Оцените материал

Просмотров: 6325

Николай Басков спел под палочку Михаила Плетнева

Екатерина Бирюкова · 29/05/2008
Так и не ясно, что это было — серьезная музыкальная работа или пиар-акция

©  Евгений Гурко

Николай Басков спел под палочку Михаила Плетнева
В музее-усадьбе Архангельское на открытом воздухе состоялось концертное исполнение оперы Римского-Корсакова «Майская ночь», в которой главную партию молодого казака Левко исполнил Николай Басков. Дирижировал Михаил Плетнев. Среди слушателей сидела Алла Пугачева.
«Опера под открытым небом» в усадьбе Архангельское — масштабный проект Российского национального оркестра, которым он завершил сезон. Не очень понятно, как его рассматривать — как серьезную музыкальную работу, пиар-акцию, попытку внедрения давно устоявшегося и, в немалой степени, просветительского европейского жанра в холодный российский климат или экстравагантную прихоть шефа оркестра Михаила Плетнева. Все это в проекте можно найти. Но по чуть-чуть.

Начало представления было намечено на 20.00, но из-за пробок задержалось минут на 45. Уйти, не дождавшись, было как-то неудобно — все-таки билеты стоили немало, до семи с половиной тысяч рублей. Поэтому к концу мероприятия главной темой стал холод майской подмосковной ночи — пледов зрителям не выдавали, сцена не подогревалась.

В пробку, видимо, попала и Алла Пугачева, сопровождаемая Максимом Галкиным. Появление поп-звезды в зрительском секторе совпало с выходом маэстро Михаила Плетнева к пульту, что сильно отвлекло внимание зала от уже начавшейся оркестровой увертюры.

Увертюра между тем была сыграна очень хорошо и даже наводила на мысль, что помимо Валерия Гергиева, считающегося главным специалистом в стране по операм Римского-Корсакова, теперь у нас есть и другой дирижер для этой музыки. Вообще, работа оркестра — даже пропущенная сквозь очень сомнительного качества динамики, была самым убедительным доказательством того, что происходящее задумывалось как нечто качественное и имеющее отношение к классической музыке.

Но в целом мероприятие все же напоминало сольный концерт Золотого тенора, номера которого перемежаются какими-то проходными сольными, ансамблевыми и хоровыми (консерваторский коллектив Бориса Тевлина) фрагментами, необходимыми для отдыха главного героя.

Это происходило не только из-за эстрадной непринужденности Баскова, с которой тот бросал иногда реплики в зал и попивал на сцене горячий чай. И не только из-за внушительного пула, который заваливал тенора цветами прямо по ходу оперы. Кажется, и сам певец, выучивший — надо отдать ему должное — одну из самых сложных теноровых партий, был смущен такой наивностью своих поклонников. Но и всех почти солистов, кроме него, было очень сложно слушать: вне конкуренции оказался только мариинский патриарх Геннадий Беззубенко в комической роли деревенского Головы. Только у Баскова были понятны все слова и не фонил микрофон — то ли микрофон был лучшего качества, то ли певец в отличие от остальных (Анна Викторова — Ганна, Лариса Рудакова — Панночка, Светлана Российская — Свояченица, Анатолий Лошак — Каленик) просто умеет с ним ладить.

К пению Баскова — с его очень приблизительным интонированием и фирменными, всегда одинаковыми победно-напряженными верхами — безусловно, можно придираться до бесконечности. Это, конечно, не оперное пение — как бы ни настаивали на мультикультурности певца его пиарщики. Это пение для большой микрофонной сцены, где нужны грубая плакатность и непосредственный контакт с аудиторией, а вот тонкости ни к чему.

Собственно, такая сцена и была выстроена в Парадном дворе Архангельского. Но ничего из области профессионального шоу-менеджмента к ней, увы, не прилагалось, кроме, разумеется, Баскова. Присутствие сверхвостребованного художника Валерия Кошлякова, заявленное в программке, обозначалось исключительно разноцветной подсветкой архитектурных деталей. И это все, что было сделано для внешней стороны шоу — весьма важной для этого жанра.

Врезанная в оперную ткань партия чтеца — им стал Авангард Леонтьев, который голосом детсадовской воспитательницы время от времени декламировал куски из соответствующей гоголевской повести, — конечно, как-то компенсировала произведенные над партитурой сокращения, но придавала происходящему слишком уж старорежимную и пыльную атмосферу. А если при этом на сцене оказывался Басков, который считал нужным немедленно реагировать на услышанное, то все приобретало какой-то насмехательски-телевизионный оттенок.

«Посмотри на мое лицо: она вывела румянец своими нечистыми чарами с щек моих», — заклинал Леонтьев, и Левко выпучивал глаза на стоящую рядом с ним Панночку. «Погляди на белую шею мою: они ни за что не смоются, эти синие пятна от железных когтей ее», — и он, под общее хихиканье, честно переводил глаза ниже. Про что эта опера, и вообще, что такое опера и надо ли на нее ходить, если в ней не поет Басков, кажется, так толком никто и не понял.


 

 

 

 

 

Все новости ›