Красные мартенсы

АНДРЕЙ ЛОШАК об убийстве антифашиста Ивана Хуторского и его соратниках по движению

Имена:  Иван Хуторской

ТИМУР

Четыре года назад, в ноябре, хоронили 20-летнего Тимура Качараву, студента философского факультета СПГУ, зарезанного в самом центре города толпой малолетних неонацистов. Его хоронили в рваных джинсах и куртке с антифашистскими нашивками. Мать Тимура сказала мне позже: «Он никогда не носил вещей дороже нескольких сотен рублей. Считал это аморальным». Его убили, когда он возвращался с акции «Еда вместо бомб», на которой вместе с друзьями кормил бездомных. Он был музыкант, веган и противник насильственных действий. Не будет большим преувеличением назвать Тимура современным святым толстовского образца. На следующий день после похорон я залез в интернет. Блогосфера кишела злорадным ликованием. Редкие сочувственные посты тонули в потоке ненависти. В ответ на мемориальную кампанию «Тимур, мы помним!», устроенную друзьями антифашиста, неонацисты устроили свою: «Тимур, нам пох**!» Было очевидно, что все только начинается.

ИВАН

После смерти Тимура были убиты еще восемь антифашистов. Количество убийств на почве расовой нетерпимости выросло за этот же период почти в четыре раза (то есть каждый год убивают в два раза больше предыдущего). Но речь не о разгуле неонацистов. С ними все понятно. «Горбатого могила исправит» — как раз тот самый случай. Непосредственным поводом для написания этой статьи стало убийство антифашиста Ивана Хуторского по прозвищу Костолом. 16 ноября Иван зашел в подъезд своего дома на окраине Москвы, привычно заглянул в почтовый ящик, и в это время кто-то выстрелил ему в затылок. Иван — последняя жертва в списке убитых антифа, хотя слово «жертва» человеку по прозвищу Костолом совсем не подходит. Он был одним из самых авторитетных антифашистов, из тех, кто на насилие отвечал насилием. За прошедшие четыре года антифа-движение сильно изменилось. Оно стало более жестоким и непримиримым. Таким, каким была жизнь Ивана.

В общей сложности Ваню Хуторского убивали четыре раза. Впервые — в 2005 году, когда ультраправые организовали на антифашистов засаду. Они создали сайт несуществующей антифа-группировки «ОБ 46» и выманили ребят на встречу — «знакомиться». Ваня приехал с тремя друзьями. Собственно, на тот момент эти четверо и были всем антифашистским движением Москвы. Их окружило человек тридцать. Ребята разбежались, но Ивана, как самого грузного, догнали. Жестоко избили, исполосовали опасной бритвой голову, сняли это на видео и выложили в интернет. Там видно, как с криками «Убей антифашиста!» валят на землю огромного бритоголового парня — с виду точно такого же, как нападающие.

Я встречался с ним вскоре после этого — когда делал репортаж, посвященный гибели Тимура. С великими трудностями раздобыл телефон. Ваня показался мне рассудительным, спокойным человеком с глубокими познаниями в субкультурных вопросах. Он уже тогда был весь в каких-то шрамах, как бойцовский питбуль. Помню, я его спросил: «Слушай, ну вот у меня отец — еврей, у меня есть, так сказать, шкурный интерес ненавидеть фашизм, а тебе-то что? Тебя же никто не стал бы вешать, если бы к власти пришли они?» Иван ответил основательно — он все так делал: «Я причисляю себя к субкультуре РАШ — это содружество красных и анархистских скинхедов. Интернационализм — часть наших убеждений. Мы считаем себя наследниками боевых бригад Немецкой коммунистической партии. У нас даже эмблема одна. Бригады сражались с фашистами на улицах. Мы просто продолжаем традиции». Лицо Ивана показывать было нельзя, про себя он говорить не хотел, отвечал медленно и скучновато. В общем, каюсь, интервью в репортаж тогда так и не попало.

