По прочтении Лебрехта

Круглый стол по поводу слухов о смерти индустрии звукозаписи

«Маэстро, шедевры и безумие. Тайная жизнь и позорная смерть индустрии звукозаписи классической музыки» – очередная книга провокатора Нормана Лебрехта, вышедшая на русском языке. Название более чем ясно передает ее главный тезис, а в качестве вкусной приманки имеются белый и черный списки – 100 лучших и 20 худших записей в истории этой индустрии, по мнению автора. OPENSPACE.RU и издательский дом «Классика-XXI», выпустивший все три работы Лебрехта, поддались на провокацию и провели в Государственном институте искусствознания представительное обсуждение новой книги, и не только. Публикуем выжимку из полуторачасового разговора.

АЛЕКСАНДР  КАРМАНОВ, генеральный директор издательского дома «Классика-XXI»

Вообще, довольно любопытная затея — для поисков ответа на вопрос о причинах кризиса индустрии звукозаписи классической музыки собрать именно тех людей, деятельность которых по большей части и сопровождала процессы отраслевого разложения. Хронику шокирующих событий в классической звукозаписи дает британский музыкальный критик Норман Лебрехт в своей книжке, которая явилась информационным поводом для нашей встречи. Но она всего лишь повод.

Ясно, что с Лебрехтом, наверное, никто не сможет сравниться по виртуозности компилирования гигантского количества фактов, фактически самодостаточных в этой книге, претендующей на звание своего рода Всемирной истории звукозаписи классической музыки. Не будучи по большому счету включенной в систему глобального производства классического контента (отечественные лейблы ужасно слабы для конкуренции) на производственном уровне, Россия обеспечила глобальный рынок тысячами, десятками тысяч исполнителей.

Видно ли из нашего окна, что на сегодняшний день происходит с рынком звукозаписей? Насколько можно доверять апокалипсической картинке Лебрехта?

Слово экспертам.

АНАТОЛИЙ  ВЕЙЦЕНФЕЛЬД, главный редактор журнала «Звукорежиссер»

Классическую музыку меньше покупают и меньше слушают вовсе не потому, что ее неправильно производили и продавали

Книга очень насыщена, перенасыщена и перенаселена разными персонажами —известными, малоизвестными и совсем неизвестными. Желающие могут из нее узнать, кто в индустрии классической звукозаписи придерживается нетрадиционной ориентации — это очень тщательно зачем-то перечислено.

На мой взгляд, основной методологический недостаток — то, что к проблеме автор подходит именно со стороны производства и продажи, а не стороны анализа социокультурных процессов. Классическую музыку меньше покупают или меньше слушают вовсе не потому, что ее продюсеры неправильно производили и продавали, а в силу каких-то совершенно других причин, которые, может быть, еще не очень исследованы. И вот их надо бы рассматривать: как приучают к классике с раннего детства, как она в дальнейшем звучит в быту и обиходе, как вообще этот вопрос поставлен с педагогической стороны. Отсюда и потребление.

Я считаю, что никто не сделал больше для пропаганды классической музыки среди детей, чем мультфильмы «Том и Джерри» и диснеевские фэнтези. Потому что, присутствуя с детства, она потом уже не вызывает такого отторжения, какое сейчас она вызывает у огромного количества молодежи. И мы все не знаем, что с этим делать. Они слушают все только «бум-бум-бум». А у Лебрехта получается, что это все потому, что неправильная маркетинговая политика велась.

Хотя в конце он почти невольно, не акцентируя, но все-таки дает главный вывод: академическая музыка в отличие от поп-музыки — прежде всего исполнительское занятие, и в этом содержится ядро ее самоубийства. Потому что нельзя бесконечно потреблять исполнительский продукт в записи. Конечно, может, найдутся фанатики, которые держат на полках 10—20 интерпретаций одного и того же произведения. Но это не потребители с нормальной, рыночной точки зрения.

И современный исполнитель — он конкурирует по вертикали. Лауреат первой премии Чайковского конкурирует в записи не с лауреатом второй премии или лауреатом предыдущего конкурса, а с Рихтером, Рубинштейном, Гилельсом, Гульдом. И тут ему можно только очень сильно посочувствовать.

