Я – эмигрантка

АЛЕКС ГАЛЛЕР записал рассказ бывшей жительницы Ессентуков, которая предпочла родным осинам мытье окон в Испании

 

Израиль

Тоска по Родине? Не смеши меня! О чем тосковать? О ментах, которые хуже бандитов? О взятках всем подряд: акушерке, чтоб вытащила тебя на свет божий; вахтеру, чтобы пустил домой ночевать; могильщику, чтобы закопал, когда сдохнешь? Об этом тосковать, что ли? Здесь я ничего не боюсь, понимаешь? Даже нищеты и болезней: о клошарах в Испании заботятся, как о родных: одеяла раздают, матрасы, а если нужно, и лечат бесплатно. А первое, что вспоминается про Россию, — страх. Трясешься, что не дадут зарплату, что нечем будет кормить ребенка, что нахамят и ограбят. А помощи и защиты искать не у кого и негде. Много лет прошло, но я помню все это прекрасно, помню очень отчетливо, и никогда не забуду. А ты говоришь, ностальгия! Какая там, нафиг, ностальгия. Вот если бы маму сюда перевезти, я бы вообще о России не вспоминала. Потеря страха — вот мое главное обретение в эмиграции.

Я из Ессентуков. У меня там муж остался, вот приезжал недавно в гости. Как мы там жили? Плохо. Втроем в однокомнатной квартире. Без душа, да. Туалет есть, а душа нет. Мыться в баню ходили, либо к его родителям — на другой конец города. Посреди комнатки стоял стол и детская кроватка, в которой спал маленький Владик, вот эта кроватка много места занимала, неудобно. Но ко всему привыкаешь. Жили.

Мы с мужем — учителя. В школе работали. Я французский преподавала, он был физруком. Он — в городе, а я в селе, в станице, за рекой. Я работала на две ставки: кроме французского, вела еще рисование, природоведение. Но зарплату не платили. Задерживали иногда на три, на четыре месяца. Мы начинали возмущаться, а наш директор… он был трудовиком, золотые руки, мог собрать трактор из металлолома, такой тихий, спокойный человек… Так вот ему в районо говорили: не нравится — уходи, найдем другого директора. И учителя тоже пусть уходят.

А попробуй жить втроем на одну учительскую зарплату, ребенка растить. Я уволилась. По закону, если ты уходишь, тебе обязаны выплатить все долги по зарплате. А мне не дали ни копейки. Потом, по частям, очень медленно, ездил получать муж. Раз сто ездил, чтобы забрать эти гроши. Это так унизительно, не описать.

В то время, в 90-е, деньги можно было сделать только торговлей. А я торговать не люблю. Покупать мне нравится, а продавать нет. Не мое это. Я вот лучше полы мыть буду. А муж у меня, как бы это помягче сказать… рохля. Он хороший человек, добрый, у него с Владом хорошие отношения, но ему бы полежать, помечтать, телевизор посмотреть. В этом смысле тяжело с ним. Какие тут мечты, когда жрать нечего.

И вот 99-й год. Жизнь все хуже и хуже, просвета нет. Я стала работать на разных шабашках, на стройке. Даже крыши крыла, представь. Рубероидом, для гидроизоляции. Раскатывали рубероид и плавили. Тяжело было, конечно, но я там не одна такая баба была.

Французский? А что французский? Кому он тогда нужен был, в Ессентуках! А на шабашках мне платили. Пусть немного, но регулярно.

А потом я встретила подругу, тоже учительницу, мы одно время работали вместе в одной школе. И она мне говорит, поехали в Аргентину. Чего мы здесь бьемся, а там хорошо. На годик съездим. Я говорю, поехали.

Но Аргентина накрылась медным тазом, потому что лететь туда было дорого — через Атлантику. Ни у кого из нас таких денег не было.

Об Аргентине тогда всюду говорили. Типа хорошая страна, где можно жить... Белая, не латиноамериканская... Многие тогда, в 90-е, туда ломанулись. Теперь вот в Испании немало русских с аргентинским гражданством. В Аргентине тогда давали гражданство на ровном месте, украинцам, русским, белорусам — всем, кто вовремя поймал фишку. И пока кризис не грянул, говорят, там было очень здорово. А теперь все аргентинцы оттуда едут сюда, в Европу.

Ну вот, с Аргентиной, значит, мы пролетели, но через некоторое время другая подруга, Светка, подкатила ко мне: поехали, говорит, в Израиль. Там типа нужны люди на стройке.

Правдами и неправдами мы сделали визы. Известно, что одиноким русским бабам в Израиле не очень рады, поэтому нам пришлось купить круиз на теплоходе.

Муж? А что муж? Отпустил, конечно, да его и не спрашивал никто особенно. Мы думали ведь, что я на годик съезжу, деньжат подзаработаю и вернусь. Конечно, Валерка был не в восторге. Однако альтернативу он мне тоже предложить не мог, потому что мудак, если между нами.

Короче, сели мы со Светкой в Сочи на теплоход, поехали. На границе двое полицейских полчаса меня мариновали: что, зачем, почему? Я думала, рехнусь. Когда причалили к берегу, у нас забрали паспорта, а сойти на сушу можно было только с экскурсией, соответственно, вещи пришлось оставить в каюте. Мы со Светкой надели на себя все, что можно — по две или даже по три пары белья… О таком раскладе знали заранее, поэтому ничего ценного с собой не везли, чтоб не жалко оставлять было. Потом, позже, Валерка мне через знакомого чемодан вещей передал - самое необходимое: белье, одежду.

От экскурсии убежать удалось со второй попытки. Мы потиху развернулись и ушли, а потом сели в такси и поехали из Иерусалима в Тель-Авив, там нас должны были встретить.

И вот представь: в чужой стране, без языка, без документов и вещей. Только денег немного. У меня, кажется, долларов 200 было в кармане или около того.

