Слова булгаковского персонажа о вреде чтения советских газет перед обедом сохраняют актуальность
© Пётр Уманский
Отступление от главногоСекрет хороших вещей в качестве. И с текстами так: дело не в теме, а в том, насколько хорошо ее можно осветить. В буквальном смысле — насколько освещенной ее можно сделать, оставив минимум темных углов и пятен. Опыт показывает, что интереснее (и легче) освещать новые, невиданные темы, чем бороться с известными, но плохо проясняемыми сюжетами, например политическими. Это переданный нам давней традицией способ бегства от трудностей в прояснении окружающего мира — создавать новые миры.
Cьюзан Орлин, сотрудник
New Yorker с двадцатилетним стажем, говорит, что редакторы журнала всегда понимали это. Первичным считался автор и его способность заниматься темой, раскрывать и освещать ее. Ни один редактор на ее памяти (она работала с тремя) не раздавал задания, не распределял темы. И наоборот, если тема есть, а автора для нее нет, то статьи не будет: «Если у нас не было хорошего автора, горевшего желанием писать о кино, мы не писали о кино, даже о самом громком и важном».
Прорывной для самой Орлин стала ее статья о коллекционере орхидей Джоне Лароше. Наткнувшись в одной из провинциальных газет на маленькое сообщение о суде над человеком, который был пойман в попытке вынести из заповедника редкие орхидеи, Орлин посчитала историю безумной и перспективной. Она отправилась во Флориду, чтобы познакомиться с главным героем. После длительного общения с Ларошем у Орлин получилась история об «одержимости и очарованности». Материал вышел в журнале в 1994 году, оказался невероятно читаемым, стал основой для книги «Похититель орхидей»
(Orlean, Susan. The Orchid Thief), вышедшей в 1998 году, а потом и для фильма «Адаптация» (2002).
«Адаптация» — фильм о том, как из документальной прозы со странным, нелинейным сюжетом сделать «нормальный» голливудский фильм. А если говорить словами сценариста, то это история превращения «расползающегося нью-йоркерского дерьма»
(sprawling new-yorker shit) в сценарий популярного фильма, который требует характеров, структуры, завязки, развития и финала. Среди действующих лиц есть сам сценарист Чарли Кауфман (он писал сценарий «Быть Джоном Малковичем»), который для фильма придумал себе близнеца Дональда, мечтающего стать сценаристом и посещающего курсы сценарного гуру Роберта Макки (его знаменитая книга
Story недавно вышла по-русски). Есть и писательница Орлин. Сценариста играет Николас Кейдж, писательницу — Мерил Стрип.
Все вместе — статья, книга, сценарий и фильм — представляют собой, по-моему, блестящий материал для изучения процесса создания истории, ее обработки и переупаковки по голливудским стандартам. Удивителен, конечно, уровень самоосознанности и глубокой самоиронии авторов. Удивительна и Орлин, которая согласилась на такое издевательство над своей книгой и собственной персоной.
Читать текст полностью
Такие сюжеты оправданны, только если хорошо сделаны, говорит Орлин. Она, по ее словам, обычно работает над статьей как минимум месяц. Но, как правило, времени нужно больше: «Я заканчиваю стадию исследования и сбора материала, как только чувствую, что моя “кривая обучения” становится плоской». Чем дальше тема от повседневности, от знакомых всем ориентиров, тем важнее, как сделан текст.
В том же направлении действует, например, Малкольм Гладуэлл, еще один автор, специализирующийся на создании новых тем, или, точнее, таких поворотов старых тем, которые делают старое новым. Гладуэлл, например, обстоятельно изучил вопрос о том, насколько первый, бессознательный взгляд на предмет или человека оказывается верным (статья, потом книга «Озарение»; Blink). Он изучил, что такое переломный момент в любых процессах, а также сделал предположение о человеческих типах, которые часто оказываются виновниками критических переломов в событиях («Переломный момент»; The Tipping Point).
Получается, что, выбирая актуальную тему, крепко связанную со спорами сегодняшнего дня, особенно связанную с политикой, автор как бы заранее подписывается на средний или низкий уровень открытости и ясности. Такую тему трудно осветить — у нее слишком много углов.