Об этом автор как раз сказал. Но выхода из этой ситуации он не указал, потому что он его не знает. И, наверное, никто из нас его не знает. Кто узнает, получит Нобелевскую премию.

Есть еще один момент, он тоже мимоходом его упоминает. То, что у нас технологическая революция и кризис продаж дисков начался совсем не в октябре прошлого года, а 3—5 лет назад, когда упали тиражи вообще всех продаж, не только академической музыки. Потому что появилась цифра, появился интернет. Пиратство тоже сюда относится. И это данность.

Можно долго, как делают мейджор-лейблы, судиться с пиратами, с интернет-компаниями, провайдерами, пиратскими бухтами, но решение проблемы где-то совершенно в другом месте лежит. И этого места никто не знает. То есть это ситуация свободного падения с небоскреба, а автор, находясь в полете где-то на уровне 10-го этажа, пытается проанализировать ситуацию. А ситуация-то еще не закончилась, и закончится она через некоторое время в другом месте.{-page-}

ЛЕВ  ГИНЗБУРГ, руководитель международного отдела Московской государственной филармонии

Классическое искусство не может быть массовым

Книжка мне нравится. Она интересно читается. За это можно простить пошлость с интимными подробностями, которая там местами есть. Ну, я, например, никак не мог предположить, что у Элвиса Пресли был роман с Ольгой Чеховой.

Там есть, конечно, много ошибок, особенно когда речь идет о нашей стране. Когда он говорит, что Рихтера не выпускали за границу, потому что он проголосовал за Клиберна, это полная наивность. Там совсем дело было в другом, это известная история.

Что касается самого содержания, тех разделов, которые рассказывают о дисках, то это почти все уже опубликовано — я читаю его колонки. Эти списки с лучшими и худшими записями — они даже не дискуссионны. К ним просто нельзя относиться серьезно. Потому что у каждого свой список. Хотя, конечно, мы не имели возможности слушать столько в советское время, сколько отслушивает этот человек уже в течение многих лет. Не знаю, когда он это успевает? Может, он диск и не слушает полностью, а только начало?

Мне не хватает в этой книжке, условно говоря, социологии. Он только в конце упоминает о соотношении музыки популярной — очень не люблю, когда называют ее современной, — и классической. Потому что это корень всего вопроса. Не столько вопроса о жизни грамзаписи, сколько о жизни музыки вообще.

Классическое искусство не может быть массовым. Действительно, всего каких-нибудь сто лет назад широкие массы людей получили доступ ко всему этому искусству. Действительно, сейчас поп-музыка забивает все остальное. Но так и должно быть, наверное. Как это пойдет дальше, неизвестно.

И, конечно, анализ вот этих тенденций был бы очень уместен. И я предполагаю, что в следующей своей книге Лебрехт этим займется — с той же подробностью и интимными деталями, как он это делает каждый раз.

ЛЕВОН  АКОПЯН, музыковед, переводчик. Самая крупная работа — перевод «Музыкального словаря Гроува»

Лебрехт — шелкопер, но очень талантливый

Мне кажется, к книге Лебрехта надо относиться так же, как и к любым другим произведениям этого автора. Я читаю у него все, и его колонку в интернете, и восхищаюсь им. Это, конечно, шелкопер. В общем-то, не более. Но очень талантливый и заставляющий себя читать. Компетентность его в вопросах, за которые он берется, более чем сомнительная. Достаточно прочесть его интернет-колонку, чтобы понять, насколько этот человек поверхностный и безответственный.

Я бы сделал ему преувеличенный комплимент и уподобил его пророку Ионе, который напророчил всякие ужасы, которые не сбылись, и это его страшно раздражало. Так же и Лебрехт пророчит конец — в предыдущей книге классической музыки, теперь — звукозаписывающей индустрии. Отчасти какая-то правда в том, что он пишет, несомненно есть. Но все-таки и классическая музыка как-то еще существует. И индустрия звукозаписи тоже трепыхается. Его это страшно раздражает, и такое впечатление, что своими писаниями он желает только ускорить этот процесс. В этом смысле можно его оценить как фактор абсолютно негативный.

