Бог из машины

СВЕТЛАНА РЕЙТЕР попыталась понять, можно ли в стране, где отказали правовые механизмы, доверять детектору лжи

Имена:  Анатолий Барков · Владимир Макаров

«Вас зовут Ирина?» — «Нет».
«Вас зовут Вера?» — «Нет».
«Вас зовут Екатерина?» — «Нет».

Я сижу в черном кожаном кресле с широкими подлокотниками. На моей груди закреплен круглый датчик. Еще один датчик — на животе. На правой руке манжетка для измерения артериального давления. Под ножками кресла — плоские металлические пластины. Мне нельзя двигать ногами, чесать нос, кашлять и шмыгать.

Я стараюсь не думать о Сакко и Ванцетти.

Напротив меня — камера. Сбоку от меня сидит полиграфолог Сергей Аксенов. Он смотрит в монитор своего компьютера, к которому подсоединен детектор лжи.

Он задает мне вопросы. Я на них отвечаю. Его задача — узнать, вру я или нет.

Когда я вру, я волнуюсь, и на мониторе возникает вертикальная шкала красного цвета. Если я говорю правду — шкала зеленая.

«Вас зовут Марина?» — «Нет».

Национальная школа детекции лжи, где преподает Аксенов, арендует часть помещений у Технического университета МИРЭА, расположенного на 5-й улице Соколиной Горы. Это здание типичного НИИ, чей расцвет пришелся на семидесятые — восьмидесятые годы. Легко можно представить себе, как по этим сейчас уже обшарпанным коридорам бегали бородатые мужчины в свитерах крупной вязки. В очках. В комнатах, наверное, пили чай с домашним вареньем. На стенах висели портреты Льва Ландау и Альберта Эйнштейна. В столе, в нижнем ящике, — автограф Окуджавы и фотография академика Сахарова.

Сейчас длинные темные коридоры освещаются парой лампочек. Стены покрашены скверной голубой краской. В курилке какой-то мужчина в дешевом костюме серого цвета с селедочным отливом эмоционально обсуждает по мобильному телефону чье-то увольнение.

Отремонтированы только те комнаты, где учатся будущие полиграфологи — студенты школы детекции лжи. За год в школе проходят обучение 160 человек; два курса занятий длятся 365 учебных часов, полная стоимость — 92 тысячи рублей. Основное требование при приеме — наличие высшего образования.

Мы идем по коридору в кабинет, где проходят исследования на полиграфе, и я слышу, как в одной из комнат кто-то из студентов спрашивает невидимого преподавателя: «А в нашей стране что страшнее — алкоголь или наркотики?»

«Правосудие», — бормочет себе под нос Аксенов.

«Вас зовут Анастасия?» — «Нет».

Перед тем как начать исследование, Сергей Аксенов задает мне общие вопросы. «В какой школе вы учились? Где вы работаете? Чем вы любите заниматься в свободное время? Вы любите читать? Вы курите? Можете описать свой типичный день?»

Эта процедура — стандартная. С ее помощью полиграфолог пытается понять, на какие темы я говорю охотно, а какие предпочитаю замалчивать.

«Вы когда-нибудь употребляли алкоголь?» — «Да, и часто». — «Вы замужем?» — «Тринадцать лет, за голландцем».

Черт, я, кажется, догадываюсь, каким будет следующий вопрос. «Вы когда-нибудь употребляли наркотики?» Громко и отчетливо говорю: «И да, я курила марихуану».

«Считайте, что проверку вы провалили, — говорит Аксенов. — Ни в одну крупную компанию вас не возьмут. Давайте я вас о правонарушениях больше спрашивать не буду».

И не надо. Иначе придется рассказать, что в середине 90-х, когда меня выгнали с работы из одной некрупной компании, я зарабатывала на жизнь так: сдавала в ларек на Киевском вокзале блоки красного Marlboro и бутылки миндального ликера Amaretto Disaronno.

Их мы воровали в супермаркете Irish House.

Теперь меня не возьмут уборщицей в региональный банк.

«Вас зовут Елена?» — «Нет».

