Как это делает Черняков

Принципы работы знаменитого режиссера глазами его ассистента

Имена:  Дмитрий Черняков

Более или менее утихли страсти вокруг осенней премьеры «Руслана и Людмилы» в Большом театре. Но уже приближается зимняя серия показов, на которые должна подтянуться другая, непремьерная, нетуристическая и неоперная публика, заинтригованная скандальным шлейфом от спектакля. Интересно будет сравнить реакции — наверное, наберется богатый социологический материал.

У самого же виновника всей этой шумихи — режиссера Дмитрия Чернякова (вскоре после премьеры получившего звание заслуженного деятеля искусств РФ) —

Читать!

• 4 года с OPENSPACE.RU: Best of the Best
• Юровский об опере «Мастер и Маргарита»
• Заветные желания наших авторов и коллег
• Сергей Жадан. Ворошиловград
• Лена Катина: «Эти песни надо петь пожизненно»

уже новые времена и новые вершины. 8 февраля в Амстердаме состоится премьера оперы Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии». Это первый ремейк в его карьере, очень показательный. «Китеж» — ключевое название для Чернякова, с которого одиннадцать лет назад фактически началась целая эпоха в российском оперном театре, шумная, спорная, болезненная, очень эмоциональная. За этот недолгий период консервативный оперный жанр у нас выбился чуть ли не на самую передовую современного искусства.

Новый «Китеж» не имеет никакого отношения к тому, мариинскому. Это совершенно новая постановка, западно-европейский спектакль с международным кастом, копродукция с барселонским Лисео и миланским Ла Скала. И так получается, что этим уплывающим в Европу «Китежем» и довольно-таки мучительным домашним «Русланом», судя по всему, завершается эпоха Чернякова в российском оперном театре. Дальнейшие творческие планы режиссера, расписанные на несколько лет, связаны уже только с заграничными проектами: в ближайшее время ожидаются «Трубадур» в Брюсселе, «Енуфа» в Цюрихе. Уже известно про «Князя Игоря» и «Кавалера розы» в Мет, а также «Войну и мир» в Берлине на открытии после реконструкции театра Unter den Linden.

Так что для творчества 41-летнего режиссера, много лет ходившего в «молодых», вдруг становится актуальным жанр воспоминаний. Известно, что Черняков любит и умеет окружать свои репетиции тайной, доступной только посвященным. Но OPENSPACE.RU придумал, как подсмотреть в замочную скважину: режиссер НАТАЛЬЯ АНАСТАСЬЕВА, проработавшая на репетициях «Руслана» в скромной и утомительной роли ассистента, делится своим опытом и своими наблюдениями. Местоимение «он», которым в ее монологе, как правило, заменяется фамилия главного героя повествования, надо полагать, не требует уточнений.


Когда я была студенткой, я работала ассистентом с Аллой Сигаловой в «Новой опере» на «Травиате». Работала с Юрием Любимовым, когда была «Пиковая дама» из Боннской оперы. Еще какие-то постановки в «Новой опере» были. Но тут был абсолютно другой тип работы, непривычный для меня. Иногда надо было просто бегать за ним, просто быть рядом. У нас не было беседы, что он меня принимает на работу, что надо делать то-то и то-то. У нас почему-то на это не было времени. И мы уже познакомились, когда он рассказывал труппе концепцию спектакля.

Сначала было все мило — репетиции с 11:00 до 14:00 и с 19:00 до 22:00. Это длилось недели две. И потом это кончилось, и началось так: с 11:00 до 14:00, с 15:00 до 18:00, с 19:00 до 22:00. Ну и, конечно, разговоры-переговоры, никаких обедов и отдыха во время перерыва не получалось, мы только бегали с Новой сцены на Основную по этим катакомбам.

Вот чем я в первую очередь восхищаюсь в Чернякове — он блестяще ориентируется в пространстве. Он четко идет, не останавливается ни на секунду, поворачивает в правильные повороты; если есть загородки, он их поднимает, пролезает совершенно спокойно, плюет на МЧС, охрану, идет вперед. Причем он не торопится. Просто ощущение, что двигается комета по какой-то своей траектории. Никто его никогда не останавливает. И за ним бегу я.

Так же он себя чувствует на территории музыкального пространства. Он знает все — от начала до конца. На каком такте, на какой ноте должен разбиться бокал, когда и в каком темпе нужно веником собрать его осколки. И это незыблемо. Никогда нельзя по-другому. Это, конечно, очень жестко, но это работает. Иначе бы все рассыпалось, поскольку спектакль очень сложный: по мизансценам, по количеству реквизита, по количеству задач — актерских, музыкальных, технических.

И каждое движение он проверяет на себе. За каждую артистку миманса, хора он проигрывает всю ее партию. (Я тоже играла за всех персонажей, для меня это было внове.) Часто бывает, что они уже сами хотят попробовать, потому что им по многу раз надо отрепетировать, чтобы уложилось все в голове, но он продолжает играть за них, проверяет, что-то меняет.

Я вела дневник. Записывала в него уроки. Потому что талантливых людей — море. Вон, вокруг оглянись, все умные, всё понимают. Но чтобы ты довел до конца то, что ты делаешь, это кишка тонка.