Никогда не забуду, как мы вышли из такси в Тель-Авиве. Устали страшно, обе на нервах, ночь накануне почти не спали. Был месяц май, и дул этот жуткий горячий ветер — хамсин. Ты знаешь, что это такое? Это когда тебя сбивает с ног, температура выше сорока, а пыль и песок — везде, в ушах, во рту, в трусах. Жарища страшная, одежда мокрая, мы потные, обессиленные, просто падаем.

Вот это был, что называется, момент истины — мы со Светкой осознали всю глубину собственного безумия. Вспоминаю сейчас, и волосы на голове шевелятся. Как вообще такое могло прийти в голову двум тихим барышням средних лет? И была бы у нас возможность, мы, конечно, повернули бы назад, опрометью бросились бы домой. Но поздно. И я, и Светка, чтобы уехать в Израиль, влезли в долги, которые теперь нужно было отдавать. Правда, потом мы их все равно не отдали.

А все потому, что мы были в отчаянии, мы уже дошли до ручки, понимаешь, совсем перестали соображать из-за этой унизительной неопределенности, когда не знаешь, будешь завтра что-то есть или нет и как вообще жить.

Короче, мы позвонили одному мужику, телефон которого нам дали еще в Ессентуках, через час он приехал, отвез в хостел и сказал, что завтра заедет и заберет на стройку.

— Вас это устраивает? — спросил он.
— Конечно!

Мы чуть не плакали от счастья.

Хостел оказался обычной квартирой, переделанной под гостиницу. Хозяином был Изя, колоритный жирный еврей. В комнате площадью 16 метров стояло четыре двухъярусных кровати, и мы со Светкой слегка, извини, прихуели. Так сказать, с непривычки. Все постояльцы говорили по-русски. Кто-то ел, кто-то спал. Этот хостел был прибежищем для бедноты вроде нас, для наркоманов, для тех, кто искал самое дешевое жилье, — ну, чтобы только крыша над головой и не на пляже спать. А дом стоял прямо на побережье, море в двух шагах.

И в этом хостеле было уже довольно много народу, который вдоволь нахлебался эмигрантского говна и знал, что к чему:
— О, девчонки приехали! Давайте, заходите, рассказывайте, как там живется на нашей великой Родине!

Ну, мы приняли душ, привели себя в порядок более-менее и сели с соседями обедать: сходили водки купили, всё как положено. И нам сказали, что на стройку ни хрена ехать не надо. Нормальных строек нет, и мы там будем просто бесплатной и бесправной рабочей силой. Поэтому наши надежды в первый же день развеялись как розовый сон.

А когда мы выпили водки, пошли — уже ночью — гулять по набережной, прошлись по всем ресторанам, и Светке сразу нашли работу, устроили ее посуду мыть. Это было везение.

В хостеле, где мы поселились, у кого-то была работа, кто-то жил на последние деньги, а кто-то вообще не ел три дня, потому что было не на что. Не хочется вспоминать, но чувиха там была одна, Танька, такая толстенькая. Она легла с этим Изей, чтобы тот не выгнал ее. А он был жутко противный, жирный такой, расплывшийся. Хотя Таньке, возможно, все равно было, она тоже красотой не блистала, знаешь. И Изя взял ее работать по ночам вахтершей, сидеть на ресепшене. Чисто за жилье, без зарплаты, то есть получается за 35 шекелей в день, или 7 евро, — столько стоила койка в этом притоне.

Если бы я была одна, я бы сошла с ума, честно тебе скажу. Но со Светкой мы старались как-то поддерживать друг друга.

И вот, значит, первые дни она работала посудомойкой, ну а я перебивалась случайными заработками. Машины мыла. Пришел как-то в хостел молодой пацан, алим, тоже только из России. Таких алимов там было дофига. Им помощь давали, типа подъемные. Дадут такому тысяч пять шекелей, это где-то около тысячи евро, и он летит обратно в Россию, бухает там, веселится, трахается, а потом возвращается в такой вот хостел.

Короче, этот чувак был наркоманом, на героине сидел дешевом. Года двадцать два. Я таких много видела потом. А в хостеле день и ночь обсуждается только один вопрос: работа. Ну, вот и с ним о работе заговорили. Он говорит, а пошли машины помоем. Типа он всегда, если ему нужны деньги, идет и моет машины.

Ну, у него документы есть. Пошли мы с ним на мойку, его взяли, ну а я ему типа просто помогала. Клиенты все чаевые отдавали парню, и он честно платил мне половину. Но, к сожалению, ему деньги были нужны только на дозу. Как только в его руках оказывалась нужная сумма, он тут же сваливал: типа голова болит, спина болит, все болит, давай завтра поработаем. Зарабатывали мало. Даже не на еду, а только чтобы оплатить хостел. 35 шекелей, около 7 евро — ночь. А если за неделю вперед платишь — шесть евро, тридцать в неделю.

Так прошел, может, месяц, а может, меньше. И вот у меня осталась одна сотня из тех двух, с которыми я приехала. И я пошла и на эти последние деньги купила себе работу.

Система какая — идешь в шарашкину контору, типа агентство (там этих агентств как грибов), тебя спрашивают:

— Какую работу хочешь?
— Ну, в ресторане, чтобы недалеко отсюда.
— Да-да, есть такая работа — как раз для тебя. Плати сто долларов, будет твоя.

Заплатила я чуваку, который там сидел, сто долларов, он говорит: иди туда-то, на такую-то улицу, к такому-то человеку. Скажешь, от меня.

Пошла. Выходит молодой еврей, Пекарский его фамилия, моложе меня. И говорит: ну не-е-ет, мне нужен пацан молодой, шустрый, чтоб летал, как пуля, туда-сюда.

Ну все, думаю, приплыли. У меня все опустилось внутри. Я же отдала агентству последние деньги. Там, конечно, пообещали, что, если работа не подойдет, они типа еще полгода будут со мной возиться. Но на самом деле никто ничего делать уже не будет. Первый вариант они, как правило, подбирают честно, а потом забивают на тебя, и всё. Бабло получено, чего напрягаться.

