3. РНО: КИНУЛ НЕМНОГО СЕНА, КОРОВА ЖУЕТ, МОЛОКО КАПАЕТ

— Снаружи кажется, что все хорошо — есть гениальные народные артисты, есть выдающиеся успехи, потрясающие концерты, престижные гастроли. Вы работаете в РНО. Вам комфортно внутри этой парадной оболочки? Или есть проблемы, которые вас волнуют?

— Все время я чувствовал, что меня сожрут, обманут, выгонят — всегда присутствовало это ощущение «на стреме». По разным причинам. Хотя, надо признать: Российский национальный в плане общения был самый адекватный, демократичный оркестр в Москве. А теперь все эти не вполне взошедшие ростки демократии растоптаны. Почему? Верхи молчат, а низы уже и не хотят. Получается, что общество расслоено. Старики боятся всего и от всего отказываются. Очень уважаемый музыкант, концертмейстер одной из струнных групп оркестра, говорит мне недавно: «Ребята, вы давайте — а мы поддержим». Я ответил: Иван Иваныч, а вот эти «мы», которые якобы собираются кого-то поддержать, можно ли быть в них уверенными? От ответа он ушел. По инициативе Большого театра подготовлено и опубликовано письмо в защиту музыкантов ГАСО, которое подписали оркестранты всех крупнейших московских симфонических коллективов. Но когда у нас пустили по оркестру это письмо — его подписали от силы тридцать человек. Люди, даже молодые, просто «отмораживались»: это не мое дело, и все.

А если перейти к конкретным проблемам, то это полное отсутствие всякого роста, который зависит не только от желания и труда музыкантов, а от возможностей, предоставляемых организацией. Историю РНО можно разделить на две части — «было» и «стало». Если прежнее руководство — Сергей Марков, Сергей Корниенко — поддерживало частные, сольные проекты, камерную, ансамблевую музыку, поездки на конкурсы (это просто оплачивалось из оркестровой казны), то теперь, при директоре Полтевском, если человек захочет самосовершенствоваться, ему нечего будет есть. Оркестр играет по инерции, пока не заметно хуже, но лучше будет уже вряд ли. Не думаю, что кто-то смотрит, учит свои партии — за редким исключением все читают с листа на общей репетиции. И не надо все сваливать на музыкантское отношение — долг, совесть и прочее. Пренебрежение со стороны руководства вызывает у артистов ответное безразличие к работе.

— Музыканты не осведомлены о своих правах и никак не собираются их защищать?

— Это проблема нашей страны вообще. Не думаю, что, окажись на нашем месте шахтеры или моряки, ситуация с правами была бы лучше. Такова наша система: свои права знает минимум людей, и никто не пытается о них узнать — благодаря своему воспитанию, что ли. Гражданская позиция есть лишь у очень ограниченного, ничтожного меньшинства. И если сравнивать нас с другими странами третьего мира, например с Бразилией, то разница просто колоссальная. Наверное, это можно списать на наш всепожирающий социализм, однако и в Бразилии была жестокая диктатура.

— Вы говорите, прежнее руководство было хорошее, а теперь вами руководят плохо.

— Нет, отнюдь не абстрактно хорошее, просто более лояльное.

— Да, но за вычетом четырех лет спиваковского руководства оркестром фактически бессменно руководит Михаил Плетнёв. Что же, его отношение изменилось?

— Как раз нет, не изменилось. Только дело в том, что Плетнёв никогда оркестром не руководил по-настоящему и не пытался это делать. Даже ни разу не появился на конкурсном прослушивании кандидатов в оркестр. Будем справедливы — он очень талантливый музыкант, и некоторые называют его даже гениальным, но он, видимо, предполагал, когда создавал РНО, что он сделается сам, все произойдет само собой по какому-то неведомому стандарту. Не особенно разбираясь в людях, которые его окружают, он отдал все им на откуп, пустил дело на самотек. Плетнёв от всего устранился. Он не разбирается в вопросах финансов, администрирования, оркестрового хозяйства — вернее, они его не трогают и не интересуют. Он устранился от этого и, по-видимому, никогда не хотел в это вникать. Однако когда речь заходит о его собственных интересах, тут он никогда своего не упустит. А радеть за наши права, за наше благополучие — ему это скучно. Когда шла его борьба с предыдущей дирекцией, с Сергеем Марковым, он пел дифирамбы оркестру и раздавал обещания: мол, вы достойны лучшего, у нас будут самые высокие зарплаты, у нас будет всё, только надо чуть-чуть подождать. И в результате мы имеем то, что имеем.

— И что же?

