Барбара Фриттоли в Зале Чайковского

Для того чтобы стать европейской оперной примадонной, достаточно излучать позитив

Для того чтобы стать европейской оперной примадонной, достаточно излучать позитив

Именитая итальянская певица Барбара Фриттоли впервые выступила в Москве. Ее дебют на московской сцене, как и вообще весь проект «Звезды мировой оперы в Москве. Европейские примадонны», был призван ошеломить московскую публику немыслимым уровнем пения и невиданным репертуаром.

Первая из гостей проекта, Даниэла Барчеллона, действительно ошеломляла: экзотичный для нас репертуар (эпоха бельканто — Беллини, Россини) и техника, вызывающая восторженный трепет, давали понять, что итальянские дивы, покорявшие когда-то Европу, Америку и Россию, до сих на высоте. Ее выступление позволяло слушателю заглянуть в прошлое и почувствовать себя восторженным варваром, внимающим Каталани или Патти. Уроженка Милана Барбара Фриттоли так далеко не заходила, предлагая исключительно хорошую школу — и заряд позитива, который уже обеспечил ей прочную и долгую международную карьеру (обычный список статусных театров прилагается).

По части позитива итальянская прима оказалась просто-таки неиссякаемым источником. Какую бы музыку она ни пела, ее лирическое сопрано сразу же сообщало, что все было, есть и будет хорошо. Как правило, эта интонация входила в противоречие с музыкой — концертными ариями Моцарта, где уже первые слова тревожны: «Ах, я предчувствовала это!», «Несчастный, это сон или явь?». Традиционная драматургия арии: известие — шок — осмысление, порождающее стремительную смену душевных состояний. Затем решение —выход. Понятно, что в подобной десятиминутной сцене — целая жизнь: речь идет ни больше ни меньше как о полной переоценке ценностей, и в итоге мы видим уже другого, обремененного опытом, человека.

Но Фриттоли не из тех, кто, не жалея себя, испытывает на прочность чужое страдание. Она не драматическая актриса, а певица, экономно расходующая свой вокальный запас. Кроме того, она пела по-итальянски, а перевода арий в программке отчего-то не было. Получилось как в немом кино: функцию языка играли мимика и жесты. За все отвечал только голос, в который раз подтверждающий свой статус превосходного. Голос Фриттоли не то чтобы удивительно красив, но обработан на высочайшем уровне. Что для нашего времени, разумеется, уже ценность.

Этот уровень позволяет творить чудеса. Во втором отделении Фриттоли исполнила «La canzone dei ricordi» («Песнь воспоминаний») итальянского автора Джузеппе Мартуччи, про которого в России мало кто знает. Истинно говорю: этот получасовой номер, состоящий из семи неконтрастных частей, кажется совершенно провальным. Ну для чего нужно так долго слушать маловнятные — в силу отсутствия перевода — вокализы? Эмоциональное состояние угадывается, оно типично для рубежа XIX—XX веков: что-то сумрачное, тревожное, неустойчивое и сумбурное. Но именно в этом случае красивое пение совершило чудо: героиня утонченно страдала, вокализы завораживали.

Впечатлял и Национальный филармонический оркестр под управлениям Маурицио Бенини. Итальянский дирижер из тех, кто звезд с неба не хватает, но зато он очень чувствителен к музыке — так ее чувствовали дирижеры старой итальянской школы. Оркестр был понимающим собеседником певицы, а зал стал свидетелем их беседы, где контакт был не вербальным, а сущностным.

От Фриттоли головы не теряешь: зажечь, воспламенить — не ее миссия. Ее пение просто сообщает, что в вокальном деле сегодня все в полном порядке. А значит, жизнь не только Барбары Фриттоли, но и всех, кто имеет к опере хоть какое-то отношение, удалась.