Так вот, стою я перед этим Пекарским, и понимаю: пиздец, если я сейчас эту работу не получу, мне одна дорога — на панель.

И я ему говорю: возьми меня хотя бы на один день, просто посмотришь. Сегодня, говорю, праздник, людей много, работы много, вам помощь нужна, возьми меня, попробуй, ты ничего не теряешь. Заплатишь мне за один день. Если не понравится, я уйду, и всё.

И я его уломала! Видел бы ты меня: я летала как реактивная: собирала со столов, убирала, приносила пиво, нарезала колбасу, мыла посуду. Не ела целый день, ни крошки не съела. Только пила, мне разрешили пить соки, и я пила соки. Через несколько дней меня перевели на кока-колу, а потом на воду вообще. Воду, конечно, пить полезно, но в соках — сахар, хоть какие-то калории. Но они посчитали, что я много пью, и говорят: так не пойдет, две бутылки в день — это слишком, так мы разоримся. Кроме шуток. Они решили, что разорятся, если я буду пить две бутылки соков в день! Но я не обиделась. К тому времени мы уже бутерброды себе делали сами. Когда хозяйка с Пекарским отойдут, мы себе хорошие такие бутерброды делали, сиротские. Из самой хорошей колбасы, из самого хорошего мяса, два таких огромных ломтя соорудим, и похеру нам их еврейская еда.

Я себе не готовила дома. С тех пор как я поступила к Пекарскому, я вообще денег на еду не тратила. А получала я 800 долларов в месяц.

Короче, отработала я тот первый день и Пекарскому понравилась. Еще бы, бегала как заводная. Мы с ним договорились на 200 долларов в неделю, и я стала работать. И он, конечно, был мошенник и крохобор, но человек неплохой, на Новый год меня в гости пригласил, праздновали с его семьей.

Его ресторан стоял на пешеходной улице Наве Шаанан, это знаменитая улица в Тель-Авиве. Оазис безмятежности в переводе: сплошь дешевые бордели и кафе. Прям с улицы за красную занавеску заходишь, а там уже проститутки сидят полуголые, в одном нижнем белье. Я позже носила туда стейки жареные: привет, девчонки, как дела. Большинство проституток из России и Украины…

Кабак Пекарского — это был такой сарай, вместо одной стены металлические жалюзи, которые поднимались; между жалюзи — колонна. Продавали пиво, семечки, что-то к пиву. Иногда бутерброды. Чуть позже начали жарить стейки.

У меня не было никаких документов, но Пекарскому было на это плевать, он был чувак такой, голыми руками не возьмешь: помимо кабака он еще постоянно какие-то темные делишки крутил. Позже он сделал мне левые документы за 700 долларов. Он был заинтересован в том, чтобы я у него стабильно работала.

А на улице Наве Шаанан было опасно работать. Это такая улица иммигрантская, там часто проходили облавы. Раз в неделю, раз в две недели приезжала серая иммиграционная полиция и перекрывала улицу. Никуда не денешься, как в мышеловке. Полицейские начинали шерстить все кабаки.

Вместе со мной работал Колька, молдаванин. Хороший человек, он мне здорово помогал. И вот как облава, мы с Колькой в туалет забьемся, пока Лея, хозяйка, с полицией разговаривала. Документы проверяли у всех клиентов, у всех, кто находился внутри. А в туалете мы с Колькой, потому что мы без документов.

Деньги из Пекарского приходилось выбивать. Всякий раз нужно было напоминать, надоедать, канючить: дайте мне денег, дайте мне денег, дайте мне денег. Он задерживал зарплату виртуозно: «Ой, да у меня сегодня нет. Ой, давай до завтра, а лучше до послезавтра...» С деньгами он расставался очень тяжело. Но, в отличие от украинцев, все-таки платил. Те могут просто не заплатить, и всё. А этот, хоть и со скрипом, но платил, и выплатил мне все до последней копейки.

Почему я от него ушла? Очень тяжело было. Работа без выходных, и не присядешь. Сидеть запрещено. Пусть нет клиентов, мертвое время, допустим, с трех до пяти, пустой кабак, но присесть тебе все равно нельзя. Ты должен делать хоть что-то, тереть витрину, мыть столы… Займись чем-то, придумай, хотя бы просто стой, типа следишь за столами.

Я очень уставала. Ну и, кроме того, работа официанта — нервная страшно, это сумасшедший стресс, на самом деле. Клиенты разные, всем угодить невозможно. Одним словом, не по мне это.

Первый раз я попыталась от него уйти в августе. Нашла работу на стройке, красить стены. Пекарский со мной расплатился, а через день меня уже отвезли на машине фиг знает куда, в ебеня какие-то — в спальный городок, беленький такой, красивый, залитый солнцем. На стройке все наши — русские, украинцы, начинаем разговаривать… Один говорит: мне не платили шесть месяцев, другой: мне должны за восемь. Ну, я спрашиваю: ребята, блядь, а как же вы здесь живете?

И вот отработала я и задумалась, чего пожрать. У Пекарского я от этого отвыкла. Там в конце дня можно было сделать себе бутерброд хороший, сиротский, и не думать. А тут надо идти в магазин, покупать еду, а еда стоит денег.

{-page-}
    

Из магазина прихожу в квартиру, а спать негде. Людей привезли больше, чем оказалось спальных мест. При том что квартира была набита буквально битком, кровати стояли почти вплотную, проходы очень узкие, везде кровати, кровати, кровати. То есть в этой крохотной двухкомнатной квартирке жило человек 16, наверное: мужчины, женщины, все вперемешку, но, в основном, конечно, мужчины. Кроме меня, там было еще три или четыре бабы. Но я, если честно, больше с мужиками люблю общаться, баб не очень люблю.

И я походила, посмотрела и поняла, что мне даже матраса нет. Сходила в туалет. Вечером еще есть возможность сходить в туалет, а вот утром туда фиг попадешь — что хочешь, то и делай: или терпи, или на улицу беги, если невтерпеж.