На самом деле это простой тест. Полиграфолог Аксенов хочет понять, умею ли я врать. Моя задача состоит в том, чтобы скрыть от него собственное имя.

«Вас зовут Юлия?» — «Нет».

«Вас зовут Александра?» — «Нет».

«Вас зовут Светлана?» — «Нет».

Честно говоря, мне никогда не нравилось собственное имя.

Аксенов поворачивает ко мне монитор, и я вижу напротив имени «Светлана» высоченную шкалу красного цвета.

«Вот что, Света. Врать вы не умеете».


Здравый смысл и чувствительность

8 апреля 1993 года фермеры Морис и Руфь Гогер были жестоко убиты в своем доме в городе Ричмонде, штат Иллинойс. Глотки Мориса и Руфи были перерезаны так глубоко, что головы жертв держались на паре сухожилий.

Тело Мориса обнаружил его сын, автомеханик Гари Гогер. Он же немедленно вызвал полицию. Приехавшие оперативники обыскали территорию фермы и обнаружили тело Руфи под грудой подушек и одеял в трейлере, запаркованном на заднем дворе.

После обыска Гари Гогер был задержан по подозрению в двойном убийстве.

Этот день, 8 апреля, был двадцать третьим днем трезвой жизни Гари Гогера, в прошлом запойного алкоголика с частыми приступами беспамятства.

«Два детектива, Кэрол Данн и Кен Трайгер, провели первичный допрос в доме моих родителей. В 9:00 они попросили меня поехать с ними в полицейский участок. До этого я никогда не был в полиции. Допрашивали меня в небольшой комнате, и основные вопросы задавал Трайгер. Час за часом он монотонно спрашивал меня, что я делал в последние три дня, где был, кого видел. Я хотел ему помочь: родители убиты, состояние мое было чудовищным. К восьми часам вечера я рассказал ему все, что мог: какие машины чинил в гараже, с какими парнями играл в футбол, в какие магазины заходил и какую еду покупал. Потом я спросил Трайгера: “Ну что, теперь я могу идти домой?” Трайгер ответил: “Нет”. Затем он стал спрашивать меня, в какой школе я учился и с кем из родственников общался ближе всего. Мне казалось, что эти вопросы не имеют особенного отношения к делу, но я и на них отвечал. Ближе к полуночи я опять спросил Трайгера, могу ли я уйти. Он, как и раньше, ответил отказом».

Гогер не помнит, в какой момент Трайгер произнес слово «детектор лжи».

«Я сказал ему: “Черт, я слышал про эти исследования, но им ведь нельзя доверять!” Я был на взводе: за целый день я выпил восемь чашек кофе и ничего не ел. Трайгер ответил: “Гари, этой штуке можно верить. Если ты пройдешь детектор лжи, то мы отпустим тебя домой”. Я подумал: “Дельное предложение. Я не виноват, я пройду этот тест, и меня отпустят домой”».

После этого Гогеру наконец-то принесли бутерброды. Ему не разрешили лечь и поспать и в тот же вечер проверили на детекторе лжи. Перед исследованием Данн и Трайгер говорили ему, что он убил родителей в состоянии алкогольного беспамятства, поскольку нет никаких доказательств того, что он действительно бросил пить. Во время исследования Трайгер кричал: «Как ты мог раскроить глотку женщине, которая тебя родила?»

Задавая вопрос, Трайгер громко хлопал по столу. От этого Гогер нервничал, и датчики отмечали «острую реакцию на задаваемый вопрос». Так Трайгер получал «свидетельство эмоционального возбуждения, зафиксированное машиной».

«Парень, машина врать не будет, — сказал Трайгер. — Скажи, ты мог убить своих стариков в беспамятстве?»

«Хрен с ним со всем, скорей бы выспаться, — подумал Гогер и произнес: — Да, мог». Через пару дней экспертное заключение по обследованию на полиграфе было готово.

Суд штата Иллинойс приговорил его к смертной казни за двойное убийство.

В апреле 1993 года Гогер был отправлен в тюрьму — ждать своей очереди на электрический стул.

