Президент Медведев и песьи головы

«Именно это сегодня нужно людям, обществу и государству». Звездный час одной политической метафоры

Имена:  Дмитрий Медведев

От Сталина до Дугина

То там то сям часто стало попадаться слово «опричнина». А это ведь дивное какое русское слово! Наметим тут контур студенческой работы на тему «русская политическая метафора». Словарное значение пропустим (оно всем известно). Пропустим и методологическую главу про М. Осборна, Дж. Лакоффа и др. медиатеоретиков — специалистов по политической метафоре. Перейдем сразу к увлекательному. В конце XIX — начале ХХ века слово «опричники» широко употреблялось в освободительной печати в выражении «царские сатрапы и опричники». У тогдашних правых опричники тоже были не в чести. Времена были «классические». Даже крайне правым, т.е. Союзу русского народа, не пришло бы в голову самоидентифицировать себя как опричников. Тогдашние правые еще не знали об «альтернативной истории» Фоменко и о том, что все написанное об Иване IV — это умышленная ложь заезжих прелатов и послов, т.е. целенаправленная медиакампания «западных специалистов по медиаборьбе XVI века».

А вот между двумя мировыми войнами в политической философии произошли большие изменения — началось осмысление случившихся политических переворотов. В Европе происходила «консервативная революция». Во многих политиях (Германия, Италия, Румыния, Испания) начались Движения. Это были движения особого типа. В те же самые годы Сталин, размышляя над доставшимся ему от Ленина наследством, думал о партии, ее месте в государстве. Мысль его блуждала вокруг некоего концепта, который он — тут нам бы помог Лакан — не мог бы публично назвать «опричниной», поскольку для большевиков у этого слова был плохой контекст. Поэтому он записал для памяти, что партия должна быть своего рода «орденом меченосцев». Отсылка к католическим средневековым военно-монашеским орденам была более безобидной, чем отсылка к русской истории. Что легко объяснимо: у тевтонских рыцарей (хотя они и «враги России»), если их брать как метафору, был более далекий и неактуализированный контекст, чем у метафоры «опричнина», которая активно жила в языке всех советских социальных групп в связи со «злодеяниями царских сатрапов и опричников». Документировано известное обсуждение концепции фильма «Иван Грозный» (1944), где Сталин и Жданов поправляли Эйзенштейна в трактовке опричнины. Сталин мягко, но настойчиво подчеркивал ее «модернизационный» характер. Оно и понятно. За спиной у Сталина был уже пройденный 1937 год. Роль «опричнины» сыграла не партия, а НКВД. Себя он к тому времени уже мыслил чем-то вроде монарха, «суверена с чрезвычайным положением», устроившим нечто вроде избиения партийного боярства энкавэдэшной опричниной. И показать в кино на всю страну опасную аналогию было рискованно и «политически вредно». Но, конечно, и воспеть опричнину царя Ивана было нельзя — все-таки «коммунисты»!

Потом тиран умер. И до 90-х годов «опричнина» вообще ушла из советской политической риторики. Что вполне понятно. Ведь для обозначения этого концепта лучше подходили уже наработанные образы «фашистских карателей». Различные формы Движений в странах с правыми у власти не требовалось соотносить с дальним контекстом XVI века. В каждом дворе дети играли в фашистов и партизан. Поэтому латиноамериканские «эскадроны смерти», любые правые организации в тогдашних «буржуазных странах» в публичной риторике было эффективно сравнивать с эсэсовцами.

Единственной группой в СССР, для кого могла быть актуальна метафора «опричнины», были диссиденты-почвенники. Но им она была чужда. Вскользь она присутствовала в нарративе о злодеяниях красных в годы Гражданской войны. Поскольку в белой печати того времени комиссаров сравнивали с опричниками. Есть и известное письмо патриарха Тихона митрополиту Антонию Храповицкому. «Опричники расстреливают нас, как куропаток», — писал он в дни начала красного террора.

В 90-е годы метафора «опричнины» затеплилась на общественной периферии. Метафора просыпается. «Кирилл и Мефодий русского фашизма», Александр Дугин, активно пропагандируя наследие европейских крайне правых в России, новаторски стал рассматривать «опричнину» как «движение» (в шмиттеанском смысле). Одновременно в Петербурге группа К. Душенова стала публиковать книги митр. Иоанна (Снычева), в которых содержался мировоззренческий пересмотр эпохи Ивана Грозного, закладывался фундамент для его дальнейшей канонизации.

Звездный час

В первом десятилетии XXI века в России политическая метафора «опричнины» переживает расцвет. Причина его, очевидно, в том, что русское общественное сознание начало обживать «институциональную неудачу» 90-х годов. Появляется большой корпус массовой антилиберальной литературы с критикой «институциональной демократии» вообще и российских политических реформ 90-х. Массы левых и правых публицистов шарахнулись в сторону от тематики «институционального развития». Понятно, что прямо по курсу такого шарахания лежала спасительная рецепция из 30-х (Сталин — Гитлер). К ней же прикладывался опыт «успешных модернизаций» (Ли Кван Ю, Пиночет, Рузвельт и т.д.). «Институции — ничто, движение — все». С таким обобщающим лозунгом в образованных кругах все «творцы модернизаций» стали мыслиться как «фюреры». А их ближайшее окружение (в том числе и окружение Владимира Путина того времени) стало трактоваться как сверхинституциональный источник любых решений — военных и внешнеполитических, экономических, социальных. В середине нулевых молодежное движение А. Дугина, которое прямо отождествляло себя с «опричниками», получило карт-бланш Кремля на активную работу в странах СНГ. Тогда же при поддержке кремлевских медиаменеджеров на площадку вышли «младоконсерваторы». Они, как и дугинцы, мыслили себя в качестве движения, призванного «изменить повестку дня». Отчасти они воодушевлялись неоконсервативным элитным кружком, осуществившим поворот к бушизму в США. В их текстах и осуществился окончательный русский «постшмиттеанский синтез». Надо заметить, что некоторые из них, когда метафора «опричнины» начала уже активно растекаться по умам, оказывали этому сопротивление. Показательны статьи А. Малера и Володихина (2007). Поддерживая саму идею «сверхинституционалистской движенческой группировки», они, будучи православными, не хотели вступать в конфликт с негативной трактовкой Патриархии. К 2008 году путинцы, использовав «младоконсерваторов» в качестве одного из инструментов публичной поддержки силовой политики, совершили внезапный поворот обратно — к «институционализму» (смена чекистов — на юристов). Пришел Медведев.