— Мы имеем в директорском кресле человека абсолютно некомпетентного, который не разбирается ни в вопросах менеджмента, ни в симфонической специфике, которому неинтересно развитие оркестра как такового, он не заинтересован в привлечении лучших кадров, в создании по-настоящему значимых международных проектов. И только потому он оказался в своем кресле, что наш главный дирижер испытывает к нему давнюю дружескую симпатию. В руках этого человека, Олега Полтевского, оказался уникальный коллектив, широко известный за рубежом, со сложившимся имиджем и великолепными возможностями. Однако вместо того чтобы — имея и средства правительственного гранта, и американский спонсорский пул — выходить на действительно интересный, международно значимый уровень, он просто выкачивает все возможное из накопленного за двадцать лет, как безмозглый паразит. Тот же фестиваль РНО, имея довольно большой потенциал, был более-менее грамотно реализован только в первый раз. Это была некая «потуга». Но с каждым разом он проходит все хуже и хуже, все более тускло и неинтересно. Вот последний фестиваль, Плетнёв там только на первом и заключительном концерте. А приглашенные дирижеры очень сомнительные. И определенное качество только благодаря оркестру и некоторым солистам.

И дело здесь не в деньгах. Дело в отношении. Музыканты, например, не чувствуют себя нужными на этом мероприятии. Это сделано для кого-то, но не для нас. Музыканты и дирижер должны быть единым целым. А в РНО все предельно разделено и дистанцировано. Вот дирижер, вот офис, а вот музыканты, и между собой никто не общается.

— Плетнёв разговаривает с музыкантами?

— Очень редко. Только в кризисные моменты.

— То есть вы слышите его исключительно на репетиции, когда он делает замечания к исполняемым произведениям?

— Человек он нелюдимый и абсолютный социопат. Но его мы можем простить за талант. А что касается администрации оркестра, директор просто принципиально не разговаривает с музыкантами, боится выходить перед оркестром, неделями не отвечает на телефон и не приходит на работу, когда мы репетируем. Чтобы не дай Бог встретить кого-то с вопросами или просто поздороваться. За пять лет не было выплачено ни одной премии, не объявлено никакой благодарности. Даже по завершении больших трудных гастролей или удачных концертов он не находит в себе мужества просто поздравить музыкантов и сказать спасибо.

— Директор боится встречаться с музыкантами?

— Он, во-первых, боится, а во-вторых, даже и не понимает, какой инструмент у него оказался в руках. Он использует оркестр как источник личной наживы, не более того, а что еще можно с этим делать, он не имеет представления. В его представлении мы что-то вроде коровы: кинул немного сена, она жует, молоко капает. А с коровой можно и не общаться. И не хватает только искры, чтобы оркестр вспыхнул и полез на баррикады.

— А почему, собственно, вам лезть на баррикады? Получаете зарплату вовремя, играете себе. Ну не любит вас директор, вы ведь его тоже не любите.

— Оркестр — это не завод или фабрика, мы не просто работаем и получаем зарплату. А если мы говорим о высших проявлениях мастерства, об искусстве, то здесь необходимы некие эфемерные вещи — творческая атмосфера, например. Хотя и в любой другой отрасли это нужно, кстати. Все сколько-нибудь уважающие себя компании всячески создают и культивируют корпоративный дух, а если атмосфера на предприятии отвратительная, то вряд ли они создадут успешные проекты и востребованные продукты. А внутри нашей компании атмосфера именно отвратительная, люди не хотят работать. К сожалению или к счастью для РНО, в Москве такая ситуация, что некуда уходить, везде ужасно. И если, скажем, в ГАСО придет сколько-нибудь интересный дирижер, хотя об этом еще рано пока говорить, наверное, то музыканты из РНО, да и отовсюду, с радостью пойдут туда работать, конкурс будет сумасшедший.

Материальных и творческих стимулов внутри коллектива нет. Даже уважение к Плетнёву неуклонно падает. Если раньше было соображение, что если мы восстанем против Полтевского, то тем самым обидим Михаила Васильевича и он от нас уйдет, то теперь уже все равно — просто хочется каких-то перемен.

— Я, конечно, знаю, насколько инфантильны музыканты в некоторых вопросах. Но мне также известно, как они циничны. Неужели такое наивное рассуждение возможно: мы будем критиковать директора, а Михаил Васильевич обидится и уйдет?

— Критикуют все-таки его постоянно, на протяжении пяти лет, но Плетнёв упорно и любовно прикрывает, защищает его, закрывая глаза на ошибки. Теперь среди музыкантов РНО речь идет о том, чтобы полностью отказаться работать с Полтевским. В связи с этим он не появляется ни на каких собраниях и не отвечает на письма: одно его появление спровоцирует бунт. Он полностью игнорирует решения художественного совета и не прислушивается ни к просьбам, ни к мнениям. Учитываются только интересы Плетнёва и интересы Полтевского. Если они совпадают с интересами музыкантов, то получается неплохо, а если нет, то выходят такие вещи, как записи с непонятными второсортными певцами. Или как будущий концерт с Валерией в декабре, с подозрительным дирижером Цукерником — афишами облепили уже всю Москву. Непонятно, как и зачем оркестр, получающий государственный грант, работает на подобных халтурах. Во всем мире такая работа считается сверхнормативной, и люди выполняют ее по желанию, за дополнительную плату, а нас загоняют в этот навоз, как стадо.

