В этой рубрике мы будем обсуждать «трудные вопросы» современной художественной жизни — она же общественная жизнь
Группа «Война» (лидеры – Петр Верзилов, Олег Воротников, в группу входят и другие участники) получила известность после акции «Мордовский час» (2007), когда они кидались в работников «Макдоналдса» живыми кошками. В том же году они планировали провести акцию с Д.А. Приговым, в ходе ее подготовки он попал в больницу и позже умер. Поминки по нему «Война» устроила в вагоне метро (акция «Пир»). Наибольшую известность получила акция «Е*ись за наследника медвежонка» (март 2008) – имитация акта группового секса в Биологическом музее имени Тимирязева. Группа «Война» ведет агрессивную пиар-политику в виде электронной рассылки, при этом политическое высказывание самих акций остается совершенно неопределенным.
Давид Рифф. В России в последнее время много говорят о цензуре, и это неслучайно. Любая новость о закрытии выставки, о преследовании художников вызывает бурю эмоций, и начинаешь думать: может быть, мы уже живем в тоталитарном обществе? На прошлой неделе деятели арт-мира получили рассылку, в которой группа «Война» утверждала, что выставку с их участием на «Фабрике» закрыли раньше времени по политическим причинам. Но не всякая новость подлинная — надо бы разобраться. Мы позвонили устроителям и попытались узнать, что случилось.
Оксана Саркисян. Я была одним из устроителей выставки «Политика на улицах», посвященной 1968 году. Идея была — собрать очень разных художников, в основном молодых. Там были Диана Мачулина, Иван Бражкин... Но в какой-то момент акция вышла из-под контроля организаторов. Группа «Война» на открытии зажгла костер прямо в помещении и начала прыгать через него. Тут я очень реально увидела огонь революции в его самом негативном свете. Этот огонь я быстро затушила, но в следующий раз они опять его зажгли и устроили фотосессию уже в отсутствие организаторов, из которых никто не был поставлен в известность. Охранники мне звонили, они очень испугались — может быть, приняли их за поджигателей, которых искали в Москве. Но выставка закрыта не была и была разобрана, как и планировалось, 26 июня. Единственно, что мне, как куратору, были выставлены «Фабрикой» счета за нанесенный ущерб — и я их оплатила.
Группа «Что делать». Гнев бутербродов. Видео. 2005
Давид Рифф. Так что же это такое — разжечь костер, между прочим, на действующей бумажной фабрике и потом рассылать письма о политическом преследовании выставки? По-моему, это называется провокация, но вдруг там есть скрытый политический смысл, воспоминания о революции 1968 года и революционное пламя, которого нам так не хватает? Есть и еще один аспект — коллективная деятельность. Ведь группа делала все это вместе, вместе они прыгали, жили там все вместе, все время подчеркивали свое такое «группенсексовское» отношение к коллективности... Что это значило для других участников коллективного проекта, была ли это новая интересная практика или же провокация? Мы спросили об этом участника выставки художника Николая Олейникова.
Николай Олейников. Я считаю, что коллективный проект должен обязательно делаться на месте, не отходя от кассы. Эти люди не просто должны собраться на 15 минут, чтобы обсудить критерии выставки, они должны вместе жить, в одной коммуналке, на одном пространстве. То, что группа «Война» это сделала, было отлично, было революционно. Они вместе жили, что-то все время монтировали, создавали новый продукт, это был великолепный жест, это было блистательно! Но желательно, чтобы там жили все. А эти ребята забывают, что они участвуют в коллективной выставке; кроме себя, они никого вокруг не видят. И вот тут их эгоизм выходит за пределы коммунальности. Факт отвратительный! У этих людей нет даже понимания того, что у выставки есть некое общее метавысказывание. Они занимаются только пиар-обслуживанием собственной деятельности. Речь не о противостоянии власти и группы «Война», как они пытаются представить. Речь о неуважительном поведении по отношению к другим участникам выставки, организаторам, институции, которая дала пространство. Должна быть этика — ребятам этот код неизвестен.
