«Лючия ди Ламмермур» на Пасхальном фестивале

Валерий Гергиев показал Москве Натали Дессей и стеклянную гармонику

Имена:  Валерий Гергиев · Гаэтано Доницетти · Натали Дессей · Саша Реккерт · Сергей Скороходов

Волшебный дуэт одной из фирменных исполнительниц партии Лючии, француженки Натали Дессей, со сказочным, выставленным на авансцену инструментом из стеклянных труб и винных бокалов, из которого с кинематографической элегантностью извлекал звуки немецкий умелец Саша Реккерт, был не только самым красивым, но и самым спокойным моментом во время концертного исполнения оперы Доницетти в Зале Чайковского. В остальное время сладкое искусство бельканто полностью тонуло в том ощущении тревожного драйва, которое вообще характерно для Гергиева, а во время пасхального марафона — в особенности.

Вступят — не вступят, разойдутся — не разойдутся, допоют — не допоют? Конечно, мариинский коллектив — испытанная и ко всему готовая машина, но были моменты, когда казалось, что управление утеряно и вот-вот произойдет катастрофа. Все-таки музыка Доницетти — это слишком ясная и точная конструкция, чтобы выстраивать ее прямо во время концерта, без серьезной предварительной подготовки. Да, концертное исполнение «Лючии» с Дессей и даже запись на своем лейбле «Мариинский» Гергиев уже осуществил, но это было в самом начале питерского сезона, а бельканто — такая вещь, где нужна ежедневная зарядка и которую одной харизмой не вытянешь.

В принципе, Гергиев обычно и не настаивает на своей дружбе с бельканто. Его могучий сверкающий оркестр, с которым сдюживают только соответствующего объема голоса, странно выглядит в кружевах оперы Доницетти. По крайней мере, слушая его, меньше всего думаешь именно об этом композиторе.

Впрочем, ради дорогой гостьи многое менялось, оркестр заметно утихал, дирижер чутко подлаживался под ее ощущение времени и совсем не силовое ведение своей партии. В результате сольные номера Лючии выглядели островами какой-то совсем другой, гораздо более разреженной, тихой, тонкой музыки, в которую надо вслушиваться. Лючия в исполнении Дессей покоряла не красотой голоса или кровавым драматизмом, но нежной вдумчивостью и крепким мастерством.

А вокруг плескалось что-то очень шумное и стремительное. Остальные солисты почти не поспевали за гергиевскими темпами, а сам маэстро, казалось, на это мало обращал внимания. Особенно мучительно спринтерская гонка далась Владиславу Сулимскому — его Генри Эштон из оперного злодея сам превратился в загнанную жертву.

Однако даже в такой экстремальной обстановке было слышно, что в этом скомканном и одновременно самом шикарном проекте московской части гергиевского фестиваля радостей не две (Дессей и стеклянная гармоника), а целых три. Опера, где главная героиня умирает за полчаса до конца,  особая ответственность ложится на того, кто страдающим, но невозмутимо берущим вершины тенором допевает финал, — на ее безутешного возлюбленного Эдгара. И Сергей Скороходов в этой партии (собственно, его звезда как раз и взошла в мариинской постановке «Лючии», сделанной для Анны Нетребко) хоть и достиг финишной прямой не совсем без потерь, в очередной раз доказал, что в Мариинке народился очень ценный голос.​