А что касается его списков, то в одном пункте он разоблачает себя с головой. В списке 20 худших записей он приводит вариации Элгара «Загадка» под управлением Бернстайна. Что, с моей точки зрения, смехотворно, потому что эта запись — абсолютно гениальная и поднимает музыку Элгара на недосягаемую высоту.

Но у Лебрехта проскальзывает там такая мысль: пришел чужак и исказил наше британское национальное наследие. Собственно, вот это и есть его точка зрения — точка зрения маленького британского провинциала, который берется судить с высоты птичьего полета о серьезных материях. {-page-}

ИГОРЬ  ВЕПРИНЦЕВ, легендарный звукорежиссер, писавший всех великих еще в советское время, бывший глава Ассоциации звукорежиссеров РФ

Писать классику негде. Большой зал Консерватории за один день просит больше полумиллиона

Последнюю запись я сделал в августе прошлого года — Первый концерт Брамса с Бадурой-Шкодой. И то потому, что это был заказ самого исполнителя. Я часто пишу в Большом зале концерты, но это не для издания. Эти записи есть, они стереофонические, они вполне годны, но их никто не выпустит.

Какой-то период времени, в начале 90-х годов, к нашей музыкальной жизни был интерес со стороны западных пластиночных фирм. В частности, с фирмой Chandos мы с Полянским и его капеллой сделали 80 дисков. Сейчас эта фирма почти разорилась, наши контакты прерваны. Но ведь ни одного этого диска у нас в магазинах нет! Только если случайно. А там очень интересные записи.

Я говорю от всех звукорежиссеров: мы готовы писать. Исполнители есть, которые готовы писать. Оркестр филармонии, БСО, Госоркестр, оркестр Плетнева, оркестр Спивакова. Но это же все воздух. Этого ничего нет. Разве кто-то заплатит деньги, чтобы выпустить диск?

Сейчас хорошо поставлено высшее звукорежиссерское образование, у нас выходят великолепные ученики. Я в любую секунду могу передать им свою работу без малейшего сомнения. Но им нечего делать. Один из лучших моих учеников, выпускник Гнесинской академии с красным дипломом, до последнего времени в трудовой книжке имел запись «сантехник домоуправления». Сейчас, слава богу, у него все наладилось. Но ребятам, которые у нас заканчивают, идти некуда. Потому что писать классику негде. Большой зал Консерватории за один день просит больше полумиллиона.

Мне очень стыдно и неприятно проливать эти слезы, но я не вижу перспектив для того, чтобы мы дали производителям дисков хоть какую-то работу. Я не знаю, какой должен быть тираж классического диска, чтобы только оправдать его производство.

ДМИТРИЙ УХОВ, джазовый критик, радио «Культура»

Я понимаю, что быть оптимистом — это выглядеть идиотом. Но я не боюсь этого

Я как раз занимаюсь тем, что у Лебрехта находится в двадцатке худшего. Ну, сразу надо определить, что классическая музыка у него имеется в виду в западном понимании. В числе лучших у него и Джордж Крам, и даже Стив Райх. И в числе худших — два альбома, имеющие отношение к джазу: это альбом Swingle Singers и джазовый альбом Саймона Рэттла.

Ну, альбом Рэттла не стоит вспоминать, он даже не дожил до рецензии, это заведомо ненужная работа была. А что касается Swingle Singers — альбом продается с 23 марта 1964 года, как к этому ни относиться. Можно ли обманывать миллионы людей столько времени?

Я помню, как в 70-м году на конференции по музыкальному образованию встал Баренбойм и сказал, что Swingle Singers приведут нас к тому, что Баха только с ритмом будут воспринимать. А о том, что через них многие пришли к Баху, кто подумал? Что, кроссовер — это такой порок? Такое впечатление, что это порнография какая-то! Так у Лебрехта получается.

