Александр Лубянцев: «Получил бы я первое место на конкурсе Чайковского, и все бы остальное мне уже было закрыто»

Разговор с альтернативным героем конкурса Чайковского

Имена:  Александр Лубянцев

25 июля в «Мастерской» состоится концерт пианиста Александра Лубянцева и вручение ему независимого Приза критики, учрежденного во время прошедшего конкурса Чайковского. ЕКАТЕРИНА  БИРЮКОВА выпила чаю в питерской квартире, где живет большая семья (у Саши четверо братьев и сестер, все занимаются музыкой) и десять кошек, и поговорила с не прошедшим в финал фаворитом.


— Вы сами-то поняли, что конкретно не понравилось жюри в вашем Моцарте?

— Не могу себе объяснить. Для меня это было удачное выступление. Но это уже было достаточно давно, я и думать об этом забыл. Сейчас больше занимаюсь своими делами. Очень много приглашений разнообразных, не успеваю покупать билеты. У меня нет личного менеджера, поэтому самому приходится все делать. Куда приглашают, туда и еду. По-моему, в основном это частные лица, которым понравилось, как я выступил на конкурсе.

Я очень много думал перед конкурсом, есть ли мне смысл туда ехать. Потому что уже на прошлом у меня там место было (на прошлом конкурсе Чайковского Лубянцев занял третье место. - OS). И страшно — все потерять. И в итоге вроде получилось, что я все потерял. Но, с другой стороны, приглашений сейчас у меня раз в триста больше, чем после того конкурса. А то, что я никакого места не получил, это возможность еще много поиграть в разных других конкурсах. Вот я уже сейчас собираюсь — в Италию хочу, в Африку, в Австралию, на конкурс Лонг и Тибо, на Шопена. А получил бы я первое место на конкурсе Чайковского, и все бы остальное для меня уже было закрыто.

— А тогда что вы думаете по поводу Приза критики?

— Знаете, просто неземное счастье. Это мне очень, очень надо. Понимаете, вот так сыграть, и как будто меня там не было — очень неприятное ощущение. Если честно, я просто ждал от кого-то какой-то поддержки. Думал, неужели никто меня не поддержит? Чего я там парился?

— Что будет на концерте в Москве?

— То, что я играл на конкурсе — программа первого тура плюс Пятая соната Скрябина. У меня есть любимые произведения, и я с удовольствием играю много раз одно и то же, мне это не претит. Каждый раз нахожу что-то новое.

— А когда поступило приглашение участвовать в концерте в Мариинском зале, который прошел через день после конкурса?

— Прямо сразу, как вылетел (со второго тура. — OS). Конечно, спасибо большое. Было очень приятно.

— С самим Гергиевым вы не общалась?

— Вы знаете, мы так и не познакомились. Хотя заочно мы знакомы, потому что мы общаемся с его сестрой. Она меня уже два раза приглашала на свой фестиваль во Владикавказ.

— Одна из претензий по отношению к вам, которую я слышала, — это то, что вы слишком самовольно ведете себя с композиторами, подменяете смысл, который заложен у них, своим.

— Насколько я себя знаю, я обычно играю с какой-то своей волей. И мне кажется, что могло не понравиться именно это — что у меня есть своя воля что-то выражать. Это могло смутить людей, которые привыкли к тому, что музыка играется в чистом виде, что ли. Как будто исполнитель отсутствует.

Мне один педагог как-то говорил на мастер-классе, что я не должен выражать себя через музыку, а должен смотреть в ноты и выражать то, что там написано. Но это скользкий вопрос. Непонятно, о чем речь. Что такое «себя»? Все равно ведь играешь на рояле ноты, которые написаны. Человек от себя может что-то сделать, какую-то динамику, например. Но это не значит, что он только себя выражает. Он так услышал эту музыку. В нотах ведь все написано, что надо делать. Но если человек не задумывается, а просто делает, что написано, то получается, что он немножко безвольно играет — что бы он при этом ни делал лицом.

— Для вас Моцарт, Бетховен, Шопен — это наши современники или представители своей эпохи?

— Я абсолютно всех композиторов воспринимаю как своих современников. Я пытаюсь их понять по современным меркам. Они все были живыми людьми, жили реальной жизнью.

— Кто самый интересный для вас человек?

— Меня очень привлекает как личность Лист. Я, конечно, немножко «по музлит» его воспринимаю, то есть по биографии. Но и по музыке это слышно. Но он из таких композиторов, у которых мне что-то нравится, что-то нет. Очень интересная личность Шопен — мне у него вся музыка по душе.

— Каким бы человеком он был сейчас?

— Мне кажется, достаточно отчужденным человеком, не публичным.

— А Лист? Наоборот? Шоумен?

— Ну, нельзя сказать, что он шоумен. Он благодетель. Он пытался везде всем помогать. Ко всем только по-хорошему относился. Я думаю, таким бы и сейчас был. Организовывал бы всё.

— А Моцарт мог бы быть сегодня?

— Я думаю, таких людей сейчас достаточно много. Это человек, который смотрит на то, что вокруг, и пытается радоваться тому, что видит. Я тоже пытаюсь.

— Вы называетесь теперь пианистом из Петрозаводска. Вы живете там или все-таки в Питере?

— Живу я в Питере, а в Петрозаводске учусь, в сессию нахожусь там несколько дней, в общаге сплю, там отличные условия. Мне понравился педагог — Виктор Портнов, как у него ученики играют. Он уважает личность студента, это приятно. Я четвертый курс сейчас там должен закончить — надо досдать еще кое-что. Я туда перевелся из Питерской консерватории. В Питере был тоже очень хороший педагог, но стало интересно в Петрозаводске поучиться. Дело, конечно, в педагоге. Да и город хороший, зеленый.

