Начинали за здравие

Погибла великая культура: история американской музыки пополнила сокровищницу великих банкротств

Имена:  Ольга Манулкина

Вы можете представить себе книгу об американской музыке, где ни разу не упоминается Элвис Пресли?

Такая книга есть. Это более чем 800-страничный труд Ольги Манулкиной «От Айвза до Адамса: американская музыка ХХ века».

Ольга Манулкина пишет о вещах поважнее. Например, рассказывает о том, как Джон Кейдж и Мортон Фельдман сидели как-то у окна и обсуждали свои идеи. Кто-то из них сказал: «Но ты совершенно забываешь про человека с улицы!» Они посмотрели в окно и увидели, что по улице идет человек. Им оказался художник Джексон Поллок.

Другой мемуар, который цитирует Манулкина, относится к совершенно иному времени, хотя разделяет их всего-навсего двадцать лет. Композитор Джон Адамс вспоминает, как он в творческом кризисе ехал на машине в области, слушая Вагнера. Так и представляю себе: сидит за рулем типичный хлюпик-ботаник, а из динамика вываливаются кубометры рейнской воды. Адамс описывает, как он слегка сбавлял скорость в туманных ущельях и напряженно вслушивался в музыку, которую в общем-то никогда особо не любил. И вдруг на него сошло озарение («Да вы прямо Даниил Андреев какой-то», – сказал я Адамсу на этом месте книги Ольги Манулкиной). Адамс поймал себя на том, что вдруг сказал: «Ему не все равно». Кому не все равно? Вагнеру. А что не все равно? А вот на эту часть вопроса Адамс сам себе ответить не мог. Но когда он подъехал к дому и припарковал машину, то понял – творческий кризис прошел. Мистическое благословение Вагнера повернуло Адамса к человеку с улицы, и это была даже не улица в Сохо или Гринвич-Виллидж. Адамсу стало не все равно. Период элитарности в американской музыке закончился.

Если в научных книгах есть сюжеты, то это и есть сюжет книги Манулкиной. Страна прерий, страна пуритан, «страна без оперы» за считаные десятилетия обскакала мир и собрала у себя лучшие музыкальные таланты. Мировая история сложилась в пользу Америки – сложись она иначе, Орнстайн, Бернстайн, Гершвин, Фельдман, Филип Гласс и все остальные родились бы в СССР. Большего цветника талантов, чем в Нью-Йорке, не было в Париже и даже в Витебске. И к чему все пришло? К тому, что Метрополитен-опера нанимает кинорежиссеров. А композитор Тан Дун (Манулкина транскрибирует изящнее – Дунь) получает заказ на оперу исключительно потому, что ему достался «Оскар» за музыку для кино. Хорошо, что Кейдж до этого не дожил.

Последние главы книги Манулкиной посвящены грустной судьбе группы «Стучи по банке». Ребята держатся молодцами, ведут активный образ жизни, но все, что они могут сделать, это как можно больше приспособить свою университетскую выучку к запросам клубной молодежи. И все равно: «Кого из американских композиторов знают все?» – вопрос, оставшийся без ответа.

Чем дальше читаешь книгу, тем становится грустнее. А начиналось все так замечательно. Самые светлые страницы посвящены чудакам, совершавшим великие открытия просто так, для себя. Например, Айвзу, чью музыку стали играть, когда сам он уже потерял к ней всякий интерес, или Конлону Нанкарроу, возившемуся в счастливом одиночестве со своими перфокартами и чуть ли не насильно извлеченному на божий свет. О чем не пристало писать ученому, это о том, что роль чудака-затворника теперь стала в американской музыке обязательной, только играют ее унылые композиторы вроде Джона Лютера Адамса, составляющие звуковые объекты, которые на поверку получаются чем-то вроде музыки к научно-популярному кино.