Главный урок: ничего личного. Есть только функция. Ты ассистент режиссера. А ты художник по костюмам. А ты технолог декораций. А ты артист. И всё. Плевать, как ты ко мне относишься и как я к тебе. Это не имеет никакого значения. Хотя мы можем в буфете сидеть и травить анекдоты. Если он приходит в хорошем настроении, это ничего не значит. Если он приходит в настроении полководца перед боем, это тоже ничего не значит. Есть у него фраза: «Это твоя персональная ответственность». Очень страшная фраза. И если ты не выполняешь каких-то задач, это твоя ошибка, и он будет это говорить тебе в лицо, при всех, не стесняясь в выражениях. Говорить, что ты что-то делаешь ужасно, непрофессионально, бессмысленно. И это людей и задевает, и мобилизует.

Есть жесткость, нет снисхождения. Но он сам по таким же правилам работает, поэтому люди, я думаю, соглашаются, терпят.


Второй урок: «свобода, равенство, братство» отменяются. Очень скоро все понимают, что ничего этого нет — ни свободы, ни равенства, ни братства. Есть колоссальная ответственность, и он ее не задумываясь берет на себя. Когда уже дело идет к премьере, ощущение, что он идет в бой один. Абсолютно одинокий. Все вокруг вроде рядом, но то ли берегутся, то ли в себя ушли, то ли что.

Он говорит: «Ты увидишь, я сейчас задержу репетицию на двадцать минут, и никто не пикнет». И действительно. Сначала профсоюз что-то «бу-бу-бу». Но два-три слова — и все умолкало, все работали.

Ему нужно все подчинить себе. Был такой момент. Мы уже 158 раз репетировали сцену свадьбы. Я сыграла за всех. Мне казалось, что я сделала свое дело и уже в данный момент не нужна. Я сидела в зале вместе с Чарльзом (Чарльз Уокман — исполнитель роли Финна. — OS) и его переводчицей. И я у нее стала спрашивать специфические театральные термины на английском и их записывать. Он это каким-то третьим глазом увидел и мгновенно все пресек. Начал меня нагружать какими-то поручениями. Уничтожил отвлекающие факторы. Потому что все должны быть только в деле. У всех должна быть максимальная концентрация.

Никогда не знаешь, по какому плану пойдет репетиция. Он начнет ковыряться с одной деталью, и это будет занимать 2 часа 50 минут. А последние десять минут кто-то что-то споет. А все ждут. Никого не отпускает. Полная неизвестность. Ты не знаешь, что тебя ждет.

Он мало кому доверяет. Творческие предложения артистов очень осторожно принимает. Кто-нибудь умно и тонко разбирает свою роль, свои задачи — он голову наклоняет, слушает. Потом говорит одно слово: нет. Или: «Нет, я не согласен».

При этом артистов он безумно любит. Про каждого знает биографию, всё-всё-всё. Но он проделывает, мне кажется, с ними какие-то ритуальные вещи: берет за горло руками или бьет в диафрагму — это же две сакральные зоны. Улыбается при этом, хихикает. И уже человек твой, он подчинен тебе. Начиная от Ульяны Алексюк (одна из Людмил. — OS) и кончая Образцовой — все прошли через эту историю.

Были два артиста, которые сошли с дистанции. И каким-то образом было заранее понятно, что так будет. Вот с Образцовой (Елена Образцова планировалась на роль Наины. — OS) так произошло. У нее была одна блестящая репетиция. Сначала она примерялась, шутила, присматривалась, потом стала говорить, что что-то здесь надо изменить. Он улыбался, но было видно, что ничего из этих предложений не случится. А потом стало ясно, что она уйдет.

{-page-}

 

Третий урок — невероятная дотошность. Уже можно вроде бы артистов, которые выдали 150 процентов своих возможностей, оставить в покое. Но нет, продолжаются бесконечные репетиции. Одно и то же движение повторяется часами. Особенно сцена в замке Наины. Где каждой девушке ставили каждое движение просто до мизинца. Где на каждую ноту что-то должно было происходить. Шаг вправо, шаг влево — расстрел. Иногда мне казалось, что эта дотошность — слишком. Уже и так все хорошо. Зачем улучшать? Но это жесткое прокрустово ложе потом — раз, и становится своим.

В спектакле участвовал ребенок, сын артиста миманса, и он не справлялся (роль ряженого Черномора с огромной маскарадной головой на свадьбе Руслана и Людмилы. — OS). У него не получалось так быстро бегать и реагировать, как надо было. И Митю это очень напрягало. Если что-то, по его мнению, не годится, он никогда не смягчит, не пожалеет, не уступит. Нужно, чтобы был результат такой, как он хочет. И по-другому не будет. Он сказал: «Ищите решение». Нашлось такое: мы пригласили лилипута, профессионального артиста, который бегает во время этой сцены. А в самом конце, когда голову срывают и под ней обнаруживается мальчик, делаем подмену.

