«Ариадна на Наксосе» в Мариинке-3

Театр сделал вид, что ищет новые театральные формы, ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ сделал вид, что посмотрел полноценный спектакль

Имена:  Валерий Гергиев · Михаэль Штурмингер · Рихард Штраус

Снова приходится начинать «письмо из Петербурга» с извинений: вообще-то на этой странице должна была быть опубликована рецензия на «Ариадну на Наксосе». Но сказать о третьей в нынешнем сезоне оперной премьере Мариинского театра особенно нечего.

Вероятно, режиссер-постановщик Михаэль Штурмингер и сам был не слишком рад тому, что судьба по имени Валерий Абисалович Гергиев вновь нарушила мерное течение его провинциальной карьеры (Эссен, Рейнсберг, Брауншвейг, Клагенфурт, Грац — с разовыми вылазками в Вену и Цюрих), схватила за шкирку и вторично швырнула в мариинский водоворот. Второй после моцартовского «Идоменея» опыт работы Штурмингера в Петербурге показывает, что режиссер выкручивался, как мог.

Попав в стрессовую ситуацию работы в отечественном оперном театре, Михаэль Штурмингер напряг свою память и попытался вспомнить опыты режиссерской интерпретации седьмой оперы Рихарда Штрауса, которые можно было бы попытаться ассимилировать на русской почве. Вспомнилась самая удачная: великая «Ариадна на Наксосе» Йосси Вилера и Серджо Морабито (Зальцбургский фестиваль, 2001). Герой Композитор в том давнем спектакле выглядел закомплексованным задротом-очкариком, Цербинетта разгуливала практически топлесс в окружении развязных рок-музыкантов, а в целом спектакль выглядел очень живо, сексапильно и современно.

Хотя, может быть, никакого такого культуртрегерства режиссер не имел в виду. Вполне возможно, что, столкнувшись с необходимостью ставить спектакль в пространстве, не предназначенном для театральной практики, Штурмингер резонно предпочел следовать рецепту «я его слепила из того, что было» и приготовил «Ариадну» из расхожих штампов западноевропейской оперной режиссуры и певцов Мариинского театра.

Получилось так, как в подобных случаях получается всегда. То есть одна сплошная неловкость.

«Ариадну на Наксосе», как и абсолютное большинство мариинских премьер последних лет, правильнее всего было бы просто-напросто не замечать: Мариинский театр страстно жаждет сворачивания вокруг себя любого критического дискурса. Он хочет, чтобы его оставили в покое и либо дали уснуть вековым сном, либо не мешали работе механизма саморазрушения. Иррациональная природа явления «Валерий Гергиев» обессмысливает любые попытки объяснить мариинский феномен или проанализировать продукты его жизнедеятельности.

Каждая очередная премьера в мариинском Концертном зале порождает ощущение жутчайшего дежавю: раз спектакль ставится в Мариинке-3, значит, в сценографии не избежать заигрываний с алым цветом обивки кресел, а в мизансценировании — освоения режиссером пространного пространства (появление артистов на осветительных балкончиках и ярусах плюс непременное парад-алле через партер на сцену). Воздух пропитан молчаливым лицемерием: они сделали вид, что ищут новые театральные формы, мы сделали вид, что посмотрели полноценный спектакль.

Названия подгоняемых под объемы мариинского КЗ опер и имена их постановщиков (Маратра, Зелдин, Степанюк, теперь вот еще Штурмингер) могут меняться, но суть всякий раз остается неизменной. Как будто существует некий мариинский метатекст, который всякий раз пытается принять новую форму, но из раза в раз не может избавиться от собственного печального содержания.

«Система… не предназначена для людей. Она ими не управляется, их не обслуживает, не интересуется ими. Это самоценная вещь в себе. Что она там делает, ради чего существует — ради ли несметных богатств или, напротив, державных идей — нам не понять», — это во вчерашнем «Большом городе» (№3, 09.03.2011) Авдотья Смирнова пишет о Российском государстве. Но стоит только заменить в колонке некоторые имена и факты, и получится идеальный портрет сегодняшней Мариинки.

Нам не понять причин, побудивших Валерия Гергиева вновь взяться за партитуру «Ариадны на Наксосе» после очевидной неудачи, постигшей дирижера в 2004 году, когда Мариинка провела на своей сцене российскую премьеру этой оперы Штрауса, — уже тогда было понятно, что ее игровая логика петербургскому демиургу против шерсти. Попытка реванша? Но рядом с чудными недавними гергиевскими «Электрой» и «Женщиной без тени» нынешняя «Ариадна на Наксосе» имеет бледный вид.

Нам не понять причин, принудивших Мариинский театр выпускать две труднейшие премьеры — требующую терпеливой, вдумчивой работы «Ариадну» и мегаблокбастер «Мертвые души», — подряд, с разницей в десять дней, ставя под удар успешную реализацию обоих проектов.

Нам не понять причин, помешавших Мариинскому театру заказать русский перевод либретто Гуго фон Гофмансталя («Ариадну» в Мариинке частично играют в оригинале, частично — на языке родных осин, что, кстати, повод для отдельного разговора) профессионалу. Музыка Штрауса в итоге замусорена немыслимым белым стихом штатного дирижера Леонида Корчмара (занимающегося почему-то переводом субтитров и либретто).

Нам не понять, что именно, кроме собственных неудовлетворенных амбиций, побудило Валерия Гергиева реанимировать «Ариадну на Наксосе» в данный конкретный исторический момент. Наличие в труппе выдающихся певцов, которые не могут не реализовать себя в этой опере? Выдающаяся режиссерская экспликация? Острая актуальность данного художественного текста?

Нам, в конце концов, не понять той вакханалии, что происходит на некогда первой оперной сцене Восточной Европы в последние годы.

Все эти вопросы, понятное дело, из разряда риторических. Сhaos, как уже было сказано, reigns.​