Пьер-Лоран Эмар: «У меня своя стратегия»

Главный интеллектуал среди современных пианистов о способе сделать Листа живым и других возможностях нестандартного программирования

Имена:  Пьер-Лоран Эмар

12 января в Концертном зале Мариинского театра состоится сольный концерт пианиста Пьер-Лорана Эмара — одной из ключевых фигур

Читать!

• 4 года с OPENSPACE.RU: Best of the Best
• Юровский об опере «Мастер и Маргарита»
• Заветные желания наших авторов и коллег
• Сергей Жадан. Ворошиловград
• Лена Катина: «Эти песни надо петь пожизненно»

современного музыкального мира. Эмар известен в первую очередь как блестящий исполнитель репертуара последнего столетия — Айвза, Веберна, Бартока, Берио, Лигети, Этвеша, Картера. Однако в последние годы он стал все чаще играть Моцарта и Бетховена, записал «Искусство фуги» Баха, обратился к Шуману и Листу. ИЛЬЕ ОВЧИННИКОВУ пианист рассказал о сочетаемости сочинений Листа с современной музыкой и поделился мечтой об отпуске.


— По какому принципу объединяются в вашей петербургской программе сочинения Куртага, Шумана, Листа и Дебюсси?

— Что касается Дебюсси, в этом году я много его играю и записываю. Мне давно хотелось обратиться к его прелюдиям — в Петербурге прозвучит Вторая тетрадь. Запланировав их запись, я уже потом сообразил, что нас ждет годовщина Дебюсси — в августе будет отмечаться его 150-летие.

С Листом постепенно прощаюсь — этот долг я отдал сполна. В прошлом году (когда отмечалось двухсотлетие композитора. — OS) я играл Листа в самых разных сочетаниях; идея объединить Листа и Куртага пришла мне в голову еще при подготовке к фестивалю Dialogues, состоявшемуся в Зальцбурге в декабре. В программе участвовал также «Ардитти-квартет» с сочинением Grido Хельмута Лахенмана: это вещь достаточно продолжительная, в одной части, с очень яркой композицией. И я решил исполнить рядом с ней один из шедевров фортепианной литературы — также в одной части и с очень сильной формой, также крайне новаторский для времени своего создания (1851—1853) и открывающий много новых возможностей инструмента. Я говорю о сонате Листа.

Осталось найти нечто вроде рамки для обоих сочинений, чтобы программа была цельной и не слишком короткой. Мне показалось не очень удачным начинать с Grido. Слушателя сначала надо подготовить. Начинать с сонаты Листа тоже нехорошо — это всем известный хит, а нужна перспектива. И мне пришли в голову «Игры» Куртага. Для первого отделения я выбрал пьесы максимально радикальные, а для второго — перед Листом — пьесы, так или иначе пародирующие виртуозность как таковую. Это способ взглянуть на виртуозность Листа со стороны, дистанцироваться от нее, не быть слишком серьезным, добавить своего рода специю.

— Недавно вы также выпустили альбом «Посвящение Листу», где сочинения Листа сопоставляются с пьесами Вагнера, Скрябина, Бартока, Равеля, Мессиана, Берга и нашего современника Марко Строппы.

— Моей целью было подчеркнуть, каким разным мог быть Лист и насколько он современен. Сам Лист считал себя музыкантом будущего, защищал, как мог, музыку своего времени и многое открыл — начиная с современного рояля и кончая новыми гармониями и формами, новыми типами сочинений, изобретением атональной музыки.

В альбоме два диска — две концертные программы. Первая демонстрирует, какие разные формы может принимать фортепианная соната. Я выбрал три одночастных сонаты. Сонату Вагнера «В альбом Матильде Везендонк» — чтобы подчеркнуть влияние Листа на Вагнера, напомнить об их отношениях и высветить в сонате Листа целостность и его кропотливую работу с темами. Это нашло продолжение у Вагнера в системе лейтмотивов, но если сравнить их сонаты, то результат Листа — и сложнее, и богаче.

Соната Берга подчеркивает масштаб формы и драматургии в сонате Листа — инструментальной драме на границе старого и нового миров. На фоне Берга особенно видно, как соната Листа открывает новые двери. Сегодня она звучит для нас привычно, как цитата. Но когда она только родилась, это был революционный шаг.

А Девятую сонату Скрябина я выбрал, чтобы показать, как создавался новый тип виртуозности, и чтобы подчеркнуть демоническое в обоих композиторах: повторяющиеся ноты в начале сонат создают ощущение опасности...

Каждая из этих трех сонат предваряется одной из поздних пьес Листа, из чего видно: не такая уж граница между поздним Листом и Вагнером, Скрябиным, Бергом. И это мой способ показать, как далеко Лист продвинулся к концу жизни, оказавшись настоящим пророком.