Беверли Монро, профессор химии из города Ричмонд, штат Вирджиния, работала патентным аналитиком в компании Philip Morris и растила троих детей. В течение тринадцати лет Монро встречалась с мужчиной по имени Роджер Зигмунд де ла Бурдэ.

Вечером 4 марта 1992 года Беверли обедала с Де ла Бурдэ в его доме, потом поиграла на его пианино, накинула на плечи свой кашемировый свитер и уехала домой.
Наутро де ла Бурдэ был обнаружен мертвым с пулей в виске.

Несмотря на то что Роджер Зигмунд перед смертью звонил своему ближайшему другу со словами: «Жизнь мне надоела, я запутался в долгах и в женщинах и хотел бы умереть», Дэвид Райли, детектив полицейского управления штата Вирджиния, посчитал, что его убила Беверли. Ведь она была последней, кто «видел де ла Бурдэ живым». Причина убийства — ревность.

26 марта, после двухнедельных допросов, агент Райли предложил Беверли пройти исследование на детекторе лжи.

«Я пришла с утра в полицейский участок, и меня уже трясло: вообразите, я, человек с высшим образованием, чистокровная южанка, и в таком месте. Я зашла в комнату, где должны были проводить исследование, и начала плакать. Потом появился агент Райли. Он сел рядом со мной, схватил меня за руки и стал говорить, что с моей памятью что-то не так, он это точно знает, чувствует, видит; он сталкивался с такими случаями неоднократно. Но он мне поможет, вылечит мою память. Он говорил, что желает мне добра».

Райли повторял эти фразы снова и снова. Он сидел так близко к Беверли, что она чувствовала, как пахнет у него изо рта, и ее это ужасно раздражало.

Потом он сказал: «Я знаю, вы убили де ла Бурдэ из ревности. Вы остались в его доме на ночь и застрелили его».

После этого рыдающая Беверли стала проходить исследование на детекторе лжи. Процедура длилась примерно два часа. Чередуя вопросы личного характера («Как вас зовут? Какой сегодня день недели? У вас действительно трое детей? Вы были знакомы с Роджером Зигмундом де ля Бурдэ?») с вопросами значимыми («Вы часто ревновали своего любовника? Вы были в день смерти вашего любовника в его доме? Вы были там вечером?»), Райли добился положительного ответа на последний вопрос.

Основное доказательство вины было получено. За триста долларов Райли нашел свидетельницу — бывшую заключенную по имени Зелма Д. На суде Зелма, которую Беверли видела впервые в жизни, показала, что продала Монро пистолет.

2 ноября 1992 года Беверли Монро приговорили к 22 годам лишения свободы по обвинению в убийстве Роджера Зигмунда де ла Бурдэ.

Оказавшись за решеткой, Гогер и Монро постоянно писали письма в высшие инстанции.

В 1998 году Верховный суд США рассмотрел вопросы правомерности использования полиграфа. Было указано, что только при условии соблюдения добровольности и отсутствия всякого принуждения, выражаемого в той или иной форме, а также соблюдения действующего законодательства и выполнения процедуры испытания на должном технологическом уровне, то есть с применением средств видеоконтроля на протяжении всего процесса, обследование на полиграфе может признаваться правомерным. И, несмотря на это, прямым доказательством вины такое обследование в судах США не является, оно может лишь подкреплять тщательно обоснованные «протоколы» следствия и основанием для возбуждения уголовного дела служить не может.

Кроме того, беременные, несовершеннолетние, пожилые, наркоманы, алкоголики, люди легко возбудимые, тревожно-мнительные, психически больные проходить проверку на полиграфе не должны.

Дела Гогера и Монро, основанные исключительно на применении полиграфа, без убедительной следственной базы, отправили на доследование.

{-page-}

 

Горсть сухого риса

На столе Аксенова стопкой навалены рефераты студентов. Темы варьируются от способов полиграфической проверки персонала в крупных компаниях до «Необходимости полиграфического обследования сотрудников правоохранительных органов».