Через полгода на Ивана напали в его собственном подъезде. Он открыл дверь и получил с размаху бейсбольной битой по лицу. Кости носа раздробили так, что пришлось потом делать пластиковый протез. Заточенной отверткой ему нанесли более десяти ударов в область лица и шеи. Метили в сонную артерию, но чудом промахнулись. Ваня выжил, хотя последствия нападения остались на всю жизнь. Друзья рассказывают, что при ходьбе, когда он наступал на левую ногу, его слегка вело, по лестнице без перил не мог подниматься. Любой другой после этого ослабил бы хватку, остепенился, отошел от дел, но не Ваня Костолом. Наоборот, он стал еще более оголтелым. Последний раз оказался в реанимации этой зимой — сам полез на какого-то ультраправого, ударил его кастетом, начал избивать, но тот достал нож и пырнул Ивана в живот. Ранение оказалось очень серьезным, были задеты кишки. Его снова вытащили с того света. Оказалось, что ненадолго.

За месяц до смерти Иван с товарищами провел силовой турнир по боям смешанного стиля среди антифашистов. Приехало около сотни человек со всей страны. Турнир был посвящен памяти Федора Филатова по кличке Федяй, близкого соратника Ивана, зарезанного в октябре 2008 года. Название для турнира придумал Иван: «Не сдавайся!»
Ниже — прямая речь соратников Ивана.

Антон, 30 лет. Самый близкий друг. В конце 90-х вместе ходили на панк-концерты

Сначала мы были просто панками. Ходили на концерты «Наива», «Пургена», «Дистемпера» и весело угорали. С цепями, на ирокезах. Фашисты тогда стояли за многими концертами, не обязательно правыми. Выпустить панк-музыку можно было только у Паука (Сергей Троицкий (Паук), басист группы «Коррозия металла». — OS) в его конторе «КТР» («Корпорация тяжелого рока». — OS) . Фестиваль «Панк-революция» тоже устраивал Паук. На охране этого фестиваля стояли фашисты. Бритые, в лонсдейле (Lonsdale, марка спортивной одежды. — OS), ботинках. Пиздили всех подряд без всякого повода. Особенно ультраправые любили ходить почему-то на ска и ска-панк, ничуть не смущаясь темнокожих корней этой музыки. Мы тоже ходили, потому что это наша музыка. И вот концерт. Боны (ультраправые. — OS) становились кругом, зиговали и всех, кто на панк-теме, затаскивали в свой моб и ебашили. На Ваню неоднократно перед концертом прыгали толпой — просто за внешний вид. И поскольку нас было очень мало, мы поначалу просто в ужасе наблюдали за этими расправами. Я был на знаменитом концерте «Дистемпера» и Spitfire, когда фашисты полезли на сцену, пытались избить музыкантов, стащить их в зал. Те тромбонами, гитарами отбились, свалили за кулисы, а боны встали, все на классике, в клетчатых рубашках, и, повернувшись к сцене, начали хором, в 30 глоток, орать: «Зиг хайль! Зиг хайль! Мы вас ждем! Мы вас ждем!» Они ждали музыкантов на улице.

Там народ офигел, конечно. Ну кто слушал ска-панк тогда? Люди на стрит-темах, какие-нибудь скейтеры, сноубордисты, нормальные мальчики и девочки, так вот почти все они в тот вечер получили пизды. На выходе с концерта фашисты устроили настоящую расправу. Люди вообще были не в теме, просто пришли угореть под музыку, и тут их хватают бритоголовые, орут чего-то, тащат на трамвайные пути и бьют головой о рельсы. Музыкантов они так и не дождались, отчего совсем озверели. Под утро, говорят, они кого-то убили.

