Мертвый сезон

Аутсайдер Галина Уствольская, композиторский болливуд и стамбульские размышления Владимира Тарнопольского

Последние недели берлинской осени оказались небогатыми на фестивали, к которым привыкаешь, как к наркотику, и живешь короткими перебежками от одного к другому. Фестиваль в Донауэшингене, вот уже больше восьмидесяти лет проводящийся в конце октября, подвел жирную черту уходящему году в сфере новой музыки. Культурный бюджет финансового года исчерпан. Кураторы фестивалей, директора культурных организаций, руководители музыкальных коллективов и прочая околоновомузыкальная братия вносят последние штрихи в программы следующего года. Композиторы, обласканные, поруганные или вовсе не замеченные прошедшим сезоном, садятся за новые сочинения, заключают контракты или ищут, чем бы прокормиться в наступающем году, омраченном финансовым кризисом, который сильно ударил и по механизмам культурной машины.

Но мертвый фестивальный сезон не отменяет абонементы, гастроли или отдельные концертные акции. Разбросанные между фестивалями, они требуют несколько иных затрат и более четко сформулированной концепции, чем огромные фестивальные колоссы. Перечислю некоторые особенно яркие события, расцветившие дни межфестивального затишья.

«Аутсайдеры» — цикл концертов, инициированный уже не раз мною упоминавшимся Роландом Клуттигом и берлинским Камерным ансамблем новой музыки. Программы цикла посвящены фигурам, не вписывающимся в мейнстрим: выдающемуся и абсолютно забытому мексиканцу Сильвестре Ревуэльтасу, мистическому канадцу Клоду Вивье, а также Галине Уствольской, которая упорно игнорируется у себя на родине, в России, где даже не заметили потери этого уникального композитора.

Староновомузыкальная экзотика привлекла полные залы — и очень многим удалось расширить горизонты своих представлений о новой музыке, ее темных переулках, тупиках и подворотнях. Этот проект, безусловно, уникален: редко идущие на риск фестивальные кураторы вряд ли решились бы подложить в свои программы этих котов в мешке.

Запомнились и гастроли австрийского ансамбля KlangForum Wien, представившего в Концертхаузе программу из сочинений в основном современных индийских композиторов. Еще один вариант экзотики. Громкие, пестрые, хорошо сделанные творения индийских композиторов (Парам Вир и Сандип Бхагвати — уже одни имена звучат как музыка) — настоящий болливуд, глянцевая подделка под европейскую традицию с бриллиантом в пупке и родинкой меж бровей. Они тоже так могут.

И, наконец, гигантский проект into... ансамбля «Модерн», поддержанный фондом Сименса и Гете-институтом. Десант из 16 композиторов был заброшен в четыре экзотические точки планеты (по 4 композитора в каждую) — Стамбул, Дубаи, Йоханнесбург и дельта Жемчужной реки в Китае. Композиторам предложили пожить некоторое время в местах, выпавших им по жребию, и написать новые сочинения, навеянные впечатлениями от экзотики.


Первый концерт цикла состоялся совсем недавно. Композиторы Марк Андре, Самир Оде-Тамими, Беат Фуррер и Владимир Тарнопольский, которым выпало побывать в Стамбуле, поделились своими впечатлениями с публикой берлинского Концертхауза (концерты также состоятся еще в нескольких городах Европы и в городах, собственно вдохновивших композиторов, музыкантов и культурные фонды Германии).

Композиторы, не поддавшись на прямую провокацию, ничем турецким свои сочинения не приправили. Все-таки то, что для менеджмента ансамбля является поводом привлечь крупные инвестиции, для композитора лишь счастливая возможность заниматься своим прямым делом. Тем не менее почти все участники концерта отреагировали на национально окрашенный заказ очевидным обнажением своих собственных корней.

Марк Андре в Стамбуле, похоже, тосковал об эстетском французском католицизме. Его сочинение все состояло как будто из замысловатых переплетений лучей света, пробившихся сквозь витражи готического храма, а звуки блуждали в его акустике — из нефа в неф, из колонки в колонку.

В сочинении Самира Оде-Тамими громыхал, выл и визжал дикий восточный рынок. Собственно, как и в остальных его сочинениях за редким исключением. Все-таки он сам человек восточный.

Мощные тутти нескольких кульминаций, следующая за ними полиритмическая одышка и философски напряженная кода — Владимир Тарнопольский обратился к столь свойственному русской музыке прямому, открытому драматическому жесту.

Беат Фуррер коротко поразмышлял о своем музыкальном языке — скупо и лаконично. Ни его родные Швейцарские Альпы, ни Венские вальсы, на родине которых он проводит большую часть своего времени, не вторглись в его интимное высказывание...

Однако перечисленные выше события, вкупе с некоторыми моими наблюдениями личного характера, заставляют обратить внимание на одно небезынтересное явление. Назовем его «национализмом в новой музыке». Эта, возможно, спорная и малоприятная тема станет в центр моего следующего послания.