Несмотря на разницу тем, все рефераты начинаются одинаково: с экскурса в древние времена.

Десять веков назад в Китае в качестве своеобразного «детектора лжи» использовался хорошо высушенный рис, поскольку в период сильного страха во рту человека прекращается выделение слюны. Предполагаемому преступнику давали проглотить пригоршню сухого риса, и если человек был не в состоянии ее проглотить, он прощался и с глоткой, и с головой.

В древней Индии существовала более гуманная метода. Подозреваемого приводили к пещере, внутри которой находился так называемый «священный осел», хвост которого предварительно мазали сажей. Предполагаемому преступнику объявляли, что если он дотронется до хвоста осла и осел закричит, то он виновен. Создатели данного «детектора лжи» были убеждены, что человек, совершивший преступление, побоится гладить осла — вдруг он закричит? — и не дотронется до него. Следовательно, руки виновного оставались чистыми.

Первым толчком для развития инструментальной диагностики детекции лжи послужила работа итальянского физиолога Анджело Моссо: в 1875 году он опубликовал монографию «Страх», в которой наглядно объяснял, что «в зависимости от величины эмоционального напряжения человека меняется и ряд его физиологических показателей». Моссо удалось установить, что артериальное давление и частота пульса человека меняются при изменении эмоционального состояния.

Двадцатью годами позже итальянский врач-психиатр Чезаре Ломброзо сконструировал первый «детектор лжи», прибор гидросфигомометр, регистрирующий колебания артериального давления у человека. Через семь лет, в 1902 году, с помощью этого прибора в суде впервые удалось доказать непричастность обвиняемого в совершении преступления.

Первый полиграф, пригодный для расследования преступлений, был создан американцем Джоном Ларсеном в 1921 году. Прибор регистрировал на движущейся бумажной ленте изменение пульса, артериального давления и дыхания испытуемого в зависимости от задаваемых вопросов.

В 1926 году криминолог Леонард Килер, в созданной им же Чикагской лаборатории расследований преступлений, опробовал почти совершенный детектор лжи, регистрировавший не только частоту пульса и артериальное давление, но и кожное сопротивление и тремор.

Примерно тогда же стало понятно, что испытуемый ни в коем случае не должен отвлекаться во время тестирования на полиграфе, поскольку любой отвлекающий фактор способен вызвать физиологическую реакцию, которая будет замечена полиграфом и может оказать влияние на результат. Тест должен был проходить в помещении со звукоизоляцией, куда не проникают посторонние звуки. Испытуемым запрещается двигаться и позволено отвечать на вопросы только «да» или «нет», поскольку движения и речь могут привести к нежелательным физиологическим реакциям.

Типичный набор вопросов почти не изменился, и они делятся на три типа: нейтральные, значимые и контрольные.

Нейтральные вопросы относятся к разряду общих и не должны вызывать возбуждения испытуемого. Они играют роль своеобразных «наполнителей», и при обработке результатов тестирования реакции на эти вопросы игнорируются. Значимые вопросы — это специальные вопросы, касающиеся любого правонарушения. Контрольные вопросы имеют отношение к поступкам, которые связаны с расследуемым преступлением, но непосредственно на него не указывают. Они всегда носят обобщенный характер, умышленно размыты и охватывают длительный период времени. Их цель — привести испытуемых в замешательство (как виновных, так и невиновных) и вызвать эмоциональное возбуждение. Затем на основании анализа психофизиологических реакций полиграфологом делается вывод о косвенной причастности исследуемого к правонарушению.

Все вышеописанное хорошо известно не только любому студенту любой школы детекции лжи, но и каждому, кто по каким-то причинам интересовался историей самого детектора.


Барабанчик Марея

Чуть менее известен тот факт, что первым российским ученым, применившим инструментальную методику в расследовании преступлений, был, без всякого сомнения, великий человек.

Звали его Александр Романович Лурия.

Он родился в Казани в интеллигентной еврейской семье в 1902 году. Менее чем через двадцать лет окончил Казанский университет, затем — Первый медицинский институт в Москве.