Перекусила. И все как-то непривычно. У Пекарского я раньше полуночи с работы не возвращалась, а тут пять часов вечера, и что делать? А в квартире даже телевизора не было, а если бы и был, то вряд ли помог — все передачи на иврите. И я подумала, что же я буду делать в этом спальном городке с белыми домами. Без понятия. В Тель-Авиве такой проблемы никогда не было: можно в море искупаться или просто пойти шататься по городу. Тель-Авив — это такой веселый европейский город: магазины, витрины, люди, движуха.

Короче, я сразу в тот же день звоню этому Пекарскому, Габи его звали, Габриель. Звоню, как в том фильме, «виноват, был неправ, исправлюсь». — «Да, конечно, возвращайся, не проблема».

По Владу и даже по Валерке я, конечно, ужасно скучала. Представь, ведь я им полгода не звонила. Только письма писала короткие, а так хотелось услышать голос сына. А переговорный пункт был буквально через дорогу, но он открывался позже, чем открывались мы. До него было рукой подать, но я же на работе, я не могла вот так встать и пойти на переговорный пункт, даже на пять-десять минут.

Правда, на тоску, честно говоря, не оставалось времени и сил, я пахала с утра до вечера и уставала страшно.

Потом уже, когда я добилась у Пекарского, чтобы он нам с Колькой по очереди давал выходные, я смогла наконец звонить домой. В кабаке нас трое работало: я, Колька и Лея, хозяйка, а в будние дни можно было вполне справиться вдвоем. Меня, кстати, они Че Геварой прозвали, потому что я там вечно бунтовала, права качала. Колька молчал, а я все время акции протеста устраивала.

Денег домой первые полгода я тоже не высылала, как-то ничего не накопилось. Я из хостела переехала на квартиру к одним алимам, пацанам молодым, а они меня жестоко наебали. Мне так хотелось стабильности, что я дала им денег за месяц вперед, а через два или три дня нас с этой квартиры выгнали на фиг на улицу. Оказалось, что эти пацаны давно ничего не платили, а мои деньги, которые я им отдала, пропили и потратили на траву.

Слава богу, я не много потеряла, потому что сняла у них не комнату даже — я в салоне у них жила, на диване. И заплатила им чуть больше ста долларов — тогда цены были довольно низкие. И когда я оказалась на улице, я снова обратилась к Габи, и он помог мне снять нормальное жилье рядом, в двух шагах от работы. Это была крохотная студия — комната с кухней, без окон. За 400 долларов в месяц. И я была рада: после хостела, после всех этих мытарств эта клетушка показалась мне царскими хоромами. Тем более что я никогда не была избалована особым комфортом — я же тебе рассказывала, как мы в Ессентуках жили.

Валерке с Владом нелегко было, они вещи продавали, чтобы выжить… Валерка молодец, потому что мне, конечно, тяжело было — одной, в чужой стране, без документов, без прав, но это был мой выбор, а ему пришлось еще о сыне заботится. Он ведь мог тупо спиться, как многие тогда, или другую бабу себе найти, более покладистую, он у меня ведь мужик ничего, приятный, не урод — желающие бы нашлись, думаю. А он молодец, достойно себя повел, надо отдать ему должное, и я ему всегда буду за это благодарна.

В конце концов я начала высылать им какие-то деньги, небольшие: сначала сто, потом двести долларов в месяц. Для них это было хорошее подспорье.

Пекарскому я нравилась. Несмотря на все мои демарши и выступления, когда я объявила, что ухожу, он предложил мне большие деньги только, чтобы я осталась. Он был согласен платить мне тысячу долларов, плюс питание, плюс выходные — ты понимаешь, это были очень хорошие деньги, а тем более для нелегала без документов.

Но я, прости, просто заебалась у него работать. И ушла. К тому времени Светку тоже уволили, и она жила со мной, в моей квартире, которая без окон. Мы с ней вдвоем на кухне, на диване спали, а спальню я сдавала одному чуваку, Боре. Он вечно не платил вовремя, не работал, лежал целым днями. Если появлялись у него какие-то деньги, то он сразу тратил их на бардаки. Светка мне всегда говорила: вот Боря сегодня грустный, опять пошел в бардак и не смог кончить за полчаса. Я этого, если честно, не понимаю. Что за кайф трахать этих, прости, многостаночниц, когда куча мужиков проходит до тебя, куча — после тебя. Впрочем, не мне судить, каждому свое.

А Светка работала на частных пляжах, с шезлонгами и топчанами. С утра подрывалась, часов в пять, и летела на пляж, расставляла рядами топчаны. И когда кто-то на топчаны садился, она подбегала и брала деньги. Если нужен зонтик, плати за зонтик, она принесет и закопает тебе этот зонтик. Так целый день. А вечером она шезлонги собирала и связывала цепью. Она была черной, как уголек, и пляж ненавидела люто. Это сезонная работа, поэтому платили хорошо. Около тысячи долларов Светка, кажется, получала.

И когда она уволилась, то пришла жить ко мне. Она у меня просто так жила, не платила.

И вот в этот момент одна знакомая, которая работала в русском магазине, сказала, что одна фирма нанимает людей для уборки помещений. А у меня уже было фальшивое удостоверение — разрешение на работу. И я уволилась из кабака и пошла убирать офисы.

О том, что я ушла от Пекарского, я не жалела ни секунды. Да, он ко мне прекрасно относился, и я зарабатывала там неплохие деньги, но это была адская совершенно работа. А Колька с ним остался. Колька же молдаванин, а у молдаван с торговлей лучше. Колька потом собирался свой бар открыть на Наве Шаанан. Не знаю, открыл или нет.

Мы убирали офисы в огромном медицинском комплексе под Тель-Авивом. Хозяином нашей фирмы был израильтянин, мужик молодой, а жена у него была украинка, Алёна. И я работала у них, получала 1000 долларов.

По фальшивым документам я была Ирина. Конечно, все вокруг знали, что документы у меня фальшивые, и звали меня Надей. Все, кроме полиции. Я была русская, разговаривала только на русском, в Израиль попала с мужем-евреем — такая у меня была легенда, довольно распространенный вариант.