Давид Рифф. Так как же объяснить это отсутствие этики? Может, ребята просто молодые и пока не освоили профессионализм художников? Или дело немного в другом? Группа «Война» — последняя, кто еще продолжает делать акции в духе московского акционизма 90-х годов. И, может быть, в отсыле к этим акциям есть некая проблема. Так, например, считает Оксана Саркисян.
Оксана Саркисян. Была такая акция на нашей выставке — распространялась книга Пазолини о коммунизме для студентов. И вот мне хотелось бы заимствовать его тезис — то, что он говорил студентам в 1968 году, упрекая их в буржуазности. Мне хотелось бы упрекнуть группу «Война» в том, что они не предлагают решения существующих проблем, а спекулируют на них. Они говорят на том же провокационном языке, на котором говорило искусство 90-х, которое на сегодняшний день стало достаточно респектабельным истеблишментом. Они выглядят как люди, которые идут по тому же пути.
Давид Рифф. Можно было бы даже жестче сказать — группа «Война» выражает суть московского акционизма, подражая ему в другой эпохе. Дело в том, что у этого течения была одна очень неприятная черта: любая ангажир-акция в общественном пространстве, которая по идее должна была критиковать общественные условия, очень быстро превратилась в самопиар художников. И этот самопиар потом использовался другими, чтобы дискредитировать любую политическую дискуссию и любой протест вообще. Можно было бы даже так сказать: московский акционизм во многом помог породить ситуацию, которую мы сегодня имеем, — когда протест мыслится только в каких-то смешных, глупых, идиотских формах. И поэтому группа «Война» себя так ведет. Есть и другой взгляд — его выражает поэт Кирилл Медведев, который тоже был на этой выставке.
Кирилл Медведев. Группа «Война» кажется мне здоровой реакцией на существующую ситуацию в искусстве, российском и московском, ситуацию, когда художники плотно засели в галереях, когда им непременно требуются деньги на проект, требуются профессиональные рабочие и смотрительницы, — словом, требуется система, которая признавала бы за ними привилегию производителей эстетического продукта. И такая система, безусловно, сложилась, она часть путинской нефтяной парадигмы «стабильности», которая, естественно, пустила уже очень серьезные идеологические корни (например, все сильнее слышится пафос «чистого искусства», свободного от «политики» и прочей суеты земной).
Искусство в этой ситуации становится либо просто сферой выгодного вложения, либо этакой вуалью, прикрывающей движение денежных потоков.
«Война» по-своему противостоит этому, но не из каких-то серьезных принципов и не из-за твердой политической позиции, которой, по-моему, нет, а просто потому, что существовать в этой ситуации, играть по ее правилам довольно скучно. Гораздо веселее и естественнее устроить костер на выставке. Гораздо веселее жить в искусстве, чем продуцировать его.
Поэтому «Война» приходила на выставку каждый день; они ели, пили и спали там и все время что-то химичили, каждый раз по-новому выводя на первый план свои работы (видеозаписи акций). Все это действительно напоминает акционизм 90-х, когда, например, Бренер тащил Кулика на поводке, и каждый при этом думал о том, кто же в итоге станет ГЛАВНЫМ героем этой акции. Или кто кого лучше использует — художники Гельмана или Гельман художников. Эта инструментальная, деполитизирующая логика, соединенная с очень мощной вовлеченностью, зрелищностью и накалом, а также готовностью (весьма редкой, кстати, в наше время) реально рисковать своими телами, — те свойства акционизма, которые возрождает сейчас «Война». Этакий радикальный вид независимого коллективного предпринимательства в ситуации, когда все уже вписались в одну большую монополию и не рыпаются, чувствуя себя при этом настоящими большими художниками, занимающимися «своим делом». Короче говоря, я понимаю тех, кто оценивает «Войну» негативно, тех, кто видит в них голый технологический цинизм, но считаю, что они создают достаточно серьезный вызов, который не так-то просто обойти...
Да, верный диагноз!