Любимый ученик психолога Льва Выготского, Лурия развивал идею системного строения высших психических функций и создал важнейшее направление — нейропсихологию. Именно ему посвящена большая часть книг замечательного писателя и нейропсихолога Оливера Сакса.

Но за полвека до того, как Оливер Сакс написал свою первую книгу, Александр Лурия сидел в московской губернской прокуратуре и проводил исследования людей, подозреваемых в совершении жестоких убийств.

Занимаясь в числе прочего изучением состояния аффекта у преступников и обобщив огромный экспериментальный материал, Лурия пришел к выводу о том, что у преступников возникает «состояние психической травмы, осложненное необходимостью скрывать ее и ограниченное страхом саморазоблачения», которое «создает у преступника состояние острого аффектного напряжения; это напряжение увеличивается потому, что субъект находится под страхом раскрытия совершенного им преступления, и чем серьезнее преступление, тем ярче аффект».

Лурия описывает процесс исследования аффекта в своей книге «Природа человеческих конфликтов» в главе «Проблема дезорганизации поведения».

«Наш испытуемый сидел в удобном кресле перед столом, держа свои руки на специальных пневматических приемниках. Правая рука лежала на столе, упираясь кончиками пальцев в зажим пневматического приемника, левая во время опыта держалась на весу, также упираясь пальцами в аналогичный аппарат. В наших обычных экспериментах испытуемому давалось слово-раздражитель, на которое он должен был ответить другим словом, и одновременно с ответом нажимал пальцами правой руки на пневматический приемник, соединенный с барабанчиком Марея; левая рука испытуемого все время оставалась пассивной, испытуемый держал ее на весу, не делал ею никакого движения.
На ленте кимографа мы получали, таким образом, запись, одновременно отражавшую три важных для наших опытов линии:
А — отметка времени в пятых долях секунды;
В — линия речевой реакции, где точно регистрируется момент подачи слова-раздражителя и момент речевого ответа;
С — кривая активной, правой руки, которая дает нажим, сопряженный с речевым ответом».

Дальше Лурия переходит к самому интересному — к примерам.

«Испытуемый Ст., которого мы выбрали для демонстрации того, как наша методика отражает дезорганизованные аффектом реакции, обвиняется в убийстве женщины, которую нашли в парадном одного дома, задушенную ремнем. Мы предъявляем ему ряд речевых раздражителей и между другими слово "поезд". Испытуемый воспринимает это слово как "пояс" и дает реакцию "ремень". Регистрация речевого ответа показала некоторое замедление по сравнению с нормальной реакцией, апперцепция при восприятии заставляла предположить известную связь с ситуацией преступления.
Сопряженная моторика ясно указывает на нейродинамические отклонения, характерные для данного процесса. Вскоре после предъявления раздражителя в активной моторной кривой начинается характерный тремор, указывающий на то, что за этим латентным периодом кроется известное центральное возбуждение и что именно его наличием данная реакция отличается от остальных. Мы делаем проверку и даем испытуемому через некоторое время слово "ремень": он отвечает на него резко задержанной реакцией «ремень… ну, шуба». Взглянув на сопряженную моторную кривую, мы убеждаемся, что она совершенно разрушена. Следовательно, за этой реакцией кроется резчайшее нейродинамическое возбуждение, полностью дезорганизующее весь процесс».

К исследованиям А.Р. Лурия был проявлен большой научный и практический интерес, а его книга «Природа человеческих конфликтов» была издана в США. Однако советский ученый Николай Полянский писал: «Можно не сомневаться, что опыт профессора А. Лурия представляет серьезный научный интерес для психологов. Но их значение, как и значение других сходных по заданию экспериментов, в судебно-следственном деле более чем сомнительно».

Той же точки зрения придерживался и главный прокурор СССР Андрей Януарьевич Вышинский. В 1934 году Вышинский заявил, что «применение подобных методик нарушает права человека». Очевидно, в то время никаких иных нарушений прав человека зафиксировано не было.