Вот это копилось. Мы тогда ничего не знали про антифашизм, просто видели, что происходит какой-то беспредел. С развитием интернета мы стали больше узнавать о панк-культуре, узнали, что антифашизм — ее неотъемлемая часть. В общем, в какой-то момент мы стали действовать. И добились результатов — теперь фашисты боятся ходить на панк- и ска-панк-концерты. Десять лет назад они были хозяева. Сейчас мы изменили картину.
Последние годы мы охраняли концерты. Смотрели, чтоб никто не прыгнул. Ваня всегда был очень вежливым охранником: найдет кастет у кого-нибудь, заберет, а после концерта аккуратно вернет.

Ваня очень бережно относился к скинхед-культуре. Всегда на подтяжках, штаны с подворотами. Из красных мартенсов почти не вылезал. Позапрошлым летом ездили в Крым, так он даже там ходил в ботинках, пока ноги до крови не стер. Только тогда переобулся в сланцы. Он был весь штопаный-перештопаный, как Франкенштейн. После последней полостной операции у него весь живот в огромных шрамах остался. Ваня хотел тату набить поверх шрамов — не успел. Еще он о «Веспе» мечтал — не о пластиковом ретроскутере, а о настоящей железной старушке. Но это было нереально. Отец после второго покушения на Ваню заболел раком и умер. Он один тянул семью, работал юристом в благотворительной организации «Дети улиц». Какая тут «Веспа»…

Он был добрым человеком и верным другом, но жизнь у него была очень жесткая. Последний год он стал как стальной. Занимался тренировками и постоянно был готов к прыжку. Начал носить с собой нож, хотя раньше был против «говна». Ваня всегда выступал против убийств. Подкараулить, зарезать — это методы бонов. Мы тоже, конечно, валили, но всегда в честной драке. Избить, покалечить — это нормально. Но не отбирать жизнь. После убийства Федяя Ваня понимал, что он следующий. С девушкой расстался. Переживал, но внутренне, видимо, чувствовал, что не создан для семьи, хоть и мечтал всегда о детях. Последние месяцы он, конечно, стал совсем оголтелым. Понятное чувство после всего, что он пережил. Он уже не мог пройти мимо бона. С ним в метро было сложно ездить — только увидит кого-нибудь, обязательно бросится из вагона, догонит и отпиздит. А прозвище он получил, кстати, еще в юности, когда армрестлингом занимался.

Милиция не раскрыла ни одного нападения на Ваню. Мы ей не верим. После того как Тигран — один из наших товарищей — в своем подъезде обнаружил гранатную растяжку, менты звонили мне и спрашивали: «А ты знаешь, что вашего чурбана нерусского хотели взорвать?» Ну, это вообще без комментариев. Там много бонов, только они в форме. А Тигран, кстати, не выдержал, уехал потом жить за границу. {-page-}


Александр (Чача) Иванов, 41 год, группа «Наив»

Иван в составе уличной группировки, чье название меня просили не произносить, охранял наши концерты. Сами понимаете, панк-концерты — это всегда бардак. Ване и его ребятам удавалось сохранять относительный порядок, не прибегая к жестким формам насилия. Мы не политическая группа, и прямых столкновений с правыми скинхедами у нас не было, хотя я всегда с пониманием относился к этой стороне деятельности Ивана. Это очень опасно в нашей стране, где большинство скорее на стороне правых, чем левых. Иван был одним из немногих, кто не боялся быть в меньшинстве и отстаивать какие-то в принципе обычные, человеческие ценности. И его убеждения стоили ему, к сожалению, жизни. У нас ситуация противоположная Америке и Западной Европе, где гражданское мужество нужно, чтобы быть фашистом. Здесь все наоборот: если ты не готов судить людей по цвету кожи, это сразу вызывает подозрения в некошерности. Или, наоборот, в кошерности, как вам больше нравится. Удивительно, как страна, потерявшая столько людей в войне с фашизмом, сумела все это так быстро забыть. Оказалось, что весь этот коммунистический интернационализм не был органически присущ нашей культуре. И вот сейчас, говоря с вами на эту тему, я понимаю, что даже без резких выпадов в сторону ультраправых я все равно рискую. Это, конечно, страшно. Я вот увидел вас на похоронах Ивана и удивился тому, что вы не испугались прийти. Честно говоря, после этого убийства я окончательно решил уехать из этой страны. Ничем хорошим нынешний разгул насилия не может кончиться. Я взрослый человек, у меня дети растут. Я хочу для них другого будущего.

