Миша Майский в Большом зале Консерватории

Виолончелист, считавшийся разрушителем правил, оказался классиком

Концерт одного из самых знаменитых виолончелистов мира Миши Майского был посвящен 30-летию выступавших вместе с ним «Виртуозов Москвы» и 60-летию его самого. Оба юбилея празднуются в этом сезоне.


После эмиграции в 1971 году виолончелист впервые появился в Москве лишь в 1995-м. Ученик Ростроповича в СССР и Пятигорского на Западе, он сразил публику роскошной манерой игры и не менее роскошным, даже вызывающим внешним видом.


С тех пор его имя стало более привычным. Правда, с самой своей великолепной партнершей — Мартой Аргерих — он к нам не приезжал. Но зато одним из лучших концертов прошлого сезона стали баховские Гольдберг-вариации, переложение которых для струнного трио он играет с двумя молодыми коллегами — скрипачом Юлианом Рахлиным и альтистом Максимом Рысановым. Этот их проект оказался очень успешным и уже много поездил по миру.


И сейчас всё при Майском — ни на что не похожая манера игры, фирменные антиконфессиональные одежды. Но выходит, что виолончелист, считавшийся разрушителем правил, оказался классиком. То есть, конечно, он играет очень вольно, но это уже скорее ретро, чем авангард.


Прежде чем на сцену вышли юбиляры-«Виртуозы», Майский сыграл первое отделение под внимательное сопровождение своей дочери Лили. Она отлично ориентировалась во всех его смелых замедлениях, интимном пении на пианиссимо и взрывах жарких эмоций, но равноправного диалога не предлагала. Его особенно не хватало в Виолончельной сонате Шостаковича, которая последовала за начавшими концерт тремя душевными миниатюрами Рахманинова.


Оказавшись во втором отделении в окружении камерного оркестра, Майский прекрасно обошелся без дирижера и все необходимое показывал музыкантам смычком, головой и общим своим настроением. Те его, кажется, отлично понимали. Да и сложно не понять. Его существование в музыке — очень физиологически гармоничное состояние. Насколько оно подходит исполняемому произведению — это уж каждый решает сам. Но противиться обаянию и шарму, которыми он обволакивает любую музыку, невозможно.


Наверное, в Шостаковиче это выглядит немножко не к месту. Но из второго отделения (где вначале были ноктюрн Чайковского и «Кол нидрей» Бруха) как раз финальное исполнение Гайдна — принципиально не аутентичное, несовременное, неправильное — оказалось кульминацией концерта. Конечно, если не считать бисового «Я встретил вас» в переложении для виолончели, сыгранного столь же щемяще и наполненно, как и все предыдущее.