Потом, он за деревьями не видит леса. Он не видит двух обстоятельств, хотя их описывает. Первое — появление массовой культуры. Ведь грамзапись, фиксация звука была изобретена потому, что в этом созрела историческая потребность. Он называет это «случайным открытием рукодельных механиков». Да какое же случайное? За всю историю человечества никто не придумал расплавить воск и накрутить его пером. А тут в один год — два человека по обе стороны океана: Томас Эдисон и Шарль Кро (просто Шарль Кро — романтичный поэт, а Эдисон успел свое открытие запатентовать, поэтому только его и знают). Потому что появилась рабочая городская среда, мещане, которым это было нужно.

И то же самое с Элвисом Пресли и т.д. Общество созрело для того, чтобы содержать балбесов. Общество имеет средства их кормить. Сначала было четырехлетнее образование, потом семилетнее, потом десятилетнее и двенадцатилетнее. Возникла социальная страта молодежи, которая уже зрелая в половом отношении, но еще не имеет денег. Отсюда контрреволюция, протест и т.д. Лебрехт же это видит, но не формулирует как следует.

Кроме того, в 2007 году можно больше внимания уделить тому, что происходит с интернетом. И потом, эта смешная журналистская тенденция употреблять только знаменитые имена. Вот есть 5—6 мейджоров, а все остальное — маргинальные фирмы, не укладывающиеся в его схему.

Я приведу такой пример. В джазе есть целое течение, очень активное, называется westcoact, Западное побережье. Это была первая попытка внести академическое мышление в джаз. Это Голливуд, Калифорния. Это были голливудские музыканты, которым не нравилась та поденная работа, которой они занимались. Потом эти оркестры вообще распались, потому что теперь уже это мышью можно делать. И, казалось бы, голливудская музыка умирает. И вдруг джаз и классика начинают работать в связке. Лебрехту это, конечно, не нравится, это в его схему не укладывается.

И я вполне уверен, что возникнет какая-то еще связка. Я понимаю, что быть оптимистом — это выглядеть идиотом. Но я не боюсь этого. Конец времени композиторов будет продолжаться очень-очень долго. {-page-}

ВЛАДИМИР  МАРТЫНОВ, композитор

Кто убил классическую музыку? Вот звукозапись и убила

Я книжки этой не читал и ничего не могу о ней сказать. Но я читал две предыдущие, естественно. Могу поделиться впечатлениями как потребитель индустрии грамзаписи. Может, они у меня и очень субъективные. Но с тех пор как я начал ездить за границу, количество магазинов резко сократилось.

Допустим, в городе Сиэтле вообще уже практически нет магазинов, где можно купить CD. И те люди, которые в принципе могут купить CD, говорят: зачем нам CD, когда сейчас система айподов?

Вы понимаете, мы, наверное, действительно присутствуем при очень таком крупном повороте, который уже долго совершается. Это же тоже не происходит безвозвратно — сначала переход с винила на цифру. Теперь — переход на айподы. Последствия этого предсказать очень трудно, но они гораздо более глубоки, чем можно себе представить.

Вообще, начинать надо с самого появления звукозаписи. Кто убил классическую музыку? Вот звукозапись и убила. Потому что люди практически перестали любительствовать, перестали играть в четыре руки, они утратили вот это тактильное ощущение от музыки. Собственно говоря, классическая музыка — она вся завязана на любителях, на аматерах. Без аматеров нет публики. Квинтэссенция публики — это аматеры. И, естественно, сейчас никто не играет в консерватории в четыре руки. И даже уже в 70—80-е годы не играли. А я помню, когда мы учились в училище — с Валерием Афанасьевым с тем же, — мы всю эту литературу играли в четыре руки. И Малера, и Брукнера, и Бетховена, и Моцарта. Сейчас это себе невозможно представить.

Поэтому можно сказать, что вот эти современные носители информации и есть убийцы классической музыки, потому что классическая музыка подразумевает совсем другие носители информации и совсем другую ситуацию слушания.

Мне кажется, бороться с этим невозможно. То есть всегда можно создавать заказники, зоопарки, где это все содержится и будет в каких-то таких архивных видах встречаться, но надо мужественно смотреть правде в глаза. И дело далеко не только в индустрии.

Понимаете, вот Лебрехт рассматривает сначала композиторство, потом исполнительство, потом индустрию звукозаписи. Но в принципе у всего этого был какой-то жизненный нерв, который сейчас практически атрофирован. Лебрехт, он пишет все правильно, но это все внешние вещи. То есть самой субстанции классической музыки уже давно, с моей точки зрения, нет. И это просто надо признать. Все остальное разрушается именно поэтому — как кариес разрушает зубы.

