Хороши или плохи скандалы оперной публики?

10 очень разных мнений

Не только общественная жизнь столицы, но и оперная отличилась в этом году протестным движением. Сначала возмущение зрителей по поводу «Руслана и Людмилы»

Читать!

• 4 года с OPENSPACE.RU: Best of the Best
• Юровский об опере «Мастер и Маргарита»
• Заветные желания наших авторов и коллег
• Сергей Жадан. Ворошиловград
• Лена Катина: «Эти песни надо петь пожизненно»

Чернякова, потом — по поводу «Золотого петушка» Серебренникова, наконец, родительские волнения в связи с английской постановкой «Сна в летнюю ночь» с привлечением РПЦ. Причем эти протесты в сравнении с уличными имеют совсем другие коннотации, считаются воплощением ультраконсервативных настроений. OPENSPACE.RU задает вопрос: как вы считаете, оперные скандалы — это хорошо, потому что они являются признаком пробуждения публики от сладкой спячки, или лучше без них?

Кирилл СЕРЕБРЕННИКОВ
Варвара ТУРОВА
Жерар МОРТЬЕ
Петр ПОСПЕЛОВ
Алексей ПАРИН
Владимир МАТОРИН
Керстин ХОЛЬМ
Полина ОСЕТИНСКАЯ
О. Алексей УМИНСКИЙ
Юлия БЕДЕРОВА


Кирилл СЕРЕБРЕННИКОВ, режиссер, постановщик «Золотого петушка» в Большом театре
Скандалы — спутники современной оперы с того самого момента, как туда пришла активная интерпретационная режиссура. Другое дело, что скандалы, будучи двигателями торговли билетами, увы, приводят к редукции смыслов, и теперь черняковский спектакль — про моральное разложение, мой — про кощунство, а «Сон» в «Стасике» — про педофилию. А это все совсем не так!


Варвара ТУРОВА, музыкант
Они являются признаком безумия или хорошо организованной кампании, а вовсе не пробуждения. Лучше без них.


Жерар МОРТЬЕ, оперный интендант, художественный руководитель Королевского театра в Мадриде
Насколько я понимаю, в России опера репрезентирует традицию, и эту традицию нельзя трогать. Это неправильно. Потому что к любой традиции должны быть вопросы. Чтобы она не умерла. Мы должны избегать того, чтобы все эти старые шедевры хранились как сыр под крышкой.

Но в то же время, вы знаете, у меня нет однозначного ответа. Потому что много раз я не мог согласиться с интерпретацией режиссера, полностью находящейся вне исторического контекста. К «Руслану и Людмиле» это не относится, нет. Это очень хорошая современная интерпретация, которая охраняет оперу от ее превращения в музейный экспонат. Но я знаю другие интерпретации, которые просто глупы.

Это дискуссия очень-очень сложная. Если люди протестуют против «Руслана и Людмилы», то это значит, что они вынуждены дискутировать об этом. Они пишут письма, они целый месяц погружены в эту тему — вместо того, чтобы, как обычно, просто просидеть несколько часов в опере и тут же забыть о ней, что гораздо хуже! Театр — это место для дискуссий, дебатов об обществе. Так всегда было. Так что лучше, если публика хоть как-то реагирует.


Петр ПОСПЕЛОВ, музыкальный критик, «Ведомости»
Я бы не стал противопоставлять политическую активность и недовольство зрителей оперными постановками. И там, и здесь соседствуют здравый смысл и невежество. И в общественной жизни, и в искусстве люди чувствуют ложь и остро реагируют на нее. Им не нравится, если их обманывает избирком. Точно так же им не нравится, когда вместо постановок классических опер им подсовывают неудачные субъективные интерпретации или псевдоактуальный театр. Но и в общественной жизни, и в искусстве мыслящим людям трудно предлагать альтернативу. Мы хотим утвердить либеральные ценности — но, выходя на митинг, оказываемся рядом с националистами и сталинистами. Мы объелись режиссерским театром и теперь хотим видеть умные постановки, основанные на глубоком понимании оригинала, — но в театре оказываемся рядом с неискушенными зрителями, которые никогда театральными новациями и не интересовались. То, что для нас — вчерашний день и скука, для них — оскорбительная новость, хуже того — повод жаловаться в суд или в церковь. На фоне агрессивного мракобесия политика Путина и эстетика Чернякова сохраняют плюсы. Чем громче голоса невежд, тем труднее вести тонкую беседу о должном устройстве общества и театра. Скандалы отвлекают от разговора по существу. Пользы в них нет.


