«Женщина без тени» в Мариинском театре

Каноническое «Кто вы такие? Что вам надо? Я вас не знаю!» кажется единственно здоровой реакцией на это пространное зрелище

Имена:  Валерий Гергиев · Джонатан Кент · Пол Браун · Рихард Штраус · Херберт Вернике

Давнее оперное предание гласит, что где-то в Милане существует харчевня, в которой не первое десятилетие пылится непочатая бутылка вина, предназначенная в награду тому, кто сумеет последовательно и внятно пересказать сюжет вердиевского «Трубадура». В Вене, Мюнхене, а теперь и в Петербурге подобную затею можно было бы провернуть с «Женщиной без тени» Рихарда Штрауса — «опера эта невменяемая, все написано словно в каком-то хмельном угаре».

Из встреченных обозревателем OPENSPACE.RU на мариинской премьере знакомых никто не страдает имбецильностью, но мужественно осилить размещенный на официальном сайте театра синопсис либретто Гуго фон Гофмансталя смогли лишь трое отъявленных интеллектуалов, для которых и «Соната призраков» Стриндберга звучит безоблачнее поэзии Агнии Барто. Остальные, вовремя заметив издевательский комментарий «печатается с сокращениями», указывающий на принципиальную непознаваемость сюжета «Женщины без тени» и недвусмысленно велящий отойти покурить, капитулировали. Понадеявшись на разум и (или) визионерский дар создателей нового петербургского спектакля.

Но тем, кто «не видел знаменитой Федры», читай — легендарной нью-йоркской постановки Херберта Вернике, — якобы кристально ясно толковавшей самые неоднозначные смыслы оперы, мариинская версия никакой ясности в понимание «Женщины без тени» не внесла. Английский режиссер Джонатан Кент и его постоянный соавтор Пол Браун сочинили собственный лапидарный сюжет, выносящий за сценические скобки многие витиеватости Штрауса-Гофмансталя.

Спектакль британцев сталкивает лицом к лицу два мира. Один — полная китчевых красивостей ирреальность со спускающимися из-под колосников золочеными муляжами рыб и распускающимися сапфировыми гибискусами. Другой — пространство непроходимо серой бытовухи: гараж, он же рабочий цех, он же жилая комната с тремя стиральными машинами, потрепанным авто, продавленным диваном и черно-белым теликом. Там — иронично поданная поэзия сказки, здесь — преувеличенно обнаженная правда жизни. В первом правят по-оперному вампучно неподвижные колоссы, во втором мельтешат погрязшие в быту маленькие человечки.

Далее по логике вещей стоило бы перейти к описанию взаимоотношений этих самых колоссов и человечков, но таковые в спектакле отсутствуют. Четыре с половиной часа кряду превосходно поющие артисты Мариинки бродят среди очень красивых декораций и с куда меньшим вкусом выполненных видеопроекций — и ничего больше. Режиссер не умеет обживать подаренную ему сценографию и оживлять стройную концепцию отношениями персонажей. Заявленный сценографией антагонизм двух миров не реализуется в конфликте их представителей и в итоге остается назывным.

Когда режиссура молчит, приходится довольствоваться мыслью художника. Картинка третьего акта взорвана катастрофой, произошедшей в момент никак не проартикулированного Кентом столкновения двух миров: завис в воздухе вырванный с корнем цветок, болтается в невесомости машина, парят стиральные автоматы и ведущая в никуда дверь. Месседж читается на раз-два — диаметрально противоположным реальностям лучше не соприкасаться друг с другом, а существовать параллельно.

Этим нехитрым трюизмом смыслы мариинской «Женщины без тени» исчерпываются. Почему Император должен окаменеть, если его супруга не отбрасывает тени? Почему жена во всех отношениях прекрасного мужчины Красильщика не хочет от него детей? Почему, в конце концов, экспрессионистская драма заканчивается вполне жизнеутверждающим хеппи-эндом — или Штраус написал оперу про, извините за выражение, всепобеждающую любовь? На эти и другие вопросы постановщик спектакля не дает ответа. Каноническое «Кто вы такие? Что вам надо? Я вас не знаю!» кажется единственно здоровой реакцией на это не лишенное визуальной привлекательности пространное зрелище.

Новенькая «Женщина без тени» — классический пример искусства театральной упаковки: когда нет времени, интеллекта или желания разбираться со сложными сюжетами, их заворачивают в яркую обертку. Так, в сущности, два года назад Кент уже поступил с мариинской «Электрой»: беспомощная «Женщина без тени» окончательно подтвердила предположения о том, что тот спектакль, номинировавшийся на «Золотую маску», был целиком и полностью сочинен не режиссером, а художником.

Во втором петербургском спектакле Джонатана Кента выдал с головой Рихард Штраус. «Женщина без тени» — не полуторачасовая статуарная «Электра»: три с небольшим часа динамичной музыки выводят бессильного режиссера на чистую воду. Занавесы поднимаются и опускаются, вроде как мельтешит картинка, но на самом деле на сцене ничего не происходит. И вот уже через тридцать минут после начала спектакля рука тянется к воображаемой фляжке с коньяком, а заплетающийся от крепкого градуса гергиевского оркестра язык начинает ворочать цитатой из Стравинского: «Я хотел бы подвергнуть все оперы Штрауса… с их дешевым и бедным музыкальным материалом… любому наказанию, уготованному в чистилище для торжествующей банальности».

Жаль, что Игорь Федорович не слышал оркестра Валерия Гергиева и проделавших титаническую работу вокалистов. Музыкально «Женщина без тени» — самая изящная и бесспорная мариинская победа последних лет, сопоставимая разве что с гергиевскими же «Парсифалем» и «Электрой».