Звездный час — 2

Но вот что занятно: при Медведеве метафора «опричнины» получила небывалое ранее бытование. Она растеклась во все словари. Концепция медведевской модернизации плотно облеплена «опричниной». Негативные (ивано-грозненские) коннотации полностью исчезли. Не только Максим Калашников — автор антилиберальных бестселлеров — пишет большими сериями статьи об «инновационной опричнине Лаврентия Берии» («потребуется новая опричнина — как форма русской национально-социальной и инновационной революции»). Но и вполне воспитанный депутат ГД Илья Пономарев, написав доклад о стратегии модернизации для ИНСОРа, закладывает туда идею «параллельных, президентских структур». Комментируя доклад, он говорит: «…Модернизация без ликвидации пропасти между обществом и властью невозможна. Кто-то должен быть, такой, как рабочий класс у большевиков или опричники у Ивана Грозного, кто бы выступил субъектом трансформации, думая при этом о высших интересах общества, а не о сиюминутной личной прибыли».

Региональные публицисты, критикуя местные власти, пишут так: «Сегодня регионы нуждаются в свежей крови и призывают ее, а не дождавшись, смогут и сами постучаться в ворота Кремля. Можно, полагаю, назвать эту свежую кровь новой опричниной, которая сможет спасти народ от вырождения, предотвратив тем…» и т.д. Это пишут в Ивановской области. А на Урале пишут так: «Это может быть, к примеру, некая особая спецслужба, подчиняющаяся непосредственно президенту и только ему. Такая новая “опричнина”, отделенная от всех госорганов, защищенная от коррупционных нитей. Вот эти люди, облеченные особыми полномочиями, могут начать решать проблему эффективно. Именно это сегодня нужно людям, обществу и государству».

А почвенники круга «Молодой гвардии» пишут: «Сравнение большевиков с опричниками не в ругательном, а в содержательном смысле этого слова представляется весьма продуктивным. Ведь модернизация — это не только наверстывание технического отставания страны. Это всегда еще и слом старой государственной системы, без которого наверстать техническое отставание…» и т.д. Сколково уже и с думской трибуны называют «инновационной опричниной». А есть уже и целый сборник статей (под ред. проф. А. Фурсова) с программной апологией опричнины (версия 2.0).

Чем сердце успокоится

Метафора живет своей жизнью. Она временами угасает, затем вспыхивает вновь. Иногда она локализуется, а затем вдруг вновь превращается в мем. Образ антиинституциональной «революции сверху», мистический и кровавый удар по собственной бюрократии, «языческие жертвы алтаря модернизации» (неизбежные, как у Грозного и Сталина), возвышенный образ «кшатриев» — будь то черкесовские чекисты или доблестные эсэсовцы, образ «народа» как почвы, на которой стоит Движение (а оно-то и есть субъект истории), сакральный образ вождя, личным усилием вырывающего нацию из болота вырождения — в «модернизацию». «Народ», правда, в этой концепции, в сущности, всегда оказывается в результате «недостоин своего вождя».

Тут мы находимся в некоторой растерянности. С одной стороны, Медведев — это как бы «лучший Путин». То есть такой же, но «менее кровожадный», «менее грубый», «более институциональный». И как бы — «больший друг Европы». Тем самым он у нас как бы «светоч институциональной демократии». А с другой — медведевская обновленческая риторика, напор на «модернизацию» пробуждают снизу очередные упования о «чрезвычайщине». Слева и справа Медведеву подсказывают: тебе нужна как бы «опричнина». И даже так: мы рады были бы вступить в твою «антикоррупционную, модернизационную опричнину» — только свистни.

Что будет дальше? Заснет ли вновь метафора опричнины? Или кремлевские медиапланировщики вновь призовут «младоконсерваторов» есть свою вчерашнюю холодную кашу (теперь уже под обслуживание Медведева)? Тактически ведь очень выгодно поддерживать несущуюся снизу любую брехню об «ордене», «опричнине», «движении», «внутренней партии», поскольку это работает только на укрепление властного имиджа лидера. Это всегда хорошо воспринимается нижними социальными группами. Да и многие деятели творческих профессий (вслед за Шмиттом) охотно покупаются на эти схемы. Ведь это очень большое искушение: дать дальше ход отождествлению любой «институциональности» с бюрократией. А творческий порыв молодежи — это и будет медведевская антибюрократическая «опричнина». Вот и получится: как-бы-россия-вперед…

Автор — директор Центра медиаисследований Института истории культур; ведет блог amoro1959 в LiveJournal.com