Нетребко вышла из декрета

Премьера «Лючии ди Ламмермур» стала репетицией для Анны Нетребко, первым успехом для Сергея Скороходова и заурядным фастфудом для Мариинки

Премьера «Лючии ди Ламмермур» появилась в планах Мариинского театра довольно внезапно. Впрочем, совсем настоящей премьерой ее не назовешь. Спектакль, заменивший предыдущую мариинскую постановку оперы Доницетти, — не оригинальная продукция и даже не копродукция. Он куплен в Шотландской опере. Очевидно, наиболее привлекательным свойством «Лючии» оказался лаконизм сценографии (Лиз Эшкрофт) и режиссуры (Джон Дойл), годящийся для такой ситуации, когда можно обойтись и фастфудом.

Рассказать о спектакле особо нечего. Главные герои ходят и падают в смертельных муках в соответствии со своими сценическими навыками. Единственная отличительная черта женской половины массовки — распущенные волосы до попы, в то время как мужчины всегда появляются с одинаково корявыми бутафорскими дубинами в руках.

Больше всего внимания поначалу привлекает исполнитель эпизодической роли начальника дворцовой стражи. Режиссер практически не отпускает со сцены эту интригующую фигуру — эдакого вечно прилипшего к колонне шпика. Постепенно к его присутствию привыкаешь, тем более что ничего нового с ним уже не происходит.

Собственно, ничего нового от этого спектакля и не нужно ждать. Ведь его появление — это символ возвращения. Возвращения на сцену Анны Нетребко, родившей в сентябре сына. Главное, общемирового уровня возвращение должно скоро произойти в нью-йоркской Метрополитен. А пока было устроено домашнее. С одной стороны, дополнительный инфоповод для массмедиа, с другой — возможность порепетировать.

Правда, репетиция оказалась недешева для посетителей. В то время как самые дорогие билеты в Мет стоят 375 долларов, в Мариинку — раза в полтора больше. При этом нельзя сказать, что фастфудный спектакль отличался невероятным музыкальным качеством.

Вопреки ожиданиям, мариинский шеф Валерий Гергиев в этот ответственный для своей воспитанницы момент не появился. Он на гастролях в Испании, причем вместе со своим лучшим оркестровым составом. То есть на премьере «Лючии» в яме сидели совсем не те оркестранты, которые обеспечивают знаменитое мариинское звучание, а второй состав. Им руководила хрупкая и совершенно не убедительная Кери-Линн Уилсон.

Коротко говоря, до появления на сцене виновницы всего происходящего — округлившейся Нетребко, одетой в роскошные балахонные одежды, — спектакль производил впечатление какого-то недоразумения. Аккорды в оркестре звучали враскосец, реплики певцов были ни к чему не прилажены, все разваливалось.

Бельканто, к которому принадлежит творчество Доницетти, — это только на первый взгляд «ум-ца-ца». На самом деле там надо постоянно ловить певцов, как танцор ловит свою партнершу. И падений в этом спектакле было предостаточно.

Жизнерадостная Анна Нетребко в роли романтической страдалицы Лючии, партия которой давно и хорошо отработана певицей, конечно, сглаживала ситуацию. С выходом Нетребко обнаружилась, наконец, какая-то музыкальная воля. Да и попросту музыка — вместо утлой надежды свести концы с концами.

В пении Нетребко были выразительность, точность и осторожность в обращении с верхними нотами. Сокрушительного блеска, какого ждут от примадонны, и густого, насыщенного тембра, который появился у певицы в последнее время, не было. Кульминационная сцена сумасшествия не закончилась стоячей овацией зала, рыданьями, эйфорией или чем-то еще, что могло бы войти в историю. Нет, все прошло спокойно. Репетиция — на то она и репетиция.

Однако, как известно, опера Доницетти, вопреки правилам, не заканчивается сразу после смерти главной героини. Между финальной нотой Лючии и выходом на поклон еще уйма времени.

И в данном случае оно прошло не попусту. Потому что именно благодаря этой постановке в труппе Мариинки обнаружился новый отличный тенор Сергей Скороходов, который исполнил партию Эдгара, возлюбленного Лючии. Это первая большая роль Скороходова — к ней очень подошел и его красивый, легкий голос, и его импозантное умение петь о романтических страданиях, засунув руку в карман.

К тому же для Скороходова это была никакая не репетиция, а самая что ни на есть премьера, которую он пел с полной отдачей. Так что счеты с жизнью — в финальной сцене перед поклонами — герой Скороходова сводил едва ли не эффектнее, чем та, ради которой вся эта история и была затеяна.


Другие материалы раздела:
Екатерина Бирюкова. Израильско-палестинский оркестр в Москве, 13.01.2009
Борис Филановский. Старые записи о главном, 12.01.2009
Леонид Десятников. «Елочные игрушки» и другие елочные игрушки, 27.12.2008