Музыка — это не индустрия, это запах, это вкус, это прикосновение, это способ общения. Ведь что такое четырехручная игра — это еще и определенный модус общения. Композитор — это определенный организм, который живет в определенной экосистеме. И если система разрушается, то этот организм уже не может жить. И не надо искусственно это длить. Музыка продолжаться, конечно, будет. Но в каких формах, нам сейчас очень трудно сказать.

Вот говорят, что композиторство умирает долго. Не так уж и долго! Если мы посмотрим, как композитор зарождался, то это где-то 100—150 лет. С ранних органумов до Перотина, которого можно назвать первым композитором. И если последним великим западным композитором считать Веберна, то до середины или даже до конца нашего века это угасание еще может продолжаться. Даже могут быть и какие-то яркие явления, которые будут обнадеживать. Но процесс-то идет, маховик крутится. И не видеть этого очень странно.

ОЛЕГ  СКОРОДУМОВ, консультант магазина «Пурпурный легион» (академическая музыка)

Если грамзапись умирает, то слава богу

Что касается книжки, то тут не стоит много говорить. Я ее воспринимаю больше как художественную литературу, нежели как научную. То, что там есть половина правды, так на это можно сказать, что полностью неправду написать очень трудно.

Вы знаете, меня бы больше интересовал такой вопрос: действительно ли умирает классическая музыка или композиторы, которые могли бы писать классическую музыку, уходят в другие жанры, потому что нужно жить, потому что общество меняется, потому что индустрия классической музыки умирает.

Если умирает, то слава богу. Потому что эта индустрия сделала свое дело, большое дело, она действительно привлекла к классической музыки миллиарды людей. Но потом, наверное, произошел тот исторический откат, который всегда бывает после большого всплеска. Основные массы ушли от нее.

Здесь правильно сказали: классическая музыка действительно может быть доступна только немногим. И она становится экономически невыгодна. А за эти сто лет индустрия классической музыки уже наработала определенное ощущение, что она должна приносить прибыль. А она не может приносить прибыль и поэтому умирает. Сама индустрия. Классическая-то музыка не умрет.

А что касается магазина… Вот я в феврале туда вернулся, опять работаю. Народ приходит, и очень доволен, что есть с кем поговорить о классической музыке, есть кому поплакаться в жилетку. И сейчас ассортимент улучшился; я думаю, к осени я опять раскачаю, и будет народ ходить.

Не очень беспокоят народ цены. Те, кто любит классическую музыку, ее все равно будут брать. Особенно если это какой-то редкий диск. Да, я говорю про маньяков. А говорить про общую массу бессмысленно. Она вся в другом зале. И больше того — она сейчас вся уходит в интернет. Я думаю, что смерть музыки — не только классической — она не будет смертью, она просто перейдет в другое измерение.

ТАТЬЯНА  КАЗАРНОВСКАЯ, «Мелодия», отдел классики

Мы не можем производить новых записей

К сожалению, у фирмы «Мелодия» нет сейчас своей студии, кирху (в Вознесенском переулке, где она была раньше. — OS) подарили английской королеве, и мы не можем производить новых записей. Но у нас потрясающая сокровищница старых записей, которые мы издаем. Там такие имена — Рихтер, Гилельс, Ойстрах! Мне кажется, может, это немножко романтично, но, когда наступает финансово-экономический кризис, люди начинают думать о здоровье, о душе, тянутся к музыке, к театру. {-page-}