Я очень многому научилась в эмиграции, это колоссальный жизненный опыт. Эмигранты — такой народ, они готовы браться за любую работу и всегда говорят «да». Умеешь строить? — Да. Умеешь красить? — Да. Петь? — Да. Танцевать? — Да.

Я на одной стройке подрабатывала, и там нужно было стенку стеклянную построить, из таких полупрозрачных блоков. Ну, нас спросили: сумеете? Мы, естественно: не вопрос. Целый день с этой стенкой проебались и без толку. Начальник потом распсиховался, чуть не поубивал нас всех. Как потом выяснилось, строили мы бордель, очень крутой бордель: ковровые дорожки, зеркала — для богатых, в индустриальной зоне Тель-Авива.

Работала я много. До шести вечера занималась уборкой в медицинском комплексе, потом, после восьми, мыла лестницы в одном учебном центре и три раза в неделю в одном кабаке на Наве Шаанан мыла посуду, приходила по ночам и мыла. В результате у меня получалось около двух тысяч долларов в месяц — большие деньги.

К этому времени прошел год, как я жила в Израиле. Светка вернулась в Ессентуки. Сказала,  хватит с меня, и свалила домой. А мне нравился Тель-Авив, впервые в жизни я получала там настоящие деньги, впервые могла обеспечить себя и сына.

Летом ко мне в гости приехали Валерка с Владиком. Мужикне баба, ему запросто выдали бизнес-визу и без проблем впустили в страну. Мы провели волшебный месяц вместе, постоянно ездили на какие-то экскурсии. До этого я никуда не ходила, нигде не была. Разве только гуляла вдоль моря. Да и времени у меня не было на удовольствия. А когда они приехали, я отказалась от всех своих шабашек, чтобы у меня было свободное время.

Мы много чего купили: фотоаппарат, видеокамеру, видеомагнитофон, телевизор. Ездили на побережье: барбекю, все дела. Мы не думали ни о еде, не думали, хватит ли нам денег. Возможно, этот месяц был самым счастливым за всю нашу совместную жизнь.

Пару раз мы сходили в Тель-Авиве в мой любимый бар. Там подавали красное ирландское пиво «Килкенни», мое любимое. Я уже не помню, как называется этот бар, он находился прямо рядом с американским посольством, на побережье. Выходишь из бара, и вот уже море перед тобой, метрах в двадцати. Там была живая музыка: гитары, саксофон — всю ночь, огромные столы дубовые. В проходах танцевали рок-н-ролл. Хозяин — потрясающий чувак, он танцевал просто отчаянно, мог с какой-нибудь чувихой так зажечь, что толпа вокруг буквально стояла на ушах. Очень душевная атмосфера, вечером туда было нереально попасть.

В этом баре был теракт. В три часа ночи, кажется, шел террорист по улице, с поясом смертника. И, конечно, он выбрал этот бар, потому что там было полно народу. И охранник не пустил его внутрь, террорист взорвал себя на входе. В результате погиб охранник и этот бедолага-террорист. Много было раненых. Если бы охранник впустил смертника, было бы гораздо больше жертв. А так он, конечно, разглядел, что что-то не так с этим парнем. Какой-то араб... Охранник сказал, нет мест.

Про евреев много чего говорят, но я их люблю, хотя они меня и выкинули в результате из страны. Очень хороший народ. Я не про ортодоксов, а про обычных людей. Вот убираешь у них в офисах, они тебе всегда и кофе предложат, и поесть что-нибудь — сыра, питы, салата: ну, что ты вечно бежишь, куда ты так торопишься, садись, посиди, расскажи, как дела. Подарки — на еврейский Новый год, на еврейскую Пасху... В Испании такого нет, здесь никто тебе кофе не предлагает. Мне кажется, это оттого, что страна бедная, но, может, причина в чем-то другом.

Когда муж с сыном уезжали, я рыдала. Мне так не хотелось с ними расставаться, так не хотелось, чтобы это счастливое время закончилось. Валерка тоже мог бы остаться в Израиле, и он хотел, потому что видел, что у меня все сложилось удачно, но нужно было за Владом присматривать, он все-таки был недостаточно взрослым и самостоятельным, ему нужно было школу закончить.

Я прожила в Израиле еще два года, два прекрасных года, а потом все рухнуло в один день.

Рано утром я пошла на работу, иду и вижу, что полиция проверяет документы у людей на остановке напротив моего дома. У иммиграционной службы не было специальных полицейских машин, они ездили на обычных пассажирских микроавтобусах. И вот такой фургончик стоял неподалеку. И я от греха подальше решила пройтись пешком до следующей остановки. Иду себе беззаботно, на углу стоит чувак в белой майке и джинсах у пробитого колеса машины, облокотился на эту машину, а я иду мимо, быстро иду, спешу на автобус. И вдруг этот чувак: «Ваши документы?»

Я с равнодушным лицом достаю документы, и тут — фигак! — у меня отклеилась фотография. Левый уголок вверху. Всё. Постойте, гражданочка, проверим в компьютерной базе. Начинаются вопросы: кто вы? как зовут вашего мужа? где живете? Полчаса они меня мурыжили, потом отвезли домой, дали переодеться и собрать вещи.

Со мной провели два допроса, спрашивали, где я взяла фальшивые документы, третье-десятое, потом дали подписать бумагу, что я тринадцать лет не имею права въехать в Израиль, и всё.

Незадолго до ареста моего прошел слух, что будет много облав. И мои друзья предлагали мне уехать на время в провинцию, от греха подальше. Они сами переехали на север Израиля, в маленький городок. Я с ними не поехала, потому что у меня было много хорошей работы в Тель-Авиве, я жила в центре города в неплохой квартире, которую уже обставила своей мебелью, и мне не хотелось все это так оставлять. В результате я потеряла все. И эту гребаную мебель тоже.