Царица доказательств

В современной России правосудие давно рухнуло ниже планки, заданной Андреем Януарьевичем Вышинским. Про то, как в нашей стране проводятся оперативные и следственные мероприятия, рассказывалось не раз, не два и не три.

В большинстве случаев никаких мероприятий просто нет.

Классический пример работы следствия описывает журналистка Марина Юденич, написавшая серию статей по делу лейтенанта Сергея Аракчеева.

Его обвиняют в убийстве трех человек.

По версии следствия, 15 января 2003 года неподалеку от города Грозный два лейтенанта внутренних войск — сапер Сергей Аракчеев и разведчик Евгений Худяков — остановили на дороге КамАЗ. Троих мужчин, находившихся в кабине, уложили на землю и расстреляли в упор. Затем автомобиль сожгли.

Вскрытие трех мужских тел, найденных рядом с остатками КамАЗа, не проводилось; соответственно, никто не извлекал пули из их тел и не сравнивал с пулями из табельного оружия, принадлежавшего Аракчееву и Худякову.

Мало того, в суде были оглашены пять заключений баллистических экспертиз, из которых следует, что все гильзы и пули, найденные на месте происшествия, не имеют никакого отношения к оружию лейтенанта и разведчика.

Евгений Худяков бесследно исчез, а дело лейтенанта Аракчеева дважды рассматривала коллегия присяжных заседателей. Дважды присяжные выступали на стороне лейтенанта, признавая его невиновным, и дважды Военная коллегия Верховного суда отменяла вердикт присяжных.

27 декабря 2007 года суд Северо-Кавказского окружного военного суда признал дважды оправданного лейтенанта виновным и осудил его на 15 лет лишения свободы в исправительно-трудовой колонии строгого режима.

Четыре года подряд Аракчеев настаивал на том, чтобы пройти исследование на детекторе лжи, и его можно понять: если нет никакого правосудия в принципе, остается надеяться только на машину.

10 июня 2011 года Марина Юденич привезла в колонию независимого эксперта, который провел «комплексное психофизиологическое исследование с применением полиграфа в отношении осужденного Аракчеева».

Исследование длилось более четырех часов с использованием средств видеоконтроля. Заключение было готово 14 июня 2011 года.

Марина Юденич пишет: «Мы получили еще одно подтверждение его невиновности». Теперь она надеется на справедливый пересмотр дела: «Какие еще аргументы и доказательства нужны нашему государству, чтобы — нет, не признать невиновным с ходу — но хотя бы пересмотреть дело лейтенанта Аракчеева и исправить те нарушения закона, которые уже допущены? Пусть скажет. Они будут. Потому что он — невиновен».

Я верю Марине Юденич. И я понимаю, что машина не должна подменять собой верховного жреца. Оперативники должны качественно вести оперативно-розыскную работу, следователи — тщательно расследовать преступление, машина — регистрировать психофизиологические реакции, которые потом обрабатываются и учитываются экспертом, проводящим процедуру исследования под видеоконтролем. Должно быть только так, не иначе.

В российском уголовном кодексе это называется «комплекс доказательств».

Но практика кладет на комплекс с большим прибором.

Так, в Комсомольске-на-Амуре продолжаются поиски виновного во взрыве в детском саду, который случился 2 августа 2011 года. 16 сентября 2011 года по обвинению в причастности к взрыву был задержан поэт, коммунист и постоянный участник акции «Стратегия-31» Сергей Долженко.

Отец малолетней дочери, Долженко был взят «на карандаш» сотрудниками Центра «Э» в начале сентября, после того как в газете «Другой Комсомольск» было опубликовано стихотворение Сергея. Содержание стиха в аллегорической форме высмеивает деятельность местного центра по противодействию экстремизму, сорвавшего 31 июля митинг «Стратегии-31» массовыми обысками. Двумя днями позже неизвестный устраивает теракт в детском садике.

Несмотря на то что стихотворение появилось в печати уже после теракта, 16 сентября 2011 года, Долженко, явившийся по повестке в прокуратуру, был задержан сотрудниками уголовного розыска и увезен на допрос в УВД.