Снобизм, погубивший американскую музыку, возник тогда, когда стало понятно, что пьеса «4’33’’» не изменила мир. Я знал летописца даунтауна Тома Джонсона, кто все 70-е годы описывал нью-йоркскую экспериментальную сцену на страницах Village Voice, а потом собрал рецензии в книгу. Он приехал к нам в середине 90-х, когда уже переключился с критики на сочинение музыки – чистая душа, светлейший человек. Когда в разговоре с ним я упомянул об Адамсе (не Лютере, а настоящем), он скривил губы: «Но это же Голливуд».

В то же время другие критики, кто понимал объективный уровень Адамса, даже не хотели думать о том, что киномузыка может быть чем-то существенным для серьезного композитора. На страницах книги Манулкиной один из таких допрашивает композитора, напоминая ему фрагмент из оперы «Никсон в Китае», где в пекинском аэропорту приземляется президентский лайнер (место действительно фантастически замечательное): как это может быть, что у вас тут слышны одновременно и Вагнер, и Филип Гласс? Адамс обороняется, но карт не открывает. А стоит только посмотреть фильм Хичкока «Головокружение» и послушать музыку Бернарда Хермана, и станет понятно, откуда ноги растут.

Адамс как предатель строгого искусства – стереотип известный. Моя приятельница, уехавшая на Запад еще из СССР, с возмущением описывала мне субтильного человечка в джинсах, представлявшего свой донельзя политкорректный мюзикл «Я смотрел на потолок, видел неба уголок» и просто вопила: «Петя, ну расскажи мне, как закалялась сталь!»

К сожалению, один Адамс, сколь бы демократичен он ни был, американскую музыку не спасает. Тем более что после такого шедевра, как «Никсон в Китае» он способен был сочинить такое убожество, как «Смерть Клингхофера». А «Переселение душ», написанное в память о жертвах 11 сентября, никак не тянет на уровень «Учения о гармонии».

Несколько лет назад как раз «Переселение душ» получило «Грэмми» – как лучшая современная композиция в классике. «Грэмми» – хороший показатель. Он отражает место, которое в системе американцев занимает классическая музыка – с 92-й по 107-ю из 109 номинаций (тут я повторяю одну из любимых филиппик Владимира Мартынова). Он отражает и отношение Америки к своим композиторам.

В этом году в разных номинациях упоминаются трое.

В камерных номинациях присутствует диск «Все сочинения для альта» Квинси Портера. На страницах книги Манулкиной он однажды упоминается в числе шести композиторов, основавших в 1939 году Центр американской музыки. Серьезный музыкант, университетский профессор. Его творческое наследие удостоилось антологии, она замечена и номинируется на самую престижную премию. Это вызывает уважение.

Как лучший альбом и лучшая оркестровая запись номинируется «Дом мечты» Стивена Макея. Этот композитор у Манулкиной упоминается два раза. Он яркий, он работает на стыке академической музыки с электрогитарами и прочая, и произведение на «Грэмми» номинировано эффектное. Все бы хорошо, но музыка эта написана по голландскому заказу, и вообще она по духу абсолютно голландская.

Наконец, в нескольких номинациях фигурирует Майкл Доэрти. В том числе и в номинации «Лучший композитор», где он конкурирует с Хенце, Магнусом Линдбергом, Пяртом и Щедриным. Майкл Доэрти в книге Манулкиной не упоминается. Его симфония «Метрополис» описывает полеты Бэтмена. «Боги из машины», выдвинутые как лучшая композиция, – всего лишь музыкальные картинки поездов. После «Пасифика 231» Онеггера, после «Всяких поездов» Стива Райха сочинить такую дежурную музычку (Бернстайн десятого разлива) надо постараться.

Тяжкой плитой ложится труд Ольги Манулкиной на могилу американской музыки. Теперь ее пепел не развеется, как в фильме «Большой Лебовски», только дунь. Найти бы американца, который написал бы такую же историю русской музыки, а то у меня и за нее имеются похожие опасения.

Ольга Манулкина. От Айвза до Адамса: американская музыка ХХ века. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2010