Первый, 22 года, красный скинхед

На «Пикнике Афиши» Madness выступал. Пришли фа — здоровые мужики в килтах, стоят, зигуют. Не знаю, кто это был: Blood and Honour, может, или Red Blue warriors, черт их знает. Мы тоже пришли, потому что Madness — это наша музыка. Там начался ад. Играет веселая музыка, народ у сцены пляшет, а чуть в стороне настоящая мясорубка: кровь, стоны, кто-то умоляет не убивать... Погнали мы их оттуда. Ваня разошелся, хотел уже начать бить хипстеров. Но это он шутил так. Потом иду к метро, смотрю, Ваня херачит какого-то чувака в розовой тенниске; думаю: блин, неужели он все-таки осуществил свою угрозу? Подбегаю, смотрю, а у чувака на предплечье тату: кельтский крест (символ правых скинхедов. — OS). Ну, я тоже ему вломил.

Ваня говорил: как отличить красного скинхеда от бона? Если ты видишь скинхеда и он тебе незнаком, значит, это враг.

Ваня на бонов наводил ужас: один так обосрался, что со страху убежал в туннель метро. Пришлось потом милиции его оттуда извлекать — сам выходить не хотел.

Ваня фашистов в любой одежде чуял. Я однажды спросил: как ты их определяешь? Он говорит: «По ненависти и страху. Ну, представь, заходит он в электричку, а там полно гастарбайтеров — на работу едут. Конечно, его от них воротит — и это чувство у него постоянно на роже написано. Ненависть, отвращение. Ну а потом страх — когда меня увидит».

Ваня не любил хипстеров и всякое петушье. Называл их «полупокеры». Люди без гражданской позиции. Модники. Футбол, музыка, клубы. Никаких тем. Так, ни рыба ни мясо. Их отучили самостоятельно думать. А если человек посмотрит по сторонам и подумает, он придет к нам.

Когда приехала культовая для красных скинов немецкая группа Stage Bottles, Ваня встречал их, организовал машину, охрану, проживание. Как-то он говорит басисту: «А твой дедушка моего — пиф-паф!» Тот, слава Богу, не понял. Stage Bottles в Москве — это был прорыв! Мы не могли поверить своему счастью! Из соображений безопасности концерт нельзя было рекламировать: ни афиш, ничего. В результате влетели на 30 тысяч рублей. Когда через месяц до SB дошли слухи о наших проблемах, они прислали нам эти деньги.

Главное, мы построили за 5—6 лет субкультуру панк-рока. С множеством внутренних течений и направлений: хардкор, скинхеды, стрейтэйдж. И очистили сцену от нацистов. На самом деле не так мало.

ХРОНИКА ОДНОГО ДНЯ

Антифа в действии я наблюдал однажды, когда снимал репортаж памяти Тимура. Я провел несколько часов в компании питерского скинхеда по кличке Раш и его друзей. Для них это были заурядные будни, я же в тот день получил, наверно, свою среднегодовую дозу адреналина. Вот сделанные мной тогда дневниковые записи:

