так будет, пока строительство не кончится. На ближайшие три года стабильный заработок Маше обеспечен.

За углом вокзала — улица Тоннельная. В перестроенных гаражах — гостевые дома. В каждой комнате — три замурзанные кровати, шкаф, тумбочка, удобства во дворе. Все комнаты заняты рабочими, вкалывающими на Олимпиаду, платят по 250 рублей с носа.

Мне достаются так называемые апартаменты на одного. На деле это подвал с продавленным диваном, испорченной газовой плитой, закопченными потолками и зарешеченными окнами, в которых выбитые стекла прикрыты плотным полиэтиленом. Дверной замок не запирается, и всю ночь я сижу под дверью и слушаю, как у входа в гараж переругиваются девушки: «Кать, я не хочу к рабочим, заебали». — «Лен, ты что ведешь себя как дура с полпиздиной? Тебе, может, деньги не нужны?»

Между оконными рамами нахожу визитку сауны «Нафаня»: «Пять минут от железнодорожного вокзала, банные церемонии, караоке. Скидка 10% на дополнительные услуги».

Перед тем как поселиться в гараже, я была в модном баре Сочи. Он называется «Лондон», расположен над клубом Pascha. На стенках висят фотографии Джона Траволты, омерзительно грохочет музыка, за самое дешевое «чилийское» вино, явно отдающее краснодарским портвейном, просят четыреста рублей. У стойки бритый толстяк флиртует с блондинкой и брюнеткой, и их разговор немногим отличается от тех, что ведутся, наверное, в сауне «Нафаня».

Для начала толстяк заявляет, что он вообще-то банкир из Ростова, машину водил с «президентскими номерами». В Сочи ехал в спальном вагоне, в одном купе с начальником налоговой полиции из Абхазии: «Забили в дороге три косяка, не помню, как доехали». Ему нравится брюнетка, а блондинке он говорит: «У меня брат тут в “РЖД” начальник, вокзал строит. Он холостой, давай я тебя на телефон сфоткаю, ему пришлю, он увидит, какая ты красивая, перезвонит мне и возьмет твой номер».

Он пьет пиво и угощает девушек коктейлями бирюзового цвета с консервированными вишнями.


Потерпите, недолго осталось

Максим, инструктор по сноуборду, переехал на горно-климатический курорт Красная Поляна в 2005 году, за два года до того, как в этом месте начали обильную стройку зимних трасс. «В данный момент, — жалуется он, — у нас грязно, приехали рабочие из Средней Азии, контингент не сказать чтобы интеллигентный, и мужчинам не очень страшно, но знакомые мои барышни после захода солнца боятся на улицу выходить. Не было никогда ни грабежей, ни убийств, а сейчас — вполне нормально. И дело не только в рабочих из Средней Азии — сюда приезжают с Кубани и из других регионов России, тоже, знаешь, не свет высшего общества. У нас работает тяжелая техника, я сегодня наблюдал такое облако пыли: пошел на прогулку, зашел к знакомым — и одежду можно стирать». К тому же в Красную Поляну стали постоянно приезжать «первостепенной важности лица», и у Максима была идея написать им такое письмо: «Когда вы в следующий раз будете уезжать из нашей Красной Поляны, то обернитесь и посмотрите, какое облако пыли создают ваши эскорты».

Но он до сих пор считает Красную Поляну уникальным местом: «Здесь снег — как в Новой Зеландии, и если начало сыпать, то снега реально много, и он очень крутой, особенно для любителей внетрассового катания». Он надеется, что будет участвовать в организации Олимпиады: «Раз уж так сложились обстоятельства и мы оказались в этих условиях, надо в них работать».

В Красную Поляну часто возит пассажиров таксист Валентин, и однажды с ним произошел такой случай: он как-то привез людей, вышел из машины, а в Красной Поляне — Путин. И глаза у него были такие строгие, но добрые, и сразу было понятно, что Путин — настоящий мужик и делает все, что обещает.

«А роста Путин какого?» — интересуюсь я. «Глупости не спрашивайте. Хорошего он роста». Валентин надеется, что Путин будет «править страной долго, пока не умрет». Он первый политик, который Валентину нравится — «потому что он много для нас делает и олигархов в узде держит».

Когда-то у Валентина был сосед, пасечник и диссидент, он Валентину говорил: «Наденешь еще раз красный галстук — я тебя им же придушу». После этого Валентин испугался и не был ни пионером, ни комсомольцем. А потом сосед умер, и Валентин полюбил — Путина.

А Олимпиада, если честно, Валентину совсем не нравится: «Грязно стало, и деньги воруют, но Путин об этом ничего не знает, потому что от него скрывают. Но Путин сказал — “потерпите, недолго осталось”. И вообще Олимпиаду Путин придумал, чтобы всем нам было только лучше, а в том, что так все криво пошло, он не виноват. Он же всего, наверное, знать не может».

«Easy burning money» — так описывает происходящее жительница Сочи экономист Галина. И получается такая картина — да, олимпийское строительство безжалостно к экологии, старым домам, людям, в них живущим, но Олимпиада может дать денег, и этим все сказано. «У нас курортная психология, понимаешь? — объясняет Галина. — Как можно ходить на работу в офис, если навстречу тебе — довольные люди во вьетнамках и с полотенцами через плечо?»

Девелоперы, спортсмены, менеджеры «Газпрома» и «РЖД». Все они, по сути, отдыхающие — во вьетнамках, с полотенцами.

Они готовы пилить бюджет и в свое удовольствие его тратить. Иногда — делиться. В том числе и с таксистом Валентином, который постоянно возит приезжих в аэропорт и на это живет.

Полторы тысячи рублей — и вы на месте.

В Москву я лечу в пустом самолете.​