Алексей ПАРИН, музыкальный критик
Перечисленные оперные скандалы идут по «моральной линии». Люди якобы возмущаются голой натурой на сцене, хоругвями и иконами в сатирическом изображении, развратными сценами с детьми. Никто не говорит об эстетической несовместимости спектакля и публики. Но на самом деле эти скандалы обнаруживают как раз эстетическое и менталитетное неприятие новых спектаклей. Это как неприятие нового искусства какой-то частью общественности в Перми. Там многие обрушились на красных человечков, рассаженных по городу и предстательствующих за культурный проект. Но есть и другие — вот жильцы какого-то дома написали, что они согласны забрать себе человечков, любить их и ухаживать за ними.

Мне кажется, что в «Руслане и Людмиле» не принимают прежде всего безупречную пушкинскую ироническую интонацию, которую так точно нашел Черняков. В «Золотом петушке» не принимают издевку, с которой показано вчерашне-сегодняшнее руководство — кремлевский тандем и вечный брежневообразный генсек (сцена, когда он — в исполнении народного артиста России — вращает ж…й в черных трусах, становится обрядом полного уничтожения псевдосакральности в Главном театре страны). В «Сне в летнюю ночь» не принимают мягкости и такта, с которыми режиссер касается жгучей темы. Эти скандалы показывают нам, в какой стране мы живем: у общества нет договоренности о том, каким языком театр может и имеет право говорить. Эти скандалы — как прижигания: они напоминают людям театра, что ответная реакция ЕСТЬ. Но прижигания зачастую приводят к тому, что обжегшимся хочется обращаться с огнем еще смелее.

{-page-}

 

Владимир МАТОРИН, бас, исполнитель роли Додона в «Золотом петушке» в Большом театре
Я вообще за живой отклик публики. У нас, конечно, нордическое воспитание, помидоров и яиц не бросают и не орут «бу». Но то, что есть разночтения, нравится/не нравится, — это хорошо. Меня всегда мучило, почему отклик на спектакль только пресса может дать. А она только на премьеру дает отзывы, на тех людей, которые в ней участвовали. А дальше спектакль живет своей жизнью.

У нас не «букают». Я, помню, был на спектакле в Германии, там орали «бу», я думал — новое слово такое. А это, оказывается, те, кто против. А однажды я там участвовал в спектакле, где артистам кричали «браво», а режиссеру — «бу».

Вообще-то дирекция театра владеет некоторым количеством билетов. Так что на премьеру всегда можно набрать 500 человек, которые будут в любой постановке кричать как надо…

Мне это вообще сложно понять. Каждый раз выходишь на сцену и не знаешь, чего ждать. Вот поешь в одном театре в одном спектакле одну и ту же роль. А реакция зала может быть совершенно разной. И мы не знаем — это целевой спектакль для Госбезопасности или для трудящихся бомжей? Сведениями о количестве и качестве публики мы, артисты, не владеем. Мы работаем для всех одинаково.

В «Золотом петушке» мне самому сначала все не нравилось, потом половина не нравилась, теперь есть места, которые не нравятся. Но в общем увлекает. Там мне много всего надо делать: то переодеваешься, то тебя хоронят, то вручаешь награды. То есть имеется конкретная работа, отвлекающая от тех мелочей, которые не нравятся. А сейчас у меня еще сильно поменялась оценка этого спектакля, потому что уже функционирует большая сцена в театре. И я согласен, что для малой сцены, на которой поставлен этот спектакль, он хорош. Но когда была только одна сцена — малая, мне этот спектакль очень не нравился. Все-таки Большой театр — это лицо страны, и он показывает, как должно быть.


Керстин ХОЛЬМ, обозреватель Frankfurter Allgemeine Zeitung
Скандалы хороши, если следует попытка разобраться по сути. Было бы неплохо в таких случаях устроить диалог с режиссером или критиком о значении спорного образа — например, об атмосфере соблазна в «золотой клетке» Людмилы, которую создавали очень целомудренно обнаженные красавицы в восхитительном «Руслане», о смешных чертах уважаемых иерархов у Римского-Корсакова и в настоящей жизни или о «Сне в летнюю ночь». Стоит иногда помнить, что искусство должно нас эмоционально, чувственно развивать, для этого мы должны знакомиться и с эмоциональной опасностью, а то останемся тупыми. Самое главное — чтобы не защищались понты или канон. Абсолютно варварскими, безответственными и антихристианскими являются высказывания церковного иерарха о. Андрея Смирнова, который рекомендовал народу забрасывать тухлыми яйцами те спектакли, которые не нравятся. То есть фактически говорил им: «Будьте агрессивными люмпенами и гордитесь этим!»