15:00. На углу Невского и Садовой запланирован митинг против расизма. Раш и компания должны обеспечивать его безопасность. Встречаем Раша с N. и его девушкой Катей возле метро. На Раше вчерашний свитер с надписью Nazi hunter, пальто и красные мартенсы. Сочетание одежды кажется мне странным, но Раш все равно хорош: вылитый Венсан Кассель из фильма «Ненависть». Мы идем по Невскому, на другой стороне проспекта уже виден митинг и слышны завывания правозащитников в микрофон, как вдруг N. глухо вскрикивает: «Смотрите, боны!» Я оглядываюсь, но вижу лишь однородную смурную массу, из которой никто не выделяется. Но у охотников особый окуляр — мне кажется, они добычу даже не видят, а чуют. Походки их резко меняются. Становятся пружинистыми, как у хищников перед нападением. Собственно, они так и говорят: «прыгнуть». Не сводя глаз с добычи, Раш с другом начинают судорожно вытаскивать какие-то железяки, мобильные телефоны, документы из карманов и передавать это Кате. Далее Раш окончательно меня сражает, вынув из-за полы пальто здоровенную биту. Так вот почему такая странная одежда! Он вручает дубину девушке, ненамного превосходящей ее размерами, и с криком «Антифа!» бросается через запруженный машинами Невский на противоположную сторону. Из-за потока машин мне плохо видно, но я успеваю разглядеть, как из смурной толпы выделяются четыре или пять ничем не примечательных юношей и начинают панически драпать от Раша. Одного из них он валит на землю и начинает дубасить ногами. Туристический автобус загораживает на несколько секунд происходящее, а в следующее мгновение омоновцы, сторожившие митинг, тащат обоих в свою «ГАЗель».

Через несколько минут Кате звонят на мобильный: «Вот черт, ребят, возвращавшихся с митинга, в метро порезали!»

16:00. В метро коротышка N. вдруг «прыгает» на высокого парня в спортивной шапочке с криками: «Это фашист, я видел, как он “палил” наших на митинге!» К N. присоединяются еще несколько друзей, которые начинают бить высокого в живот и по лицу. «Добыча» пытается вяло возражать, что его с кем-то перепутали. Когда на горизонте появляется милиция, все бросаются врассыпную.

17:00. Офис «Мемориала». Это единственная легальная «крыша» антифа в городе (та еще крыша!). Несколько правозащитниц средних лет дезинфицируют порезы и перебинтовывают раны двум молодым людям. У одного из них значок с черно-белым рукопожатием и разрезанное почти до половины ухо, из которого хлещет кровь. Кажется, парень на всю жизнь останется с рваным ухом, как уличная дворняга. «Кто вас так?» — «Бомжи, футбольные хулиганы. У них вся основа ультраправая». Кстати, Раш рассказывал, что именно по этой причине питерские антифа болеют за никому не известное местное «Динамо», выступающее во втором дивизионе: «Бонов — стадион. Мы — один сектор. На матчах с “Зенитом” нам делать нечего».

19$00. От «Мемориала» небольшая группа отправляется к отделению милиции извлекать Раша. Когда его наконец отпускают, пожилой правозащитник восклицает: «А теперь, господа, предлагаю пойти к Смольному и заявить протест!» Молодые люди меряют его презрительным взглядом. Раш огорчен, что «запалил» свои красные мартенсы: «Я ведь специально никогда их на акции не надевал». Тут его ждет второй удар. Катя возвращает вещи, включая биту. «А где вентиль?» — спрашивает Раш. «Это такая железяка круглая? — спрашивает Катя. — Кажется, я ее потеряла». — «Нет, только не это! Лучше бы биту выкинула, новую купить не проблема. А этот вентиль был круче любого кастета. Из кронштадтского пакгауза — такие с 43-го года не выпускают…».

Раш, 24 года, анархист из Петербурга

Фашизм я ненавижу за то, что он сродни раку, когда какие-то клетки считают, что они лучше, чем остальные. В результате погибает весь организм. То же самое с фашизмом. Какие-то люди решают, что они лучше других, в результате погибает вся страна. Например, фашистская Германия. Это смертельная болезнь, которую нужно вырезать, иначе это приведет к летальному исходу. Я не призываю вырезать фашистов в прямом смысле слова, я призываю вырезать фашизм. Люди с возрастом уходят из правых скинхедов, потому что им надоедает получать по башке. И чем чаще он будет получать, тем быстрее он это сделает. При этом он все равно будет ненавидеть жидов и хачиков, но он уйдет в правовое поле.