После допроса он был на время отпущен домой. Вот как комментируют его допрос на форуме Komcity.ru:

«Jagger: знаю “террориста” лично, он приехал в плачевном состоянии. Били его, видно, не на жизнь, а на смерть. Вопрос на засыпку: зачем отцу 5-летнего ребенка делать бомбу и подкладывать ее в детсад?
Capricorn: Ну так если лично знакомы, то у него и спросите!
Jagger: Я спросил. Он ответил, что, когда тебе менты руку выкручивают в локте и кистевом суставе одновременно, темнеет в глазах и лишаешься сознания на 2-е суток. Потом повторяют. Потом ты подписываешь все».

Сергею Долженко настоятельно рекомендовано пройти проверку на полиграфе. И я очень сомневаюсь, что результаты проверки человека, подвергнутого пыткам, можно счесть хоть сколько-то обоснованными.

{-page-}

 

Заводной апельсин

Исследования на детекторе лжи в России — общее место. Мой родной брат, устраиваясь программистом в компанию среднего калибра, «проходил детектор» при приеме на работу.

«Мне сказали, что эта проверка нужна для того, чтобы понять, не работаю ли я на конкурентов. И в начале действительно меня спрашивали вполне вменяемые вещи: про выбор профессии и так далее. А потом пошли вопросы личного характера: “Вы употребляли наркотики? Вы употребляли алкоголь? Вас когда-нибудь приводили пьяным в милицию? Вы участвовали в драках?”»

Мой брат не понимает, «на фига им была нужна вся эта информация и какое отношение она имеет к работе программиста».

Несмотря на то что в США, Японии и в большинстве стран Европы при приеме на работу проверка на полиграфе исключена, в российских компаниях детектор лжи приветствуется. В сети есть сотни объявлений из серии: «Василий Николаевич. Проверю на полиграфе (детекторе лжи) сотрудников вашей компании. Любая сложность. Надежно и анонимно. Проверю на полиграфе ваших людей!».

Среди клиентов центра детекции лжи «Антей» помимо прочих указаны: Оперативно-розыскное бюро МВД, Новороссийское ЛУВД на транспорте, Департамент по управлению государственным имуществом Ярославской области, ООО «Согаз», Государственная корпорация «Олимпстрой», ООО Группа «Разгуляй», ОАО «Мобильные ТелеСистемы» (МТС), ЗАО «Беталинк», ОАО «Боровичский комбинат огнеупоров» и ООО «Тропик Тула».

Наша судебная хроника последних трех лет напоминает дурной фильм, кафкианские хроники: «28 ноября 2008 года Авиастроительный районный суд Казани признал 23-летнего жителя Казани Рустема Ибрагимова виновным в разбое и умышленном причинении тяжкого вреда здоровью, повлекшем по неосторожности смерть потерпевшего, приняв в качестве доказательства результаты проверки подсудимого на “детекторе лжи”. Это происходит впервые в судебной практике РФ. Подсудимый свою вину не признавал. Но допрос, проведенный с применением “детектора лжи”, получил статус экспертизы и был признан судом». Годом позже. «13 октября следователь предписал Анатолию Качанову пройти проверку на полиграфе. При этом согласия обвиняемого на прохождение подобной проверки следователь не спрашивал. Анатолий Качанов, старший лейтенант милиции, был арестован в самый разгар борьбы с “оборотнями в погонах”. Его и еще 10 милиционеров задержали 21 августа нынешнего года. Потом 8 из 11 задержанных были отпущены “за недостатком улик”».

Два года спустя. «5 сентября сотрудник министерства транспорта Владимир Макаров был признан виновным в совершении сексуального насилия над собственной дочерью. “Полученное заключение, которым подтверждался факт совершения насильственных действий сексуального характера в отношении ребенка, полиграфолог сам принес в следственные органы с соответствующим заявлением о преступлении”, — сообщила Виктория Цыпленкова, официальный представитель главного следственного управления СК России».

Ничего более весомого, чем заявление «независимого полиграфолога», для возбуждения дела не нашлось. И, в сущности, не искалось.