АЛЕКСАНДР  ТИХОНОВ, Intermedia, ведущий эксперт

История твердых копий заканчивается

Я просто хочу привести цифры, которые здесь не звучали, но которые рисуют какую-то реальность на рынке, причем мировом. Это данные Международной федерации производителей фонограмм за последние пять лет. В целом по мировому музыкальному разделению труда классика на мировых рынках занимает от 2 до 13 процентов. Скажем, в России уровень продаж классики в разные годы был от 2 до 4 процентов. Рынок США: за последние пять лет классика от 3 процентов упала до 2. На территории Австрии ситуация иная — с 12 процентов до 11. В Бельгии — с 2 выросла до 6. На территории Франции тоже рост — с 4 до 6 процентов. В Германии — с 7 до 8 процентов. В Венгрии — с 4 до 5. В Ирландии — как был 1 процент, так и остался. Еще значимые территории: в Южной Корее рост с 9 до 10 процентов. В Австралии — с 4 до 5. В Бразилии — стабильно 2 процента. В Великобритании, стране с очень богатыми музыкальными традициями, — падение с 4 до 3 процентов.

Что касается России, то за нашим рынком мы наблюдаем более 25 лет, и в последние годы была очень интересная тенденция. Вот помните, когда была такая массовая интервенция популярной музыки путем разных «Фабрик звезд»? И когда «Фабрики» на рынке доминировали и молодежь покупала эти сборники в большом количестве, одновременно наблюдался подъем интереса к классике. После первых трех «Фабрик». Потому что так достало! Люди пошли искать какую-то живую реальную музыку.

Мы ежегодно проводим такую премию — «Музыкальный рекорд», где получаем данные о реальных тиражах и в классической музыке, и в другой. Вот помните такой сборник популярной музыки «Союз» — в свое время очень модный? У них были пятимиллионные тиражи. Сейчас если доходят до полумиллиона — это большое счастье. Последним коммерческим рекордом популярной музыки в России были продажи певицы по имени Максим: ее альбом был распродан тиражом 600 тысяч копий за год.

А лидер продаж в классической музыке — 15 тысяч. Вот реальность.

В чем еще проблема. Поликанальный характер доставки музыки до потребителя приводит к тому, что музыку можно послушать на радио, найти через интернет. Есть еще определенный запас прочности у классики: интерес к ней подогревается, может быть, с неожиданной стороны — это выпуск дисков категории «Премиум». Когда некие заинтересованные финансовые структуры — банки, например, — проплачивают изготовление тиража. Они эти диски делают в качестве подарка для своих клиентов или партнеров. И им кажется гораздо более привлекательным подарить какую-то хорошую классическую музыку, чем замыкаться на какой-то популярной однодневке, которая уже завтра ничего не будет стоить.

Мой прогноз такой: история твердых копий заканчивается, до финала осталось совсем недолго. Останутся какие-то раритетные издания, которые будут продаваться в магазине «Пурпурный легион» как такие богатые, красивые копии, — и это будет достаточно долго. Потому что чем больше будет цифровой музыки на рынке, тем тверже будет желание взять что-то в руки, почувствовать вещественность.

Классика должна быть, безусловно, дорогой. В своей массе она сейчас стоит у нас очень недорого — я имею в виду диски, которые сделаны по лицензии. Поэтому, наверное, в будущем ее сегмент еще будет сужаться. А доступ к ней через интернет будет возрастать. И чем выше будет общий уровень музыкальной культуры населения, тем больше шансов спасти будущее и настоящее поколения от того, чтобы они не потеряли это большое счастье.

ЕВГЕНИЙ  ДУКОВ, социолог, заведующий отделом массовых жанров Государственного института искусствознания

Система web2.0 принципиально изменила всю культуру

Я с большим интересом прослушал все выступления. Но предмет нашего разговора размылся. Прежде всего это связано с тем, что у нас нет статистики того, о чем мы все так печемся. Что слушают люди, из чего вырастает их музыкальность — это совершенно не то, что мы имеем в виду, говоря о выпуске пластинок. Это совершенно другое. И особенно другим это становится с появлением web2.0 — системы, которая принципиально изменила сегодня всю культуру.

Я не знаю, насколько все осведомлены о «Пиратской бухте» — шведской системе, которой шведское правосудие присудило два года условно. Что вывело на улицы тысячи людей, отчего была создана партия, которая может уже завтра войти в Европарламент? Мы такого раньше вообще в принципе не представляли. Раньше не было такого способа образования партий.

Поэтому надо понять, что нужно делать в каждом из блоков, которые сегодня обсуждались. Без этого понимания мы не можем найти своего места под солнцем.