Мы же выросли в таком обществе, где чуть что — в морду. Мы привыкли так решать все проблемы. Недавно подходит ко мне на митинге 80-летняя бабуля и говорит: «Сынок, а что ж ты на плакате не напишешь “Бей жидов — спасай Россию”?» Я спрашиваю ее: «А ваш муж, случайно, не за Третий рейх воевал?» Она как закричит: «А, жиденыш!» — и заковыляла прочь. И черт с ней. Больная женщина, но для общества она не опасна. Опасность представляют молодые идиоты с засранными мозгами. Люди, которые хотят уничтожить полчеловечества, должны регулярно опиздюляться.

Либералов мы не любим. Америка для меня вообще не идеал. Нам симпатизируют правозащитники, но, с другой стороны, тот же Лев Понамарев ходит в майке с Ходорковским, которого я не поддерживаю. Мы для них — просто способ привлечь на свои митинги, где обычно собираются десять калек, побольше молодежи. Какой-то особой пользы от кооперации с ними я, если честно, не вижу. Эти люди абсолютно провальны, и понятно уже, что они ничего не добьются в этой стране, они все проебали, просто кучка неудачников, и то, чем они занимаются, убожество и позорище.

Убийство Федяя и Вани — это целенаправленный удар по основе движения. Нас обезглавили. Надо искать какие-то новые пути, перестраиваться. Иначе нас сожрут. Как это произошло в Нью-Йорке в конце 80-х — там наци и шарпы (скинхеды-антифашисты. — OS) друг друга просто перестреляли. Быть аполитичным скинхедом можно где-нибудь в Англии. В России это невозможно. Здесь идет война. Самая зверская в мире. Убивают за убеждения. Когда погиб Федяй, многие шарпы это поняли. А дальше каждый решил для себя: оставаться или уходить. Многие ушли. Зато те, кто остались, теперь united. {-page-}


ФЕДЯЙ

Федяй был лидером московских шарпов — это тоже скинхеды-антирасисты, но в отличие от рашей менее политизированные. Федяй и Иван были друзьями и соратниками. Ранним утром 10 октября прошлого года Федяй вышел из дому на улицу, направился, как обычно, к своему скутеру, как вдруг его окружила горстка неонацистов с ножами. У него был с собой травматический пистолет, но он его почему-то не достал. Пошел на них с голыми руками.

Макс — назовем его Макс, настоящие имена в этой статье только у мертвых антифашистов — был лучшим другом Федяя. Собственно, он, Федяй, Иван и Шкобарь (известный антифашист, отсидевший недавно год по статье за хулиганство. — OS) — это те четверо, с которых начиналось движение. После убийства Федяя Макс уехал в Грецию, посетил Афон, участвовал в анархических беспорядках в Экзархии и написал повесть, посвященную своим друзьям. Называется она «Исход» и заканчивается смертью Федяя:

«Он страдал всегда, до конца, и умер в мучениях. Убийцы не нанесли ему ни одного смертельного ранения, они просто изрезали все его тело, все лицо, спину, руки. “Скорая” приехала через 35 минут, он был в сознании до конца, испытывая нечеловеческие страдания. Если есть ад, он испытал эти муки при жизни. Не знаю, думаю, он причинил людям немало боли за свою недолгую жизнь. Но мне он лично запомнился только той заботой, тем состраданием, которое он нес, страдая со всеми нами. Сможем ли мы когда-нибудь достойно сострадать ему? Не знаю».

Макс признает, что в книге есть околоевангельские мотивы. Он думал, что Федяй — последняя, искупительная жертва, но ошибся. Я встречаюсь с ним на ярмарке non/fiction в ЦДХ. В нем есть что-то от религиозного фанатика — горящие глаза, волевые черты лица. Макс стоит за прилавком одного прогрессивного издательства и продает чужие книги. Его реквием по праведному насилию, написанный собственной кровью и кровью погибших друзей, никто так и не издал. Может, оно и к лучшему. Трудно представить эту повесть в модной обложке где-нибудь между «Телками» Минаева и «Евангелием от Соловьева».