— То есть музыканты играют такой концерт за зарплату, и фактически он финансируется за счет средств гранта правительства?

— Да, во-первых, это все, что называется, «идет в зарплату», но, во-вторых, многие просто не хотят участвовать в подобных проектах: не видят смысла, считают это собственной музыкальной деградацией. Нас же к этому принуждают и обязывают.

Мы даже не хотим увеличения зарплаты, хотя было бы неплохо. Мы хотим нормального отношения, диалога. Но ни дирижер, ни директор с нами не общаются.

Любая мелочь дается с боем. Суточные в поездках нужно выбивать неделями, не говоря уже об их размере. Чтобы они хотя бы соответствовали государственным нормам, нужно было объявить дирекции, что если не будет рекомендованных государством суточных, то мы откажемся ехать на гастроли. На что директор ответил: «Я про это не знал. Вы же мне не говорите. Я не знаю, что репетиция должна идти четыре часа, а не шесть, что двойной вызов — это плохо, сверхнормативная работа. Я не знал! Пишите мне письма, звоните». И кругом вранье. Как-то он упросил художественный совет в виде исключения, ввиду крайне ограниченного финансирования, согласиться отправиться за границу без регуляторов. А график зарубежных гастролей, который он сам и составляет, очень плотный, каждый день переезд и концерт, ни дня «простоя». И что вы думаете — мы год уже гастролируем таким образом, сокращенным составом. Один раз дали слабину и позволили не взять наши инструменты — всё, играем теперь всегда на любых заемных дровах. Качество исполнения никак дирекцию не интересует в принципе. Оркестр играет на разном дерьме, и это уже норма.

В составе не хватает больше десяти человек. Конкурс на их места не проводится. Несколько лет назад Полтевский высказал свои соображения о том, что оркестр надо сделать фестивальным: сократить треть состава и доукомплектовывать необходимым количеством приглашенных музыкантов, в зависимости от программы (которые, кстати, он выбирает таким образом, чтобы не платить за ноты редких, современных сочинений и чтобы состав исполнителей был небольшим, — экономит на всем). Из-за этого, в частности, свои отношения с оркестром прекратил Владимир Юровский, дирижер принципиальный, не готовый играть с неукомлектованным оркестром, к тому же выбирающий нетривиальные программы своих выступлений. Так вот план этот, первоначально отвергнутый, сопровождавшийся отрицательными публикациями, теперь практически воплощен.

Из оркестра постепенно уходят музыканты, на их места конкурс не проводится. Приглашаются непонятные люди на программу, а вызов в РНО стоит 800 рублей. Кто пойдет «на халтуру» за такие деньги? В Москве за 800 рублей не работает уже никто, это смешно. Раньше люди шли за удовольствие поиграть с Плетнёвым, за честь. Теперь престиж упал, а кто хотел — уже с Плетнёвым поиграл. Все понял.

Одна очень хорошая молодая скрипачка сыграла прослушивание, всем понравилась, ее взяли на «испытательный период», который затянулся на годы. Когда она подошла к директору и спросила, когда же ее возьмут в штат, он ответил ей: «Вы музыкант второго сорта. Будете получать как все приглашенные». А когда за нее пришел просить концертмейстер оркестра — сказал: пусть сначала похудеет, у нее слишком большая задница, а тогда, может, и возьму в штат. Почти в каждой группе есть вакансии. А на эти места выделяются средства гранта, между прочим.

Старая история: когда на гастролях заболевали люди, Полтевский вычитал с них суточные. И это все создает атмосферу. Люди видят, что им не доверяют, ими пренебрегают, их обманывают и используют, им даже не говорят спасибо.

— А не было попыток законным путем урегулировать отношения с дирекцией, ограничить ее произвол, заключив коллективный договор, создать профсоюз, избрать представительный орган?

— Были попытки, но Плетнёв неоднократно заявлял, что он против любых профсоюзов. И наиболее активные в этом смысле были уволены, а остальные боятся. Потом, ведь зарплата музыканта состоит в основном из средств правительственного гранта, а размер выплат каждый месяц руководитель назначает по своему усмотрению. И любой протест подавляется просто: человеку перестают платить надбавки, и он остается с тремя тысячами рублей в месяц. А суды, как известно, работают в России слабо, законодательство в нашей сфере не разработано, и добиться чего-то в суде практически невозможно.