Шнур сыграл в Мариинском театре роль Бенвенуто Челлини

Кокаиновые дуэли, маски-шоу с ожившими жмуриками и тарантиновский жесткач на сцене

Кокаиновые дуэли, маски-шоу с ожившими жмуриками и тарантиновский жесткач на сцене

Слухи о том, что режиссер Василий Бархатов пригласил участвовать в своем спектакле лидера группы «Ленинград» Сергея Шнурова, поползли по Петербургу где-то за неделю до самого события. Выяснилось, что режиссер решил динамизировать свою прошлогоднюю (прошедшую единственный раз) постановку оперы Берлиоза «Бенвенуто Челлини» введением отсутствующей там разговорной роли состарившегося главного героя, который по ходу оперы вспоминал бы о своей разгульной молодости. Сначала на эту роль планировались артисты академической драмы (в качестве возможных кандидатур назывались имена Алисы Фрейндлих и Армена Джигарханяна), но в итоге им предпочли Сергея Шнурова.

Чистым безумием этот выбор кажется лишь на первый взгляд. Это уже не первый контакт Шнурова с театральным миром: не далее как в апреле этого года режиссер Андрей Могучий делал видео для питерского концерта «Ленинграда». Разудалой ренессансной витальностью и романтической харизмой — ровно теми качествами, которые должны быть у легендарного скульптора, ювелира и авантюриста Челлини — певец обладает сполна. А то, что он отменный актер, было понятно всегда: вся его жизнь — один большой спектакль, в котором Сергей Шнуров прекрасно играет персонажа по имени Шнур.

На сей раз, правда, пришлось играть не себя — и смотрелось это не совсем естественно. Шнуров явно тушевался на сцене — хотя ему не привыкать к залам, раз эдак в десять большим Мариинки-3.

В спектакле Бархатова старый Челлини поначалу не лезет в оперные события, прерывая течение музыки Берлиоза воспоминаниями о своих похождениях в молодости — их он наговаривает на диктофон для автобиографии. Органики во всем этом не было — возможно потому, что режиссер выбрал для них не самые удачные моменты оперы. Когда новый герой появлялся на сцене поперек музыки в первом акте оперы (который и у Берлиоза, и у Бархатова и так отчаянно напоминают череду клипов), это еще куда ни шло. Но вот когда реприза Шнура тормозит катящуюся к развязке оперную махину в финале и обрывает на полуслове лучшую в «Челлини» музыку — это уже смотрится явным режиссерским просчетом.

В минус работал и тяжеловесный текст, сочиненный Натальей Скороход для нового героя, — Шнуров был им явно скован. Да и вообще нельзя сказать, чтобы появление драматического персонажа пошло на пользу постановке Василия Бархатова, которая и так хороша сама по себе.

Правда, были две сцены, в которых Шнур оказался очень кстати, — когда он решительно вмешивался в действие оперы. Сначала он уговаривал молодого Челлини все-таки собраться и приступить к отливке статуи Персея, а потом и вовсе брал своего оперного двойника за грудки и насильно затаскивал его в какой-то литейный аппарат.

Финал оперы Бархатов ставит поперек Берлиозу: Челлини не отливает своего триумфального «Персея», а гибнет, превращаясь в статую самому себе. К сожалению, этот чудно задуманный ход технологически не удался режиссеру ни год назад, ни сейчас. Зато появилась изумительная мизансцена, в которой невеста скульптора Тереза сначала склоняет голову на плечо Челлини-Шнура, а затем бросается к ногам забронзовевшего любимого. Ради таких мелочей, которые на самом деле и делают спектакль, Бархатову прощаешь все что угодно.

Хотя прощать нужно немногое. Ко второму показу своего «Челлини» Бархатов изрядно отшлифовал спектакль. И дело здесь даже не в царящем на сцене пьяняще-веселом бардаке, хотя наблюдать за всеми этими кокаиновыми дуэлями, масками-шоу с ожившими жмуриками и тарантиновским жесткачом — по-прежнему одно удовольствие. А в той подробнейшей режиссерской работе, которую Бархатов проделал с неподъемным колоссом Берлиоза.

На фоне царящей в Мариинке режиссерской анархии, когда совершеннейшим обыкновением стали спектакли, в которых режиссерская работа отсутствует начисто, «Челлини» выглядит театральным шедевром. В котором действие не декорирует музыку — как принято в большинстве мариинских спектаклей. В котором отчетливо заметна самоирония жанра, с легкостью снимающая с произведения весь оперный пафос. В котором, наконец, вместо мифических героев на сцену выведены живые люди.

В музыкальном отношении в обновленном «Челлини» тоже все удачно сошлось. Еле-еле справившийся год назад с труднейшей заглавной партией Сергей Семишкур теперь поет Челлини с филигранной легкостью и даже некоторой бравадой. А уж про Терезу Анастасии Калагиной, лучшей сегодня мариинской колоратуры, и говорить не приходится. От ее соблазняющего хрупкой женственностью голоса захватывает дух.

Чрезвычайно хорош был оркестр, с которым крепко поработал зальцбургский ассистент Валерия Гергиева Лео Хуссейн, которого в мариинских афишах боязливо переименовали в Гуссена. Он не несся на всех парах, чутко следовал партитуре и дышал в такт солистам ровно там, где нужно. И еще неизвестно, смог бы Сергей Шнуров прервать оркестровое вступление ко второму акту сакраментальным «Маэстро, можно несколько тише?», если бы на месте Хуссейна стоял, как год назад, мариинский шеф.