Письмо из Красноярска: «Сибирский Ла Скала»

Кто и как завтра будет ставить оперу на просторах России, если она, конечно, там выживет

Прямо с самолета Москва — Красноярск меня, как котенка в воду, забрасывают на текущий спектакль местного Музыкального театра (то есть Театра музкомедии). На сцене вроде «Сильва», но с намеками на Третий рейх (это, как выяснилось, переделка оперетты Кальмана, сделанная драматургом Вячеславом Вербиным, действие происходит в 30-е годы в Германии, Сильва — еврейка, в финале ей отказывают в американской визе) и шутками ниже пояса. Меня не покидает ощущение неловкости и удивления. Но залу — в самый раз. Актеры стараются, привычно, без лишних тонкостей работают на публику, неукомплектованный оркестрик, состоящий все больше из скрипок и альтов, производит грустное впечатление бедного родственника. А в целом — смелое и неожиданное, так сказать, переосмысление классики.

Еще неожиданнее — хлебосольное застолье директора театра Натальи Русановой, где соленья, картошечка и даже свиное сало оказываются дарами ее собственного приусадебного хозяйства. «Меня от деревни до кабинета мой шофер за двадцать минут довозит», — просто объясняет она.

Следующий вечер. Закрытый город-спутник Красноярска Железногорск, построен в пятидесятые годы. Но потребность в чем-то тайно-оборонительном у страны с тех пор не отпала, уже приезжал Путин. Въезд по заранее заказанным пропускам. Сталинская симметрия, чисто, пусто, спокойно, враг не проберется даже с Енисея, отгороженного от города колючей проволокой. Мода на изменение политически устаревших названий улиц сюда не дошла. На центральной площади — большой, торжественный, подсвеченный театр с колоннадой, как положено. Понятное дело, это театр оперетты (может, это и странно кажется внутри Садового кольца, но именно бесчисленные театры оперетты и музкомедии — устои музыкальной культуры нашей страны).

Внутри театра никаких переосмыслений. Идет советская классика «Бабий бунт», про бытовые неурядицы донских казаков в эпоху подступившей женской эмансипации. Стога, колосья, цветистые юбки и закрученные чубы. «Давай, давай его коромыслом», — подбадривают из зала старуху на сцене, осерчавшую на своего выпивоху-старика. Штатных единиц в оркестре, правда, и тут анекдотично мало — девять человек; духовиков приглашают из местного военного коллектива. Но актеры невероятно бодры, исполнительница главной роли напоминает Любовь Орлову в «Волге-Волге».

На этот раз мне снова удивительно, но и невероятно весело. Как в детстве. «Добрая советская сказка», — правильно определил ситуацию один из участников нашей ознакомительной поездки. Если они тут так продержатся еще лет пятьдесят, их можно будет показывать как ценный антиквариат, вроде оперного театра марионеток.

Оба спектакля представляют скорее социологический, чем художественный интерес. Но рассказ о них необходим, чтобы прочувствовать весь вызов того мероприятия, ради которого я прилетела в Красноярск. Это мероприятие — вовсе не проходившая в это же время КРЯКК имени Прохорова (Красноярская ярмарка книжной культуры), не гастроли оркестров Плетнева и Спивакова, не «Рассказы Шукшина» с Евгением Мироновым (то есть вниманием центра город не обделен).

Это было нечто изнутри родившееся, очень трогательное, растрепанное и неумелое: Практическая лаборатория режиссеров музыкального театра, которая была проведена в нашей стране впервые и появление которой, при содействии Союза театральных деятелей, инициировал именно Красноярск (проект «Молодая режиссура музыкального театра XXI века»). Название проекта под стать колоннаде железногорского театра — Siberiano La Scala. И на пригласительных билетах в качестве прекрасной несбывшейся мечты сохранилось имя предполагавшегося руководителя Лаборатории Дмитрия Чернякова, который согласился на это дело, еще не зная, что у него в это время будет премьера «Дон Жуана» в Большом.

То есть понятно, что захотелось всего и сразу, чего-то нового, передового, неведомого.

В Лаборатории участвовали актеры трех местных театров — железногорской Оперетты, красноярской Оперетты и красноярской Оперы, частично задействованные и в вышеописанных спектаклях. В течение недели с ними работали шестеро режиссеров из Москвы и Питера, которые под бессовестно расстроенный рояль в итоге поставили по три сцены — из оперетты, оперы и никому тут не ведомого, но такого заманчивого чуда-юда под названием «современная опера». Она была представлена вполне вегетариански — в основном Владимиром Кобекиным и Александром Чайковским, но публику, пришедшую на финальный гала-показ, все равно распугала. Все-таки сочетание неопытных режиссеров, непривыкших актеров, непонятных звуков и расстроенного рояля оказалось избыточным.

Режиссеров этих, конечно, можно занести в рубрику «молодых», хотя все они молоды очень по-разному. Совсем неоперившихся трое: студенты РАТИ Филипп Разенков, Павел Сорокин и Владислав Питальский — взрослый красноярский актер и начинающий режиссер.

Ирина Лычагина, продемонстрировавшая склонность к умной условности, давно служит в Театре Станиславского и Немировича-Данченко. У Ольги Маликовой, бойко орудующей крупными ансамблями, есть уже даже постановка в Мариинке, а сейчас она правит Астраханским оперным театром. У Дмитрия Исаичева, старающегося решить оперную сцену, как задачку, постановочного опыта поменьше, но тоже есть. В Красноярске ему досталась задачка не из простых — поставить сцену Купавы из «Снегурочки», при том что певицы, которая смогла бы ее осилить, не нашлось. Он в принципе справился: Купава молчала — вместо нее мимо нот тараторили три ее подружки.

В общем, скорее речь идет о еще неизвестных и не раскрученных режиссерах, ярмарку которых попутно пытались устроить перед их потенциальными покупателями. Для этого на финал пригласили директоров сибирских театров; съехались они, правда, не слишком массово.

Но в любом случае, это вам не КРЯКК, которая в каком-то смысле московское кафе «Жан-Жак» на выезде. И не Спиваков с Плетневым, которые как приехали, так и уедут. Это — столкновение, знакомство, снюхивание совершенно обособленных друг от друга миров. С одной стороны, встреча провинциальных актеров, заточенных под «Бабий бунт», и много о себе понимающих столичных режиссеров. С другой — встреча потенциальных заказчиков-директоров и нуждающихся в постановочной практике начинающих творцов.

Сложно пока сказать, родится ли от этого столкновения что-либо путное. Но уж совсем без последствий эта недельная встряска не должна остаться. И еще важно постепенное осознание того, что оперные режиссеры появляются не только от чудесного соизволения свыше, а в процессе учебы, практики, ошибок, синяков и блужданий по необъятным просторам нашей родины.

То же самое, кстати, не худо бы понять и с дирижерами (для которых надо бы еще укомплектовать оркестры). Потому что Купаву, если что, можно пригласить со стороны за гонорар, а оркестр — все-таки нет. А без нормального музыкального качества самая-разсамая режиссура — это, как говорили в сказочные советские времена, «картина, которая дырку на обоях загораживает». Но это, как говорили тогда же, совсем другая история.