На следующее утро после допроса меня отвезли в аэропорт, я купила билет на самолет. Все это время меня сопровождала полиция — без наручников, но до самого трапа.

Рядом со мной летел мужик, летел в отпуск. Он достал бутылку гданьской водки, и я выпила с ним, и меня начало трясти, буквально как в лихорадке. Я поняла, всей шкурой почувствовала, что моя старая жизнь кончилась. А мой сосед допил остатки водки, и, когда прилетели, он в Домодедово просто рухнул на скамеечку рядом с багажным транспортером и уснул. При этом у него должна быть пересадка в другом аэропорту, а он был никакой, в жопу пьяный.

А меня пригласили в милицию, отдали российский паспорт. Спросили, а что, мол, такое? Я говорю, вот типа нелегально. На меня так с ухмылкой глянули, мол, понятно, чем ты там зарабатывала. Но никаких наездов. Добро пожаловать на Родину. Одним словом, Россия приняла меня хорошо.

Из Домодедово я уехала в Шереметьево, переночевала там ночь и потом улетела в Минводы.

Испания

Я вернулась в Россию в 2003 году и сразу же стала думать, куда уехать. Оставаться я не хотела. Мне в России было плохо. Все продажное. Власти — не для народа, а против. Всегда. Милиция — против. Чиновники — против. И всем надо давать. Если не дашь, никто ничего не сделает. В лучшем случае не сделают, а в худшем — сделают так, чтобы тебе стало настолько невыносимо, что ты в результате отдашь последнее. Кровососы. А ведь есть еще и бандиты, которые тоже хотят, чтобы их кормили. И мне это не нравится. Пусть я тут буду жить бедно, но я буду жить спокойно и не буду поить кровью всяких говнюков.

Ты знаешь, у меня больные легкие. Меня недавно проверяли на работе — совершенно никакого выдоха. В детстве я заболела пневмонией, и дура-врачиха определила, что у меня что-то с почками. И знаешь, как лечили? Прикладыванием льда. Ты можешь представить? У тебя пневмония, а тебе прикладывают лед. Меня довели до такого состояния, что я чуть коньки не отбросила. Мне был всего год и месяц, кажется. Родители рассказывали, что из такого пухлого круглощекого пупса, из румяной девочки я превратилась в скелет, обтянутый кожей. И врачи сказали матери: либо она выживет сама, либо нет, больше мы ничего сделать не можем.

И таких случаев ведь масса! Моей матушке, которая заболела гепатитом, поставили диагноз «пневмония». И лечили от пневмонии, в то время как у нее печень умирала. И она лежала в больнице и ела вместе с другими людьми, а у нее был вирусный гепатит. И никто за подобное не ответил: ну, ошиблись, подумаешь, ну, с кем не бывает...

Ну вот, значит, вернулась я и сразу стала думать, куда бы снова рвануть. В Германию было нельзя: высокие зарплаты, но тебя сдадут в два счета. Англия — очень заманчиво, но шмонают бешено. Мне это не подходит, я хочу спокойной жизни. Франция — хорошие зарплаты, плюс я знаю французский, но там никого знакомого не было, никаких зацепок...

А в Испании нашелся приятель. Знакомый знакомых. Я позвонила этому чуваку, его Сергеем звали, он говорит: да, здесь классно, солнечно, приезжай, конечно, я найду тебе работу, будешь жить у меня, я тебя встречу.

В результате я провела в России только пять месяцев. В июне вернулась из Израиля, а в ноябре уже укатила в Испанию. Сделала визу, купила билет на автобус Москва – Барселона, «Евролайнс». Огромный автобус, трехосный. Человек на 70. Ехала трое суток. Тяжело было первое время, до Милана он был забит битком, а потом уже ехал полупустым. После Милана я уже смогла прилечь на двух сиденьях, очень удобно. Так, полулежа, проехала остаток маршрута. Там кино показывали, раз в четыре часа — остановка, можно выйти, размять ноги, что-нибудь перекусить. Но самое главное — дешево.

{-page-}
    

В Барселоне меня встретил Серега. Я привезла ему виски в подарок, а он мне: зачем виски, мы же русские, мы пьем водку.

Он и его подруга жили в Санта-Кристине, это на побережье Коста-Брава, на севере, под Жироной. Там я с ними провела два месяца. Они принимали хорошо. Никто от меня ничего не прятал, все, что они ели, то ела и я. Если они шли в ресторан, в бар, всегда брали меня с собой. И я ни за что не платила.

Когда я приехала в Испанию, у меня в кармане было 300 евро. Это нормально. Вполне можно прожить месяц. 150 заплатить за комнату и на 150 жить. Это была, конечно, авантюра, но меньшая, чем поездка в Израиль: я приехала к знакомому, мне было, где спать, где жить.

Санта-Кристина — прекрасный городок, очень красивое место с невероятным полем для гольфа. Но работы там не было.

Два месяца я прожила как на курорте. И проблема была именно в этом: там было слишком хорошо и комфортно жить, чтобы искать работу.

Серега этот, который меня приютил, сам работал на стройке, получал какие-то смешные деньги, 750 евро, кажется. И очень любил понтоваться, выдавать желаемое за действительное. Вот и мне пообещал найти работу, но в результате ему все время что-то мешало ее искать: то бензин кончился, то машина сломалась, то он устал, то пива напился... Вот, говорит, поедем через неделю и спросим. Проходит очень длинная для меня неделя: я же не работаю, и время для меня тянется очень медленно. И мы никуда не едем. И я даже не спрашивала, почему не поехали, и так всё, в принципе, было понятно, без вопросов. Потому что на все мои вопросы всегда был один ответ: да не ссы, найдем, все будет хорошо, вот мне шеф обещал, то-сё... В результате два месяца прошло, а воз и ныне там.

