Дягилевский фестиваль имени Курентзиса

Та движуха, которая так опьяняет на бульварах Москвы, происходит здесь в музыкальной сфере

В Перми прошел Дягилевский фестиваль — шестой и одновременно первый по счету, так как именно он был сверстан уже с учетом всех особенностей наступившей эпохи Курентзиса. Новая музыка, новый театр, никаких компромиссов и никакой, упаси господи, провинциальности. Ключевые пункты — российская премьера оперы Паскаля Дюсапена Medeamaterial (1992) по пьесе Хайнера Мюллера, приезд гуру греческой режиссуры Теодороса Терзопулоса с его изматывающими спектаклями, медитации в темноте под рояль Антона Батагова, эталонный в мире современной музыки франкфуртский Ensemble Modern и роскошный Фестивальный оркестр, в который на финал фестиваля съехались отборные музыканты из России и не только.

Не станет ли фестиваль последним — в связи со сменой губернского начальства? Этот вопрос, такой привычный для нашего отечества, конечно, витал в воздухе. Но скорее добавлял той пьянящей эйфории, ради которой стоит отправляться в Пермь из равнодушных столиц, сладкую интонацию вызова.

В самом деле, не оценят — им же хуже. Новый губернатор, сменивший прежнего, под покровительством которого началась «пермская культурная революция», никак на фестивале не отметился. Хотя его ждали. Зато несколько дней на фестивале провел не кто-нибудь, а сам Жерар Мортье, «дягилев нашего времени», перед отъездом домой сверкнув россыпью грядущих совместных планов Перми и Мадрида.

Местная оперная труппа, да и местный оркестр были, увы, чужие на этом празднике (не в пример местной балетной труппе, у которой все в порядке — «Бахчисарайский фонтан» с парижской этуалью Мари-Аньес Жило, новые «Петрушка» и «Шут»), и от этого, конечно, неуютно. Зато Андрей Баранов, весь сезон сидевший у Курентзиса на первом пульте, аккурат под занавес фестиваля выиграл конкурс Елизаветы. Такого не то что с концертмейстерами, с солистами нашими давно не случалось! А ведь Баранов, получается, уже немножечко пермяк!

Отсутствие этого блестящего скрипача на финальном концерте Дягилевского фестиваля, впрочем, никак не сказалось на зашкаливающем качестве мероприятия. Недостатка в первачах не было. Куда в оркестре ни глянь — везде первосортный товар. В гобоях сидит лидер «Возвращения» Дмитрий Булгаков, в медной группе — звезда РНО трубач Владислав Лаврик, в скрипках — шеренга концертмейстеров нескольких оркестров и еще Граф Муржа и Елена Ревич для верности, первый пульт виолончелей — прошлый и нынешний концертмейстеры Госоркестра, за которыми на втором пульте скромно пристроился Борис Андрианов. И так далее. В общем, справились и без Баранова.

«Можно предположить, что в представлении Курентзиса не оркестр — ради фестиваля, а фестиваль — ради оркестра», — пишет местная оппозиционная пресса. И, глядя на счастливое лицо дирижера, тут даже возразить нечего. Да, человек осуществляет свою невероятную мечту, и наблюдать за этим чудом — большое удовольствие. Хотя, конечно, к Театру оперы и балета все это не имеет никакого отношения.

Призрак Люцерна бродит по Перми. Оркестр Клаудио Аббадо, в который время от времени съезжаются ведущие солисты (в частности, Наталия Гутман), чтобы помузицировать для души — знаменитый образец, чтобы успокоить недовольных. В каком-то смысле, фестивальный оркестр — это отрицание тех достоинств, которыми отличается топовый коллектив: традиции, сыгранность, возраст (хорошему оркестру, как принято считать, не может быть меньше ста лет). Всему этому противопоставляется пламенное желание собравшихся хороших музыкантов поиграть музыку. И в данном случае уж точно дело не в материальной заинтересованности, а в желании кайфануть, попробовать новое, выскочить из скучной системы. После огромного и тяжелого выступления (Первый концерт Брамса, «Жар-птица» Стравинского, «Ромео и Джульетта» Прокофьева и «Болеро» Равеля на бис) музыканты не разошлись по гостиницам и съемным квартирам, а до двух часов ночи играли в пустом зале разными ансамблями сами для себя — и, пожалуй, это самое сильное мое впечатление от фестиваля.

