Город мастеров

Как я работал с любителями

​Недавно мне посчастливилось сотворить большой проект на южнотирольском фестивале Transart. Назывался он Voicity, это был оупен-эйр на плацу (100х100 метров) заброшенной военной базы по следам «Симфонии гудков» Арсения Авраамова. Подробнее о нем можно прочесть здесь. Эта колонка не о самом проекте, а о людях, которые помогали мне его делать, и о том, почему они помогали.

Город Шландерс очень маленький, меньше шести тысяч человек. Настоящий Кардамон, мечта жителя мегаполиса. Там, конечно, все друг друга знают и, если что, сплачиваются для решения проблем. В большом-то городе «если что» может сплотить разве что твою личную хилую ризому из друзей и знакомых. Ключевой фигурой для Voicity — помимо фестивальной команды администраторов и звукотехников — оказался Георг, руководитель местного духового оркестра, из участников которого в основном и составился мой шумовой оркестр. Он привел, наверное, не меньше 30 человек (а всего мне надо было 45), был неоценимым посредником между мной и своими людьми и очень интересовался партитурой. (Я потом ему ее подарил — как еще я мог выразить признательность?)

Строительная фирма Marx обещала выделить восемь рабочих — по четыре для отбойных молотков и для трамбователей асфальта. Но выделила только четверых. Асфальт трамбовать было некому. Начальник городской полиции Кристоф оказался родным братом Георга. Узнав о нехватке рабочих рук, он не задумываясь предложил свои, да еще и пообещал сагитировать коллег. В итоге на генеральной репетиции и представлении был полный асфальтокомплект; впрочем, доукомплектовался Кристоф, кажется, скорее родственниками — зато сдержал слово полицейского.

Водители БМП фирмы Iveco Мауро и Брайан, совсем молодые ребята, имели представление о музыке только из общеобразовательной школы, как и большинство других исполнителей. («Я в начальных классах играл на треугольнике», — смущенно объяснил Брайан.) Но они все-таки его имели. Поэтому они поняли модус оркестровой партии, в котором была оформлена их задача — производить в определенное время определенные действия. Хотя, разумеется, сроду не видали никаких оркестровых партий. Суровые мужчины Клаус и Конрад из фирмы Stahlbau Pichler с жаром (и искрами) орудовали своими циркулярными пилами по металлу и, кажется, были очень довольны, что делают это, глядя в стоящие на пюпитре ноты. Оператор компрессора, который мы воткнули посреди плаца, героически преодолевал медлительность своего агрегата, не позволявшую включать и выключать его так быстро, как требовалось.

Исполнители делились на две части. Одних, как пилотов Iveco или рыцарей металлообработки, командировали фирмы-спонсоры проекта, которые оплатили им рабочее время (и, вероятно, сверхурочные, поскольку все происходило в субботу и воскресенье). Другие — просто добровольцы, в основном из духового оркестра Шландерса. Но и у тех и у других отношение ко всей затее было волонтерское, в охотку. Когда я спросил щуплого мальчугана, приведенного полицейским Кристофом для игры на трамбователе асфальта, хватит ли у него сил справиться с этой норовистой скачущей машинкой, он с гордостью отверг мои сомнения — и в его решимости явственно веял командный дух.

Партии моих сотрудников требовали на всем своем протяжении физического труда разной степени тяжести. Некоторые, например, подолгу пребывали в движении, извлекая звук из тех или иных предметов; другим приходилось орудовать довольно увесистыми устройствами. При этом все должны были то и дело заглядывать в свои партии и не упускать из виду хронометров — все разыгрывалось по часам, поскольку никакого дирижера, естественно, не было и быть не могло на пространстве в один гектар.

Я не сразу понял, почему все они так хорошо относились к происходящему. Конечно, пока длилось все это репетиционное и концертное безумие, разводить социокультурные думы было некогда, и легче всего было предположить — по-столичному свысока, — что, мол, они там в своем Шландерсе умирают со скуки и возьмутся за что угодно.

Когда безумие кончилось, я стал вспоминать разные мелкие детали: как они внимательно слушали, как охотно задавали вопросы, как обсуждали между собой детали перформанса, как помогали друг другу. Наблюдения складывались в некое ровное ощущение положительно заряженной среды — куда ни ткнешься, везде тепло и все работает.

Ну да, культура такая, правила поведения. Будь доброжелателен, признавай за другим право быть другим, не принимай непривычное в штыки, а постарайся его понять — все это и есть Запад. Положительно заряженная среда. Но это слишком общие соображения.

Более частные такие. В обществе, в котором живут мои волонтеры, статус музыканта очень высок; а Voicity они явно воспринимали именно как музыкальное событие. И дело не во внешних признаках — не в том, например, что у них на руках были как бы ноты. А в том, что им нравилось делать звуки совместно. Музыкальность же в это делание добавлялась оттого, что оно было структурировано во времени. Вот и получалось, что мои исполнители старались проявить себя настоящими музыкантами.

Вместе с тем в их добросовестности и взаимовыручке было нечто артельное. Подозреваю, что быть музыкантами также значило для них быть членами соответствующего сообщества, гильдии. (Профессиональными музыкантами среди всех участников были только мы с Натальей Пшеничниковой да начбанд Георг, управлявший одной из четырех пожарных сирен.) Еще больше напоминала об этом их возрастная пестрота — от 15 до 60.

Я, наверное, скажу банальность, но я ее скажу. Team spirit, дух гильдии, коллективизм — он и есть инфраструктурная основа западной культуры. Он там не очень заметен, ибо настолько естественен и глубок, что лежит в основании всей художественной жизни. Никакой западный фестиваль не обходится без волонтеров, а европейская глубинка — без духовых оркестров, певческих союзов и пр.

В России вроде бы есть дома культуры, а при них разные коллективы. Но у нас отсутствует традиционная основа, отличающая европейские полународные музыкальные коллективы (культура снизу) от советских досуговых центров (культура сверху). Ведь музыка как вид искусства была здесь исторически заемной, и у нас так и не сформировались общественные уложения, которые поддерживали бы ее тление в глубине общества, как это происходит в Европе.

В России такой проект, как Voicity, возможен только как исключение; в Европе это система. Тот же Transart (и не только он) устраивает что-то подобное чуть не каждый год. Нет, российские исключения очень заметны: бывает, соберутся с силами и организуют какое-нибудь яркое событие. Но события, даже самые яркие, не приводят к появлению вот этой глубинной основы.

Нынешняя воровская власть, конечно, сделала и делает очень много для того, чтобы изгладить из общественной памяти любые привычки к горизонтальным связям, в том числе культурным. У нас расслоение общества увеличивается по всем направлениям: с одной стороны, культура (как и спорт) высоких достижений, с другой — провинциальная деградация. Скоро начнет рваться.