Дело Макарова полиграфолог Сергей Аксенов комментирует так: «Если есть такая задача, то нечистоплотный специалист может специально выделить голосом вопросы и “навести” любые реакции — особенно, если нет средств видеоконтроля за ходом проведения исследования».

В случае с Владимиром Макаровым видеоконтроль исследования не велся.


Механизм вины

В рамках доследования дела Гари Гогера полиция штата Иллинойс напала на след банды мотоциклистов, известной под названием Outlaws. Полицейским удалось записать разговор двух членов банды, Рэндалла Миллера и Джеймса Шнайдера.

На записи Миллер и Шнайдер в мельчайших деталях говорили о том, как планировали убийство, а затем и убивали родителей Гари Гогера, Мориса и Руфь.

Дело Гари Гогера было пересмотрено, и он был оправдан.

28 марта 2002 года дело Беверли Монро, обвинявшейся в убийстве Роджера Зигмунда де ла Бурдэ, было заново рассмотрено в суде.

Судья Верховного суда США Ричард Уильямс назвал его примером «следственной жестокости и манипуляции» и сказал, что «впервые сталкивается с тем, что вместо детального осмотра места происшествия, наглядно свидетельствующего о самоубийстве Де ла Бурдэ, следствие “выбивает” признание из невинного человека».

Свидетельница, на первом суде заявлявшая о том, что продала Беверли Монро пистолет, во время второго суда призналась, что «имел место сговор с агентом Райли».

Беверли Монро была признана невиновной и отпущена на свободу.

Истории Гогера и Монро рассказаны в книге Surviving Justice Дэйва Эггерса и Лолы Воллен, в которой собраны монологи тринадцати американцев, ошибочно осужденных в середине 90-х годов по так называемым «тяжелым статьям».

Все их дела были доследованы и пересмотрены. Каждый из них вышел на свободу с порядочной компенсацией за понесенный моральный ущерб.

А теперь про нас.

Я не знаю, отпустят ли на свободу чиновника министерства транспорта Владимира Макарова, чье дело было возбуждено на основании заявления «независимого полиграфолога».

Я не знаю, пересмотрят ли дело лейтенанта Аракчеева.

Я знаю только одно: надежды на то, что кто-то должным образом заново опросит свидетелей, соберет весомые улики и тщательно осмотрит место преступления, нет. Как нет честных полицейских, отчаянно смелых оперативников и благородных следователей. А полиграф — вот он, есть. Хорошо сконструирован и ловко устроен.

Готов послужить всем — и плохим, и хорошим.

И вот уже родственники Ольги Александриной и Веры Сидельниковой, погибших зимой 2010 года в ДТП на Ленинском проспекте с участием автомобиля «Лукойла», в рамках возобновленного уголовного дела очень просят проверить на детекторе лжи топ-менеджера «Лукойла» Анатолия Баркова, а также его водителя и охранника.

Их можно понять. Близкие погибли, их уже не вернуть. Мало того, одной из женщин, Ольге Александриной, суд выдал путевку в ад, признав ее виновной в ДТП на проклятом Ленинском проспекте.

Теперь родственники хотят узнать правду: пусть хоть такую, механическую, если другой нет. Ведь известно, что 99% автомобильных аварий с участием высокопоставленных лиц просто не раскрываются.

Суд родственникам в их просьбе отказал. Анатолия Баркова не будут проверять на детекторе лжи: он, его водитель, его охранник отказались от проверки.

И нет никаких гарантий тому, что мы узнаем, виновны они или нет. И до тех пор пока у нас не будет нормально работать следствие и правосудие, мы все без исключения будем просить о помощи механического верховного жреца.

А если меня заподозрят в причастности к какому-то скверному делу и следствие, как водится, зайдет в тупик, я буду отчаянно умолять о том, чтобы меня пропустили через детектор лжи.

Это, конечно, бред, но ведь ничего другого не остается.

Известно, что невиновные лица обычно приветствуют возможность применения полиграфа. И иногда даже сами просят о проверке.

Еще не зная о том, что их ждет.​