У второй программы из этого альбома совсем иной характер — пьесы объединены по парам. В случае с поздним Листом и Бартоком мы видим, как смел был Лист в области гармоний. Пьеса Строппы подчеркивает, как изобретателен был Лист в структуре фортепианного письма. В случае с Равелем мы видим в Листе художника — предтечу импрессионистов. А Мессиан открывает нам глаза на то, как Лист работает с музыкальным временем.

Это мой путь размышлений о Листе, мой портрет Листа и его творчества, которое гораздо шире, нежели просто сочинение музыки. Он был невероятно открыт своему времени — людям, литературе, живописи, философии, различным идеологиям.

— Было ли сложно поместить в программу сочинение Марко Строппы? Его имя никогда не появилось бы на диске Deutsche Grammophon, если бы не соседство с именами Листа и вашим.

— Нет, не было. Мы легко находим общий язык и с руководством фирмы, и с моим продюсером, и с теми, кто отвечает за маркетинг. Я понимал, что они должны быть прагматиками, однако они поддержали меня, что стало приятным сюрпризом. Как и положительная реакция прессы, особенно там, где внимательно слушают музыку, — например, в Германии и некоторых городах Америки. Я не предполагал, что эта запись вызовет такой энтузиазм, и был счастлив.

— Как и Лист, вы последовательно боретесь за новую музыку…

— А как же иначе? У меня своя стратегия, и это подходящий случай для ее применения. Это способ сделать Листа живым, дав ему еще одну возможность помочь новой музыке прийти к слушателю.

— Еще один важный для вас композитор родился днем позже Мессиана и жив до сих пор: Эллиот Картер, которому 11 декабря исполнилось 103 года и который много написал для вас. Вы по-прежнему в постоянном контакте?

— Да, и минувшим летом мне довелось сыграть премьеру его Концерта для фортепиано, ударных и оркестра на фестивале в Олдборо, где я художественный руководитель. Но теперь он решил, что получилось мало, и собирается дописать еще одну часть. Также он работает над вокальным циклом для баритона и ансамбля, попутно выполняет другие заказы и по-прежнему полон творческой энергии. Его Концерт — настоящий полет фантазии, живая и образная музыка, настроение которой постоянно меняется, но происходит это очень органично. Когда слушаешь тот или иной эпизод Концерта, тебе кажется, будто прошла жизнь, а прошло всего две-три минуты. Сам Картер не был на премьере, но вдруг соберется на следующую?

— Как долго вы еще будете возглавлять фестиваль в Олдборо?

— Мой контракт завершается в 2014 году, предстоят еще три сезона. Каждый год стараюсь придумать что-то новое и привезти исполнителей, которые много значат для меня. Программа ближайшего лета еще не опубликована, но некоторые секреты раскрыть могу. Серия концертов посвящается Лахенману, которого в Англии почти не играют. У нас будет звучать много камерной музыки Бартока. Важным событием должен стать уикенд, приуроченный к старту Олимпийских игр. Также мы отметим 60-летие Оливера Нассена, на протяжении десяти лет возглавлявшего фестиваль и поныне живущего в Олдборо. Его музыка не имеет ничего общего с тем, что сочиняет Лахенман, и это будет интересное сочетание.

— Недавно вы также сыграли в Берлине программу «Мозаика», которая на первый взгляд кажется странной: там перечислены имена трех десятков композиторов и обещаны как сочинения целиком, так и их части. Что это за программа?

— Я такие исполняю иногда, это мой способ отойти от традиционного составления программ, которые часто похожи друг на друга. Беру короткие сочинения или их фрагменты и пытаюсь их объединить наподобие мозаики: подзаголовок программы — «Коллаж-монтаж». Несколько блоков, в первом из которых я играю очень короткие пьесы максимально разных композиторов, которые работали бы на одну и ту же идею (Лигети, Барток, Шёнберг, Веберн, Булез). В другом — пьесы одного жанра из разных эпох — три вальса или, например, три регтайма — Стравинского, Бенджамина, Джоплина. Для третьего выбираю пьесы, которым вообще нечего делать рядом, затем беру ножницы и комбинирую их таким образом, чтобы они переходили друг в друга, и не всегда было бы ясно, где одна, а где другая (Бетховен, Кейдж, Шуман, Скарлатти, Штокхаузен). А в четвертом просто играю все подряд без перерыва, переплывая от одной пьесы к другой, так, чтобы даже искушенные слушатели заметили переход лишь через пару тактов (Мюрай, Шёнберг, Куртаг, Мессиан, Равель, Мусоргский).

Это игра, но весьма серьезная, она побуждает к размышлению о времени, о соотношении пьес между собой, о нашем к ним отношении и о том, что можно с ними делать. Во время концерта я делаю небольшие объяснения.

А на сезон 2013/14 я беру творческий отпуск и с сентября почти не играю, начну только в июне 2014-го. Мне это давно необходимо, и все мне советуют это. Для новых масштабных идей нужны время и силы. Недавно я вновь побывал в Киото, где на этот раз было особенное буйство красок. Природа и архитектура там составляют единый ансамбль невероятной красоты; всегда говорю, что поселился бы в Киото, если бы перестал играть… ​