Двадцать лет спустя

Период одряхления и вырождения нашего ТВ растягивается на какое-то невообразимое время

В конце прошлого телесезона у некоторых обозревателей экрана появились некоторые надежды. Прямых поводов как будто не наблюдалось, но дело было летом, погода была ничего, хотелось плакать и верить — во что угодно, хоть в то, что кризис подтолкнет наконец ТВ к выходу из тупика.

Поэтому я внимательно изучала события и анонсы нового сезона на предмет признаков не революции, конечно, а революционной ситуации. Честно надеясь таковые вычленить и предъявить вам, дорогие читатели, с именами, адресами и благой целью начать сезон в мажоре. Не сомневаясь, что это получится, — невозможно же, чтобы опять совсем ничего нового. Чтобы опять песни, танцы, лед.

Опять. Старые песни, новая заливка катка. И — вуаля! Маэстро Кашпировский, опять двадцать пять. Хотя нет, на экранах, если верить летописям, он появился в 1989 году.

Значит, ровно двадцать лет спустя. Осень 2009-го. Завтра уже сейчас кажется старьем. Мы встаем на цыпочки, изо всех сил вытягивая шеи, чтобы рассмотреть на горизонте проблески всемирного послезавтра — точки, откуда начнется будущее.

А ТВ опять, четвертый (или это пятый?) раз предлагает нам свое позавчера. Даже не особенно подогретое — выдать это дело за горячие новинки никто особенно не старается: в кризис и так сойдет. Из широкого засаленного рукава снова извлекаются знакомые крапленые карты, пожилая кобра, фальшивая свистулька и ветхий маг-гипнотизер, он же клоун.

Ну да. Это уже обсуждали. Три, четыре, пять лет назад. Всё давно ясно, все, по обе стороны экрана, подтвердили и расписались, что это уходящая натура, умирающая модель ТВ.

Но на поддержание жизни в умирающей модели в кризис, как выясняется, уходят все ресурсы, и ни на какие поиски, эксперименты, пробы и ошибки средств уже не остается. Никто не хочет делить пайку между дряхлым дедушкой и каким-то непонятным младенцем, пока дедушка способен дудеть в свистульку, а младенец ни на что практическое негож. Жестоко, но весь паек достается деду. Где тут позитивная роль кризиса, санитара леса? — наоборот, он делает тупик только глуше.

Ну Кашпировский-то зачем, вяло стонет общественность, это уж слишком, неужели все до такой степени безнадежно? Да, до такой. Нет, ничего не слишком: умирающей модели терять нечего, все средства хороши, включая человека с внешностью фоторобота, интонацией физрука-садиста и репутацией психотропного оружия массового поражения.

Чем не портрет самого ТВ в старости? Великий манипулятор во всей своей прощальной красе, со всем набором простых и эффективных, как лом, приемов. Иметь Миссию (он не с людьми говорит, а с молекулами, объяснял, помнится, Кашпировский своим интервьюерам). Стоять на своем — а на чем? В чем идея, если не в тупой, упорной, несгибаемой воле к власти? Не отвечать прямо. Не слушать возражений. Не слышать оппонентов. Не беседовать — вещать. Не допускать ни ноты критики, ни тени улыбки в свой адрес. Закрашивать седину радикально. Накачивать свое 70-летнее тело до полного неправдоподобия.

При эдаком упорстве, в сочетании с экономической рецессией и хронической техотсталостью, период одряхления и вырождения нашего ТВ растягивается на какое-то просто невообразимое время. Возникает опасение, что эта неаппетитная хроника сползания в маразм станет частью жизненного фона еще и для следующего поколения зрителей.

ТВ будет снова и снова цепляться за старые привычки, не замечая, как они теперь неуместны — и как мало у него сил для прежнего образа жизни.

Оно будет искать, просить, требовать для поддержания иссякающих сил дотаций, вливаний и впрыскиваний.

Признавши вроде бы, что дело к закату и пора подумать о душе, оно будет снова и снова терять, как говорят психиатры, критику и упрямо твердить, что ничего подобного, что оно, ТВ, в своем нынешнем виде так уникально, так социально значимо, что умереть не может, не должно.

Оно давно уже глухо к реальности. И будет все обидчивее, капризнее, нетерпимее к оппонентам и конкурентам. И все равнодушнее к миру.

Оно окончательно перестанет соблюдать элементарные нормы нравственной гигиены.

В таких обстоятельствах работа телеобозревателя сводится к более или менее занимательной геронтологии. Не могу назвать себя любителем этой области медицины — поэтому мне так неохота говорить про новый сезон с именами и адресами. Лучше про что-нибудь гипотетическое, послезавтрашнее, двадцать лет спустя.

Может ли, например, старость нынешнего ТВ выглядеть по-другому — пусть не почтенно, этот момент уже упущен, — а просто пристойно?

Может.

Если ТВ перестанет ждать, что молодые золотые годы и стройные высокие рейтинги вернутся.

Если истерическое желание молодиться сменится умением реально пригодиться кому-то в новых условиях.

Если оно срочно забудет о роли Единственного Носителя (даже все еще являясь таковым по факту в некоторых отдаленных географических точках).

Если вместо совершенно нереальных амбиций быть всем для всех научится оказывать конкретные услуги конкретным потребителям.

Если бросит все эти кашпировские пассы руками и приказы глазами и попробует увидеть в публике не стадо, не объект, не товар, а партнера, с которым интересно общаться и выгодно сотрудничать.

Если перестанет упрямо отождествлять себя с умирающей моделью. Вспомнит, в самом деле, о своей бессмертной душе и перестанет зацикливаться на очередной ветхой оболочке с прической фоторобота и перекачанными бицепсами.


Автор — руководитель Службы развития телеканала «Россия»