Макс, 24 года, автор повести «Исход»

Нас поначалу было человек десять, и мы понимали, когда гуляли по Москве, что, если на нас выйдет какой-то состав нормальный, мы просто не встанем. И поэтому мы были настроены каждый раз по суициду какому-то. С ножами, бутылками, на жестком адреналине. Мы очень отличались от всей остальной молодежи в Москве. Все ненавидели антифа. Это была чуждая России западноевропейская культура, которую мы пытались импортировать. Мы были очень прошаренные во всей этой западной истории, наш культурный уровень был более высок, ну и в конце концов мы сделали себе нормальное уличное имя. Потому что много атаковали, много там было жертв, много ада, ну и те, кто нас атаковал, тоже бывали довольны. Мы пытались найти новые формы утверждения морали, новое понимание того, как надо жить.

Я очень молод, но еще застал советские мультики, то есть я воспитан на них. Там же все было четко сказано. И у нас было какое-то понимание, как примерно должно быть. Вот и Ваня, безусловно, был человеком мультиков.

Мы все из каких-то низших слоев — у кого отца нет, у кого родители — нищие пенсионеры. Все жили на каких-то стремных окраинах. Ваня из Гольяново, Шкобарь из Бутово. Шкобарь, кстати, учился на философском факультете МГУ. Я закончил факультет религиоведения в РГГУ. Зато правые — поголовно студенты экономических вузов.

Идея такая: надо просветлиться — от слова «свет». Если ты ведешь правильный, осмысленный образ жизни: не ешь мяса, не пьешь (мы все были стрейтэйджеры), бегаешь от ментов, устраиваешь какие-то безумные концерты, пиздишь нехороших людей, то твоя жизнь налаживается. Вернее, просветляется.

В драках, даже когда мы побеждали, я получал больше. Что меня, что Федяя всегда вырубали. Я все время досматривал эту историю на земле. В Федяе было много жертвенности — он сразу бросался в самую гущу. Это религиозная такая тема. Врагов отхуячили, на всех ни царапины, один Федяй в мясо, его увозят в больницу.

К концу 2006-го мы набрали критическую массу своего влияния: ячейки, система оповещения, конспирация, был мощный состав уже, мы вынесли всех, кого хотели, в принципе. Потом был ряд мощных мероприятий с погромами, когда происходило разрушение станций метро и прочего. Очень жесткие какие-то темы. Менты за нас взялись, нацистские организации, депутат Алкснис написал запрос в ФСБ. Знаковым событием был полуоткрытый концерт «День борьбы с расизмом — 2», мы собрали группы со всей России, сняли зал на Бауманской, нацисты всё знали об этом, зарезали насмерть одного парня у метро, а потом сунулись на концерт, и были поголовно отправлены в больницу. Там было мясо. Все были с ножевыми. И чудо, что никто из них не сдох. Теперь понимаешь, что, конечно, зря.

Россия нулевых достойна того, чтобы ее просто сожгли. Я спросил Шкобаря, когда он из тюрьмы вышел: скажи, вот ты видел народ — какой экзистенциальный экспириенс ты из этого вынес? Он говорит: блин, все эти люди достойны Сталина и Гулага, просто все. В бараке 180 человек, 80 из них уже колются, остальные начинают колоться непосредственно в тюрьме. И это общий режим — там не конченые маргиналы. Они все начинают вести себя там как животные. И он говорит: «Я всегда сетовал, что москвичи уроды, но остальные, оказывается, еще хуже. Советский Союз убил православную мораль, перестройка убила советскую мораль, нулевые убили перестроечную мораль, все умерло, и вот я знал, что в тюрьме сосут за сигареты, но думал, что это связано с каким-то принуждением, и вдруг я увидел, что люди сосут за сигареты из-за СИГАРЕТ. Вот это реально страшно!»