Вообще-то, наиболее выразительные вещи здесь происходят даже не на сцене перед публикой, а в тот момент, когда публики нет. Вот, например, столовая театра. Великий Ensemble Modern, привезший свой знаменитый и прекрасный проект Chaplin Operas (три фильма Чарли Чаплина со специально написанной, невероятно остроумной и точной музыкой Бенедикта Мейсона), мимикой и жестами решает сложную проблему с пирожками: сортов много, а что внутри, непонятно. Буфетчицы деликатно приглушают радио, чтобы потом, когда наконец франкфуртцы вернутся в зал на репетицию, на полную громкость врубить про то, как «музыка нас связала». И сочетание этих звуков с теми, что транслируются в столовую со сцены, дает изумительный эффект.

Или фантастическая ночная репетиция в зале Дягилевской гимназии (основная репетиционная база MusicAeterna, где в дневное время раздаются требовательные звонки на урок). Первый фортепианный концерт Брамса, Алексей Любимов (в здешней молодежной компании он, конечно, «Алексей Борисович») на каждом такте вскакивает из-за рояля и уточняет с маэстро очередную артикуляционную деталь, которую публика наверняка не заметит. Но именно то, что всем присутствующим она, тем не менее, важна и совершенно необходима, дает ощущение какой-то особой силы этого места.

Музыкальная инфраструктура — вообще-то, довольно системная вещь. Но всегда есть некоторое количество людей, которые выбиваются из общих правил, или виртуозно балансируют на краю, или как-то еще умудряются просуществовать без ровно сыгранного Первого концерта Чайковского. Так вот, их всех, как магнитом, стягивает в Пермь. Та движуха, которая так опьяняет на бульварах Москвы, происходит здесь в музыкальной сфере.

Помимо людей, пригодных для игры в оркестре, в большом количестве на фестивале присутствовали и другие специалисты. Особо многочисленны были пианисты, что в некоторой степени объяснялось наличием в программе «Свадебки» Стравинского, для исполнения которой необходимо четверо (Вадим Холоденко, Иван Соколов, Александр Мельников, Кристофер Тейлор, до этого сыгравший ни много ни мало «Двадцать взглядов на младенца Иисуса» Оливье Мессиана). Суперэксклюзив — два волшебных гипнотических вечера с Антоном Батаговым (говорят, флаеры раскидывали в центрах йоги): Бах, собственная музыка и часовая медитация под Мортона Фелдмана. Вообще, «ритуал» оказался важным понятием для объяснения общих настроений на фестивале, даже «ритуал отключения мобильного телефона», который Курентзис небезуспешно практиковал почти перед каждой программой, сюда вписывался.

Пианистов по численности, кажется, превосходили только композиторы. Обещанный Дюсапен не приехал, и анонсированная премьера Бориса Филановского («Примадонна», интервью для сопрано с оркестром) отменилась в последнюю минуту. Планы тут легко строятся и легко меняются. Но зато здесь показали, что такое современная европейская опера, как она звучит и выглядит. И это совсем не то же самое, что «Братья Карамазовы» в Мариинском театре. Точка невозврата пройдена. Речь даже не о назначении здешней Medeamaterial в намеренно гламурной, холодной и какой-то антинутряной постановке Фила Григорьяна шедевром. Речь о том, что в одном из городов России наступил оперный XXI век. И никуда от этого не денешься. Главные победы проекта — работа оркестра MusicAeterna и в одночасье вспыхнувшая новая звезда Надежда Кучер, исполнившая сложнейшую партию главной героини.

Еще одна премьера новой музыки, в данном случае — специально написанной для театра — «Геревень» Владимира Николаева для того же состава, что «Свадебка» Стравинского: четыре рояля, ударные, хор и солисты. Это уже бенефис хора MusicAeterna, который — как целиком, так и с помощью отдельных своих представителей (трое солировали) — вытворяет невероятные вещи. На подходе опера Дмитрия Курляндского «Носферату», премьера обещана зимой. Команда Курентзиса живет в завтрашнем дне. Другая часть театра — скорее во вчерашнем. Сегодняшний день — под вопросом.