Пару раз я ездила сама в Барселону, покупала газеты, искала в них объявления о работе. Я ведь приехала уже с языком — перед поездкой начала учить испанский дома. У меня был хороший учебник, и я прошла уроков 20, наверное. Но ни хуя я в этих газетах не нашла, а вот каждая такая поездка обходилась мне в 25 евро. Это было очень дорого. Деньги, которые я привезла с собой, те несчастные 300 евро, они постепенно таяли. И мне было страшно, реально страшно. И я уже грешным делом начала подумывать, а не вернуться ли мне обратно, в гребаные Ессентуки. Типа пожила на курорте, отдохнула, пора домой…

И тут позвонила Серегина приятельница, Оксанка. Говорит, есть для Надьки работа, у Вовчика, в Барселонете. Вовчик — хохол, у него было две или три бригады, которые занимались ремонтами квартир. Вовчик предложил мне 3 евро в час. О-кей, говорю, согласна. Я тогда была согласна на что угодно.

И я там стены долбила долотом, шпаклевала, штукатурила, красила. Я научилась делать все, сейчас одна могу сделать ремонт любого уровня. Хотя мне все это строительство никогда не нравилось. Я вообще научилась делать массу вещей, которые мне не нравятся. Я могу сделать первоклассный ремонт. Могу преподавать французский. Я могу продавать: кого угодно уболтаю купить что угодно. Но люблю я работать одна — тихо и спокойно. Чтобы можно было воткнуть в уши плеер и заниматься своим делом в свое удовольствие. На стройке тоже, в принципе, можно было бы работать, но там вечно грязь, пыль, краска, ты весь в говне с ног до головы. Мне такое не нравится — вся эта пыль и грязь на тебе и в легких.

Со мной Толик работал, хороший парень. Когда с работы шли, он всегда к себе звал: давай, говорит, заходи, поужинаем вместе. Может, он так подкатывал, конечно, не знаю, но я виду не подавала, держала дистанцию. Хороший чувак, душевный, но не в моем вкусе. Он раньше мусорком работал у себя в Сумах. Спасибо ему, он меня вначале подкармливал, потому что у меня была диета: две сосиски и немного риса на ужин, и на обед кусок какой-нибудь самой дешевой колбасы с куском хлеба, ну и яблоко. Нормально. Я была стройной, как кипарис, не то что сейчас, ага.

Жить я стала у Витьки с Оксанкой, которая мне эту работу нашла. Квартира была на Глориас, рядом с этим хуем, нашим знаменитым барселонским хуем из цветного стекла. Ночью он красивый. Я сейчас понимаю, что Оксанка нашла мне работу, потому что у них освободилась комната. И им нужен был нормальный жилец. Для них было выгодно поселить меня, знакомого человека, и найти мне работу, чтобы я могла за комнату им платить.

В той квартире было весело. Помню, пришла домой, а у меня на кровати в комнате лежит чувак. Коля. Мне говорят: ничего, поживет у тебя, это типа наш друг, ему некуда деться. А если не нравится — уебывай на хуй.

Витька с Оксанкой постоянно бухали. Он работал сварщиком в порту, и каждый вечер приводил домой каких-то матросов бухать. Весь порт был у нас дома. Приходит судно какое-нибудь, не важно, русское, украинское, кувейтское с русскими моряками – эти моряки у нас дома будут бухать стопроцентно в тот же вечер.

Оксана хорошо готовила. Ничего больше не делала. Только вкусно готовила и много пила. Бухала страшно. Витька уже спать пошел, лежит у себя там и орет через всю квартиру: «Оксана, иди спать!» Потрахаться, наверное, хотел, не знаю. Она ему из кухни: «Ща, Вить, приду». Он: «Иди спать, сука, хватит бухать!» Она: «Ща иду, ща, типа вот тока со стола уберу». Через 15 минут опять то же самое. Оксана пока не допьет все, что есть, спать не пойдет.

В квартире было четыре комнаты. Одну занимали мы с этим чуваком, которого девать было некуда. Во второй жили Витя с Оксаной. Еще в одной, совсем малюсенькой комнатке, жил Вовка-осетин. Четвертую комнатушку без окон использовали как чулан, складывали туда всякое барахло: Витины велосипеды, тренажеры, которые Оксана себе купила по пьяни.

Короче, я, этот хрен Коля и Вовка-осетин, мы втроем платили 450 евро. А квартиру Витя с Оксаной снимали за 390. То есть они еще 60 евро имели сверху.

Через неделю или две Вовчик-хохол мне говорит: ты хорошо работаешь, и мы тебе, наверное, не три евро в час платить будем, а три пятьдесят. О, спасибо!

Я была ответственной и делала все, что мне скажут. Остальные у них были стаканы, могли запить и не выйти. А я всегда работала добросовестно, около меня не надо было стоять.

Я занималась ремонтами квартир примерно месяцев 7. С тех пор Барселонету терпеть не могу, знаю ее вдоль и поперек, 10 квартир там сделала. Потом меня уволили. Если бы я проработала там год, могла бы обратиться в суд… Тогда у меня было бы право требовать вид на жительство, и помимо этого работодатель заплатил бы мне кучу денег — то, что должен был платить, но не платил, поскольку я нелегал. Поэтому нелегалов увольняют месяцев через 8, чтобы те не могли пойти в суд.

На ремонтах я получала около восьмисот евро в месяц. 150 платила за жилье, немного отсылала в Ессентуки, денег вечно не хватало. Последнюю зарплату Вовчик мне так и не заплатил, хохол чертов. Часть мне кое-как, чудом буквально, удалось вырвать из его цепких когтистых лапок. И то слава богу.

Когда меня уволили, я открыла желтые страницы и стала звонить. Звонила месяца полтора. Звонила и ездила с утра до вечера из конторы в контору. И так нашла Хавьера. Вначале он нанимал меня на разовые уборки. Но я очень хорошо работала, и тогда его бригадирша говорит: все, нужно брать эту русскую, она очень хорошо работает.

Сначала я получала у Хавьера триста-четыреста евро от силы. Очень мало. Потому и жила у Оксанки с Витькой, в этом бардаке, потому что там всегда можно было получить отсрочку с оплатой.

