Филипп Жарусски: «Для практики я пою как очень плохой баритон»

Французский контратенор разделяет обычную и сценическую жизнь

Имена:  Филипп Жарусски

XIII фестиваль Earlymusic завершается сегодня в петербургской Капелле концертом прославленного французского контратенора Филиппа Жарусски. Двумя днями раньше выездной концерт фестиваля с солирующим Жарусски прошел в Малом зале Московской консерватории, после которого с певцом побеседовал ФЕДОР ВЯЗЕМСКИЙ.


— После того как вы пару лет назад получили главный приз на MIDEM Classical Awards, ваша профессиональная жизнь изменилась?

— Вы знаете, нет. Тем не менее я счастливчик. Иногда мне просто становится стыдно за себя, потому что мне судьба каждый день приносит успех. Но это не значит, что я не радуюсь своим удачам.

— А соперничество вы чувствуете?

— Да, конечно, я сравниваю себя с другими певцами, чтобы знать их, знать, что они такого умеют, чего я не умею. Но я спокойно общаюсь со многими из них. Макс Эмануэль Ченчич, например, мой хороший друг, он поет россиниевский репертуар для меццо-сопрано, чего я категорически не могу. Растет новое поколение певцов, двадцати — двадцати пяти лет, у них хорошая техника, хороший вкус. За последние десять лет ситуация с контратенорами вообще изменилась. Сейчас можно услышать абсолютно разные типы голосов, я — меццо-сопрано, есть еще альты и очень высокие, сопрановые мужские голоса. В такой ситуации, безусловно, начинаешь осознавать, что доля конкуренции присутствует, но более важная вещь — это то, что все мы вместе возрождаем барочную музыку. Ну а для себя я стараюсь выбирать подходящий репертуар, чтобы он не шел вразрез с моим голосом.

— Вы не чувствуете себя тесно в барочном репертуаре, не хотели бы что-нибудь современное попробовать?

— Да, я совсем недавно сделал запись пьесы, которую специально для меня написал французский композитор Марк-Андре Дальбави, с участием большого оркестра; это был очень интересный опыт. В 2012 году у меня запланировано участие в постановке оперы, написанной специально для меня, о жизни художника Караваджо. Это будет интересный проект не только с музыкальной точки зрения, но и с драматической. Караваджо ведь очень колоритная личность. Там мне нужно будет продемонстрировать не просто свой «ангельский» голос, а создать какой-то более темный образ.

— А вы пробовали петь в более низкой тесситуре?

— Конечно, для практики я пою как очень плохой баритон (смеется), это необходимо для подвижности голоса.

— Вы пели в Москве четыре года назад в Большом зале Консерватории, на этот раз — в Малом. Он удобнее для вашего голоса?

— Да, мне было комфортнее здесь. Но выступление в Большом зале, всемирно известном своей акустикой, было тоже неповторимым опытом. Оно было для меня не самым сложным. За день до концерта у нас была спевка, и мы проверяли акустику, так что я совсем не был напуган масштабами зала. Меня намного больше впечатлила история этого места. Как бывший скрипач, я большой поклонник Давида Ойстраха. И заходить в старинную гримерку, смотреть на портреты композиторов — это было для меня сильным переживанием.

— То есть вы не боитесь больших пространств?

— Все меньше и меньше. Знаете, бывают небольшие залы с плохой акустикой и, наоборот, — крупные площадки с потрясающей акустикой. Например, не так давно я пел в Концертгебау в Амстердаме, и меня совсем не испугали размеры. Но в большом помещении всегда надо быть готовым к тому, что настоящего контакта с публикой не будет, часто приходится форсировать эмоции, потому что ты людей не видишь. А сегодня я видел почти каждое лицо, поэтому я мог поделиться музыкой со слушателем совсем по-другому. Здесь меня начали бурно приветствовать уже перед выступлением, это, конечно, очень странно, но я понимаю, что меня ждали, меня хотели увидеть снова.

— Сейчас большинство людей слушает записи, это удобнее и дешевле, чем поход на концерт. Что вы пытаетесь сделать на концерте, чтобы заинтересовать слушателя живым звуком?

— Я выхожу на публику не для того, чтобы доказать что-то, а чтобы разделить с публикой музыкальные переживания. Конечно, я прилагаю максимум усилий, но я просто пою, а не доказываю, что могу петь. Но я очень люблю и записываться. Это ведь такой шанс, и я не понимаю тех певцов, которые не используют эту возможность. Голос ведь не вечен, пройдет 20—25 лет, и он пропадет, зато можно будет посмотреть видео и услышать голос таким, какой он у меня сейчас.

— Вы разделяете обычную и сценическую жизнь?

— Я на сцене и я в обычной жизни — это абсолютно разные люди. Так и должно быть. Но в этой ситуации очень важно сохранить себя как целостную личность. Я пытаюсь быть искренним с людьми, но меня смущает, когда, например, кто-то хочет со мной дружить, потому что ему нравится, как я пою. Ведь как человек я же могу ему не понравиться! Честно сказать, в таких ситуациях я предпочитаю дистанцироваться от людей. Из-за этого часто упускаю полезные контакты или новых друзей, но я предпочитаю общаться с теми, кто знал меня до певческой карьеры — как просто друга, а не певца.