В Греции я не испытывал такой ненависти к системе, как здесь. Милиция увеличивается, правые — это выросшее поколение идиотов без мультиков, они предали мультики, они предали все хорошее, что было. Простые люди тоже потеряли человеческий облик — мужик получает, к примеру, 20 тысяч, покупает себе сотовый телефон за 10, а потом весь месяц заваривает «Роллтон». Я как-то на кризис рассчитывал, но оказалось, что все по-прежнему хотят покупать себе новые сотовые телефоны и просто сосать за сигареты. Дико неинтересно, не хочу иметь с этим ничего общего.

Я спрашиваю Макса, о чем будет следующая книга. Он говорит: «Ни о чем. Я больше не знаю, о чем писать. Видимо, я все написал». Под псевдонимом DJ Stalingrad Макс все-таки напечатал 1000 экземпляров за собственный счет и выложил ссылку для бесплатного скачивания в интернете.

«Помнишь, в детстве девочки играли в “секретики”. Это такая ямка, засыпанная землей, над ней стеклышко, а внутри — бусинки и фантики. Они прятали их повсюду, а потом показывали подружкам “по большому секрету”. Вот я смотрю теперь вокруг, на всех этих дураков, недоучек, студентов-молокососов: всё, что они делают, такие “секретики”. Фу, блядь, мы всегда старались их находить и расхуячивать, когда были мелкими».

ПОХОРОНЫ ИВАНА

Власть торжественно провожает Ивана Хуторского в последний путь «почетным караулом» из десятков бойцов ОМОНа, перекрывших все подъезды к кладбищу. Опасаются терактов и провокаций. Возле крематория несколько сотен молодых людей, с первого взгляда напоминающих футбольных хулиганов. Хотя встречаются и панки. У многих на ногах кроссовки New balance. Я спрашиваю у знакомого антифа по имени Вася: «Это модно, что ли?» — «Ну да, — отвечает, — сначала их правые котировали, теперь мы тоже носим». — «Все-таки есть у вас что-то общее», — шучу я. «Да дохуя общего, — серьезно говорит Вася, — только полярность разная». Ванин друг Антон рассказывает: «Лучше было бы, конечно, предать земле, но у семьи Ивана деньги только на одно место есть — рядом с дедом. Тут бабушка категорически против высказалась: там, говорит, буду лежать я. Так что придется кремировать».

Скинхед по кличке Первый спрашивает у Антона: «Вы красные мартенсы надели на Ваню, как мы просили?» — «Не, не получилось. Мы их в гроб положили». — «Жаль, — расстраивается Первый, — перед кремацией наверняка вытащат».

Наконец все собираются возле гроба. Родственники, обычные русские люди, плачут. Друзья пока держатся. Тетенька говорит казенную фразу про последнее прощание с усопшим (какое неточное слово!). Первый ставит диск, и ритуальный зал взрывается жесткими звуками панк-рока. Тимура тоже хоронили под его любимую музыку. Кажется, это был Эллиотт Смит. С Ваней прощались под Stage Bottles, песня «Солидарность». Вообще-то эта вещь в свое время была написана в поддержку польского рабочего движения. Но замени Polish на Russian — и песня станет идеальным саундтреком к яркой, честной и мужественной жизни Ивана:

Give them hope, give them strength, give them live
like a candle burning in the black of night,
we’re all with you in our hearts and in our minds,
and we’ll pray for our nation through its darkest times

Под конец песни слезы текут у всех, включая молодых мужчин, явно не склонных к сантиментам. В их жизни уже давно все по-взрослому. Взаправду и очень серьезно. Они сделали то, что в их силах: очистили панк-культуру от коричневой грязи. Вымели, вышвырнули нечисть из своих клубов и подвалов. Теперь практически в одиночку ведут кровопролитную войну на улицах. Настоящие психи: их убивают, а они продолжают сопротивление. Нет чтобы играть вместе со всеми в «секретики».

Ссылки

• Антифа, который не хочет быть антифа, 20.05.2009