Он с самого начала говорил, что, когда мы придем «туда» (имеется в виду отремонтированная историческая сцена. — OS), будет ад, потому что там все новое и ничего не работает. И у нас все должно быть готово. Просто у меня было свое понимание готовности. Оказывается, все должно было быть готово до миллиметра.

Действительно, незадолго до премьеры был очень конфликтный день. Мы вышли на сцену. И ничего не работало, не ездило. Декорации задевали друг друга. Перестановки длились часами. Кокошники загораживали все действие. Везде были накладки. Все начали огрызаться. Катастрофа. Мы должны были сделать последний прогон, и он не состоялся. Техническая часть нас подвела.

Было собрание, его вел Гетман (заместитель генерального директора Большого театра. — OS). И вдруг произошла какая-то странная вещь. Наступил этот момент — «ничего личного». Закончились претензии всех ко всем, обиды. Все стали думать, как выкрутиться. Конструктивно. Без истерики, без крика. Какие нужны технические репетиции? Сколько раз нужно декорациям переехать туда-сюда? Это был разговор людей, которые забыли о том, что они устали, что они хотят есть, пить, писать, что они обижены, что у них есть какие-то свои дела, семьи. С утра все равно, конечно, происходили какие-то накладки, и отвечающий за них человек как-то оправдывался, и Митя говорил: «Я вас не критикую, я просто говорю, как должно быть». И вдруг случилось чудо: все срослось. Как будто из темного леса все вышли живые и здоровые. И все друг друга обнимали-целовали, и это было очень искренне. Часто в конце проекта все целуются, чтобы поскорее расстаться и забыть. Но здесь говорили: «Скорее бы февраль».

У нас очень много приглашенных в мимансе задействовано. Две девушки, которые делают тайский массаж — никакие, конечно, они не тайки, одна алтайка, другая бурятка. И те, которые голыми бегают, — в театре же никто не стал раздеваться. Еще Кэтрин, мулатка в садах Наины. Ну и культурист Гоша. Когда он появился, настоящий зоопарк начался, все на него приходили смотреть. Сначала на эту роль Митя весь миманс забраковал, самых мышечных. И продюсер нашла Гошу — он не только культурист, но еще и чемпион Восточной Европы по бальным танцам. И он очень интеллигентный, с чувством юмора, потрясающе репетировал. Он сначала говорил: «Знаете, у меня час стоит 150 долларов, зачем мне вот это все? У меня прайм-тайм с семи вечера. Мне сказали, что нужно прийти только один раз на первый спектакль. А я, оказывается, должен семь раз приходить?» В итоге Гоша проникся, а на все свое забил. Правда, понял, что ему приходить в театр можно к девяти вечера. Он был очень удивлен криками из зала (именно на его выход публика начинала кричать «Позор». — OS), не предполагал никаких скандалов. Он говорил: «Не знаю, выходить мне сегодня или нет?»

Вообще мы многие вещи репетировали, не предполагая, что будет такая реакция. Почему, например, когда входит Руслан в сцене у Черномора, все начинают дико хохотать? Но потом нам уже и самим стало смешно.

У него есть такая черта — он умеет напустить какого-то священного ужаса. «Не дай бог что случится!» И случилось: Заремба (Елена Заремба осталась в этой продукции единственной исполнительницей роли Наины. — OS) сломала на премьере руку. Лена еще во время репетиций показала чудеса актерской стойкости — ни разу не заплакала, не пришла в раздражение. А когда это случилось, она сидела на полу и потом просто повернула голову к помрежу за кулисы. И мы поняли, что это всё. Но она встала, доиграла сцену со сломанной рукой. Потом уже в антракте ей наложили лангетки.

Что важно в Митиной работе с артистами? Он все приближает к нам. И иногда в самые ответственные моменты что-то личное рассказывает о себе. Вот одна история. Тихомиров (один из исполнителей роли Руслана. — OS) спрашивает: «Мы все играем современных людей, а у меня этот меч в руках, к чему он, что это значит?» Митя рассказывает: «Работал я осветителем в этом театре, когда мне было лет семнадцать. И вот меня как-то послали в мастерские забрать отремонтированные канделябры из спектакля “Щелкунчик”. И почему-то не было машины, пришлось с этими канделябрами ехать в метро. Сейчас я бы с ними шел, размахивал, был бы счастлив, что на меня все смотрят. Но тогда я был готов провалиться сквозь землю. И вот Руслан — он такой же: меч раздобыл, представляешь, как он вез его? Наверное, прятал в этой своей грязной куртке. На него все косо смотрели. Вот что такое этот меч». Все время что-то такое придумает, что сказать. И это работает.

Бывают люди, которые срывают зло, сосут энергию. Но сосет тот, который потом это жрет. Он не так. Он, конечно, выматывает. Но иногда наступают такие моменты… Например, когда мы репетировали хороводы в сцене свадьбы, вдруг все срослось, и артисты вовремя все сделали. И не разошлись в вокале! И он им говорит: «Лучший хор в мире!» И говорит это с совершенно распахнутым сердцем, искренне. Со знанием дела, потому что он много где работал. И они всё это едят, и счастливы, и повторяют еще лучше.

Записала Екатерина Бирюкова