А потом Хавьер стал платить мне нормальные деньги, он взял меня на постоянную работу и согласился помочь получить вид на жительство.

Чем я занимаюсь? Я мою окна, витрины… Я — мойщик стекла. Кроме стекол, я убираю паркинг. Я получила удостоверение, закончила курсы интенсивные для работы на разных машинах. Есть два типа машин: на которых сидишь и которые толкаешь. Вот я толкаю, к сожалению. Но та, на которой сидишь, она просто дороже раза в три. Тысяч 10 евро стоит. Нет смысла покупать такую в такую маленькую фирму, как наша. Но в основном, я мою стекла — в офисах.

Тем временем Оксана с Витей тоже уехали из Барселоны и из моей жизни, и я сменила квартиру, переехала сюда — в это чудесное место, в пригород Барселоны.

Сдала на права. Теорию сдала с первого раза, а вождение — с четвертого.

Как только получила вид на жительство, перевезла в Испанию сына. Влад приехал сюда, не зная языка. И мы вместе записались на курсы каталанского. Первое время я сидела рядом и переводила ему то, что говорила преподавательница. В группе были, в основном, латиносы, и волей-неволей мы четыре раза в неделю по два часа с ними общались. Не сидели дома на печи, а шли и учили одновременно каталанский и кастильский. Потом Влад постепенно стал терять страх перед языком, начал знакомиться с людьми, со сверстниками… Теперь он утверждает, что знает испанский лучше меня. Я не спорю.

Но я знаю людей, которые до фига здесь прожили и не говорят на испанском. Вот у подруги муж художник, 12 лет уже в Барселоне, сидит на Рамбле, пишет портреты и двух слов на испанском связать не может. Потому что смотрит исключительно русское телевидение, общается с русскими друзьями, пьет русскую водку.

Я смотрю только испанское телевидение. Это и для языка полезно, и для нервной системы. На фига мне это говно, которое по русскому ящику показывают. Сплошные отрицательные эмоции.

Я живу все лучше и лучше. Купила машину. Подержанную, но хорошую. Хавьер дал денег в долг. Влад наконец-то живет своей жизнью и на свои деньги.

С Владом поначалу нелегко было. Я сначала устроила его посуду мыть, потом официантом. Пока он не знал языка, работал на кухне, потом выучил язык, устроился в ресторан. Нужно было ездить далеко, в другой город. И он почти всегда был недоволен. И даже в том баре, где он получал очень хорошие бабки и ни фига не делал, и то был недоволен. Все время жаловался, что хозяйка к нему придирается: затрахала, блин, маразматичка. Но если работаешь не на себя, так всегда будет: хозяин всегда козел.

Влад вначале тосковал здесь, рвался домой, к друзьям. Ну, я ему говорила: езжай, заодно в армию сходишь.

А муж в Испанию ехать не хочет. Он сейчас работает в Москве, продает мобильные телефоны. Ему не нравится Испания, он не знает языка, говорит: поехали работать в Москву, там мы русские — среди своих. А я говорю: мы там никому не нужны. Русским, говорю, хорошо где угодно, только не в России.

Если ты решил эмигрировать, то тебе нужно просто приехать. Лучше ехать к друзьям, которые смогут помочь на первых порах. А лучше всего, конечно, найти тут себе любимую девушку или парня предварительно. Лет на пять старше. Тогда можно и без денег ехать.

Как снять комнату? Заходишь в любой русский переговорник, переговорный пункт — место, где можно поговорить с Россией по дешевому тарифу — и там масса объявлений на русском языке висит: сдается комната, стоит столько-то. Сейчас комнаты стоят 200–300 евро в месяц.

Работу можно искать на пласа Каталунья. Там русская тусовка по субботам-воскресеньям. Скамейки на внешнем круге, ближе к магазину Fnac. Там по субботам и воскресеньям сидят русские, украинцы, грузины — ну, все из бывшего СССР. Те, кто ищет, и те, кто продает работу. В основном, стройка, уборка или за кем-то ухаживать.

Очень важно выучить язык. И приехать в страну хотя бы с минимальным уровнем.

Вот моему шефу пофиг, какой я национальности. Главное, чтобы я разговаривала на их языке. Моя бригадирша – отличная тетка, у нас полное взаимопонимание, она меня уважает. Но она терпеть не может русских, которые три слова не могут сказать по-испански. Потому что, если ты не понимаешь, что от тебя хотят, – это большая проблема. А проблемы никому не нужны. И спрашивается, на фига ты едешь в чужую страну, не зная языка. Возьми учебник да выучи хотя бы пару десятков слов, а потом уже езжай.

В результате они готовы брать латиносов, которые работают хуже нас, но зато всё понимают. И ничего не испортят.

Вот я тебе наговорила про всякие ужасы своей жизни, но я тебе скажу: я здесь стала спокойнее. Я ехала сюда за деньгами, а тут поняла, что деньги — это не главное. А главное — возможность спокойно жить. В России, даже если я буду получать миллионы, у меня никогда не будет спокойной жизни.

В России у меня не было возможности каждый день принимать душ. А тут – душ на пляже. То есть даже если тебе жить негде и денег нет, ты можешь пойти на пляж и помыться там, понимаешь? А в Ессентуках, чтобы помыться, надо было ехать к свекрови. Похуй: зима, мороз…

Поэтому к государству российскому я никаких теплых чувств не испытываю. К государству. Но страна мне нравится, природа нравится, люди... Там много людей живет хороших, но испорченных нищетой, рабством и вечным страхом. Поэтому в России все злые, а если их вывезти сюда, в Испанию, они тут все превратятся в таких вот добряков вроде меня.

И я тебе вот еще что скажу. Если вдруг меня сейчас депортируют из Испании по какой-то причине, я если и вернусь в Россию, то только за тем, чтобы снова оттуда свалить. Я начну все сначала.

Ты пойми одну вещь: в Европе, являясь бесправным нелегалом без документов, ты чувствуешь себя не хуже, а возможно, даже и лучше, нежели полноценным гражданином в России.