Я учился в 33-й музыкальной школе в Питере; один год в московской ЦМШ, десятилетка в Питере, потом в 4-й школе в Питере. Затем в Германии, потом в Питерской консерватории и вот теперь в Петрозаводске — там, если не считать школу, дольше всего, уже три года проучился.

— Не хочется еще поучиться на Западе?

— Я почти собрался в сентябре поступать в Ганновер, но пока думаю. Петрозаводск мне бросать не очень хочется. И даже, знаете, Россию бросать не хочется. Мне нравится в России почему-то. Я очень многое сделал для того, чтобы здесь остаться — это же сложно, бывают всякие проблемы, из-за которых хочется куда-нибудь уехать. Но я все-таки думаю остаться — и учиться, и жить потом тоже. У меня в пригороде Питера есть хорошее место, где пожить. Я там и родился — поселок Рощино. Там есть озеро.

— Фортепианные кумиры есть?

— Есть. Дину Липатти. Еще очень нравится Иво Погорелич. А остальные — признаю их, конечно. Но слушать классику мало удается, потому что сам занимаюсь много, и потом хочется отдохнуть, посмотреть телевизор.

— А кроме классики вы слушаете музыку?

— Да. У меня есть любимая группа Jamiroquai, британская. Они делают обработки какого-то фольклора индейского. Можно сказать, я настоящий фанат. Хотя у меня в последнее время не получается их слушать. Они приезжали и в Питер, и в Москву, и я даже был в это время в этих городах, но не удалось пойти.

— Вас интересует только сольная карьера? Как насчет камерного музицирования?

— До сих пор мне почему-то не нравилось камерное музицирование. Это все-таки что-то сильно другое. Я люблю именно что-то свое делать. Или с оркестром — можно построить его под себя. Когда много людей — это проще, уже не возникает никаких споров. А когда камерный состав — там как раз начинается вот это притирание. Мне это сложнее.

И еще это, кстати, связано с нотами. Надо признаться, я не люблю выступать по нотам. Совсем. А камерная музыка подразумевает именно выступление с нотами.

— Никогда не было страха забыть текст?

— Абсолютно нет. Ну, забуду, не буду играть дальше. Ну и что?

— У вас ведь так и произошло на концерте в Мариинском зале после конкурса…

— Да, первый раз в жизни. В «Наваждении» Прокофьева. Я даже не особо переживал. Просто решил — сыграю что-нибудь другое. А что такого страшного? Никто ж не пострадал. Мне важнее на сцене что-то выразить, а не с чем-то справиться.

— Вы не считаете профессию пианиста вымирающей?

— Это не идеальная профессия, это посредничество какое-то между композитором и публикой. Но посредники бывают, знаете, разные. Они могут передать так, чтобы было понятно. А могут так, что становится непонятно. Так что вымирающая или невымирающая — это, мне кажется, зависит от самого посредника. Если он передает непонятно, то вымирающая.

— Вам важна реакция публики?

— Конечно.

— То есть вы не для себя играете?

— Дело в том, что когда скажешь что-то человеку, а он ответил, то уже сам и рад. То есть получается, что для себя.

— А публики должно быть много или достаточно десяти понимающих человек?

— Лучше бы, конечно, побольше.

— Помимо музыки есть какие-то интересы? Может, вы на роликах катаетесь или стихи пишете?

— Когда-то и стихи писал. Но это такое позорище. Мне кажется, с музыкой это у меня несовместимо. Мне стихи не особо помогают, я ведь инструментальной музыкой занимаюсь, а не вокальной. Лучше рисовать. Но рисование я очень давно забросил. Какое-то время на фигурных коньках катался, даже делал прыжки разные, теперь на роликах иногда катаюсь.

— Руки не боитесь поранить?

— На роликах — очень боюсь. После коньков — это совсем опасно. На роликах же все по-другому. Еще в интернете сижу, ищу всякие веселые видео. Я только веселое ищу. Это на настроение влияет хорошо.

— А про себя в сети читаете? Шуму-то там много поднялось…

— Мне присылают ссылки, и я смотрю. Там в основном приятное пишут. Поэтому я с удовольствием читаю. Я на ютьюбе когда-то начал выставлять свое видео — просто чтобы посмотреть, что люди напишут. Мне очень интересно, когда люди пишут всякие комментарии.

— Они же агрессивные бывают…

— Я совсем не против проявлений агрессии. Она же не на меня физически направлена, а на экран. А там что ни напишут — мне какая разница? Главное, что там ценное что-то может быть. Там много ценного и хорошего бывает.

— Как думаете, это другая аудитория по сравнению с той, что ходит в зал?

— Да вряд ли. Я вот сам, например, иногда в зал хожу, а иногда в интернете посмотрю. Другое дело, что тем, кто в интернете, легче сравнивать. Они могут меня быстро сравнить с кем угодно.

— С Дину Липатти…

— Да. И это даже еще более ценно. Быстро можно сравнить и остановить, если не понравилось. Мне кажется, сравнение — это важно. Я очень люблю и ценю других пианистов именно за то, что они есть.

— Вы важную вещь сказали — остановить можно, когда хочешь. Теряется привычка к долгому слушанию.

— А у меня у самого нет такой привычки. Наверное, стыдно мне должно быть — недавно ходил в Мариинку на балет «Спартак». Мне понравилось. Но если бы я посмотрел три минуты, а не три часа, мне понравилось бы гораздо больше.

— То есть в театры вы не ходите?

— Хожу, но с трудом.

— А в кино?

— Кинотеатры вообще не очень люблю. Потому что для меня там громко. Получается, я плачу за билет и затыкаю уши. Специальные такие штучки делаю, чтобы не полностью, но заткнуть.

— А как же группу свою любимую слушаете?

— А я ж в записи, тихонечко. ​