Полина ОСЕТИНСКАЯ, пианистка
По мне, так лучше без них. Но как же без них, куда же без них, представляете себе? К примеру, в одном спектакле, допустим, поют плохо, в другом постановка отвратительная, в третьем все прекрасно, но без скандала не пойдут, так что — пусть говорят. Грустно все это, потому что затмевает собой главное.


О. Алексей УМИНСКИЙ
Надо понимать, что любой уровень провокации всегда будет вызывать на себя определенный уровень агрессии. Мне кажется, это очевидно. Любая провокация рассчитана не только на то, что она будет пробуждать от сладкого сна — хотя я думаю, что целью данных опер было как раз это. Но все, кто ото сна пробуждаться не хочет, будут проявлять свою агрессивность.

Причем эта агрессия — немотивированная. Если мы смотрим на выступления людей, которые позиционируют себя с православием и выступают против постановки «Золотого петушка», то понятно, что к самому православию это отношение иметь не может. Хотя бы потому, что один из главных исполнителей — Владимир Маторин, играющий Додона, — человек глубоко верующий, церковный и православный. Который никогда бы не пошел на сделку со своей совестью и не стал бы участвовать в том, что является морально неприемлемым.

Мне кажется, когда человека будят от сладкого сна и заставляют поменять, скажем, угол зрения, мотивацию жизни, ему это очень не нравится, потому что это лишает его комфорта, лишает уверенности в своей правоте. Человек оказывается беззащитным перед новыми идеями, перед необходимостью поступать свободно. И это очень страшно. И тогда возникает агрессия против того, кто эту свободу предлагает. А чтобы оправдать эту агрессию, человек будет искать возможность опереться на какие-то нравственные категории.


Юлия БЕДЕРОВА, музыкальный критик, «МН»
В трех скандальных историях речь почти не идет о публике, даже формально. В прямом смысле слова она фигурирует только в иске к Большому театру (об ущербе, нанесенном спектаклем «Руслан и Людмила» чувству прекрасного одной зрительницы). Инициаторы атаки на «Золотого петушка» — группа православных граждан, надо думать, группой на спектакль не ходившая. А премьеру в прошлом сезоне вообще проспавшая. Эта чудная компания проснулась, когда публичное обсуждение взаимоотношений православной церкви и искусства зашло в тупик, а «Пусси Райот» продлили срок досудебного ареста еще на два месяца. Тут-то группе граждан и показалось, что в «Петушке» нет должного уважения к институту. В третьем случае с протестом в РПЦ обратилась якобы родительница якобы ребенка, якобы поющего в хоре. Эта жалоба — подделка и анонимка, ее реальный автор, кем бы он ни был, явно не имеет отношения к публике. Речь может идти о том, что во всех трех случаях (для тихой оперной заводи это действительно много, особенно когда подряд) фигура жалобщика представляет собой воплощенную в образе тролля общественную инициативу. Жалобщик разговаривает от имени тех, кто на опере спит, но просыпается, чтобы потребовать от искусства удобства употребления и подчинения своим представлениям о добре и зле.

Того же требовали якеменковские дружины от оперы Десятникова по либретто Сорокина. Но это были требования посторонних, слабая позиция. Теперь атмосфера сгустилась, и протестуют как будто свои. Однако если присмотреться, происходящее страшно похоже на инсценировку. Жалобщики подставные, только адресаты жалоб вполне реальные — РПЦ, прокуратура, Минкульт. Пока что тролли разговаривают со своими покровителями через голову оперного театра, стороны пробуют перо. Тролли пишут в РПЦ, протоиерей в ответ призывает народ закидывать оперу яйцами. Тролль в культурный департамент — департамент шлет комиссию, у которой никаких полномочий. Зато сам директор готов снять постановку, если эксперты убедят его в том, что намечается лажа. Жалобщики и ведомства нужны друг другу для взаимной легитимизации. А еще — посмотреть, на что можно спровоцировать публику, чтобы та сама обратилась к начальству за проповедью простоты и моральной благонадежности. И потом чтобы директора сами себя и сняли. Но пока оперный театр остается таким, как был, — слабым, случайным, несмелым, эпизодически выдающимся, обращенным невесть к кому. Тут рекламные возможности скандала сильно преувеличены, а перспектива выделения финансирования в соответствии с количеством регулярной нравственности в репертуарных планах может оказаться недооценена.​