Выбирая далекую тему, иногда просто создавая ее из воздуха, автор тем самым обещает осветить ее наилучшим образом. Тут, конечно, есть лукавство. Создатель темы — господин ее освещения. Как захотел, так и осветил. Это территория, где художественное и нехудожественное (narrative nonfiction, см. мою статью «Прикладное слово») встречаются. Одно из правил упомянутого выше Макки таково: «Ты должен обладать богоподобным знанием созданной тобой вселенной». Действительно, не так важно, придумана фабула тобой или взята из жизни, — ты должен знать ее детально. Конечно, если ты действительно хочешь воплотить фабулу в человеческую историю. Несмотря на искушение стать демиургом, никому не подотчетным творцом, автор должен любить своего читателя (слушателя, зрителя) и быть ему открытым. Иначе его вселенная останется известной только ему самому.
Открытый текст
Когда-то тайным знанием было умение читать и писать, умение толковать оракулов и разъяснять священные тексты. Научные открытия и всеобщая грамотность сильно сузили этот рынок. Здесь теперь властвуют составители гороскопов. Но не только они, конечно, потому что любое, даже самое приземленное знание можно при желании сделать эзотерическим. Стремление извлекать выгоду из обладания тайнами живо в наше время точно так же, как и во времена весталок и авгуров. Ссылки на слухи, намеки на доступ к «тому, кого нельзя называть», многозначительные фигуры умолчания — всё это средства выступить так, чтобы создать у читателя (слушателя, зрителя) ощущение жреческой осведомленности автора. Которая, как правило, является игрой или блефом.
Уверенный в себе служитель муз легко встает в положение «над чернью». Даже если бедный невежда думает, что разносит нашего поэта в пух и прах, он в действительности только подбрасывает дрова в священный огонь. Это старая, старая история отношений между жрецом и мирянином, поэтом и толпой, обладателем тайного знания и незнающим. Умение представить себя посвященным, принадлежащим к избранному кругу, высшей касте — это шаг к тому, чтобы подчинить cебе, загипнотизировать читателя (слушателя, зрителя). Это, возможно, древнейший способ установления одними людьми власти над другими: элиты — над большинством.
Вот поэтому, на мой взгляд, слова булгаковского персонажа о вреде чтения советских газет перед обедом сохраняют актуальность. Сегодняшние политические новости в России — и иногда не только в России — читать бывает невыносимо, потому что непонятно, что правда, что слух, что по-настоящему, что спектакль. Я чувствую, что меня на чем-то пытаются поймать, пытаются продать мне давно протухший товар, пытаются забросать меня словами. И я говорю не только о продукции официальных телеканалов. Коллеги, работающие в самых свободных СМИ и создающие самые независимые интернет-ресурсы, часто попадаются в ту же ловушку. Они начинают говорить как обладатели тайного знания. Они намекают на осведомленность своих таинственных источников, бросаются громкими названиями и именами и повторяют с умным видом слухи.
Давно уже хорошим потребительским свойством стала готовность производителя честно раскрывать, из чего изготовлен его товар. Мы хотим знать, каковы ингредиенты нашей еды, из какой ткани сшита наша одежда, настоящая перед нами вещь или дешевая подделка. С этим мы справляемся, но с текстами и вообще с публичной речью бывает труднее. Отстраниться от политики, выключить телевизор, кажется, бывает легче, чем разбираться, в чем именно нас обманывают производители.
Может быть, бороться с тьмой и наслоениями пиара в политической сфере труднее всего. Но ответственность умных авторов и редакторов, по-моему, в том, чтобы наилучшим образом освещать то, что можно осветить. И потребитель сразу это оценит: все мы инстинктивно чувствуем качество истории, пожалуй, не хуже, чем качество ткани, из которой сшита одежда.
Тексты, задача которых — служить читателю (я не говорю об академических статьях и прочих специальных жанрах), должны быть не эзотерическими, а, наоборот, эксотерическими, то есть открытыми для непосвященных. Приоритетом здесь должно быть соблюдение простых правил прозрачности: пересказ тех историй и событий, на которые автор ссылается, четкое указание источников, прояснение неясностей, забота о контексте для каждого примера, отказ от специального языка, отказ от «бросания» именами без пояснений. Эти принципы соблюдал один из лучших мировых историков искусства Эрнст Гомбрих, с готовностью писавший книги на сложные темы для «народа». Его «История искусства» до сих пор лучшее введение в предмет для старших школьников и студентов.
Хорошо бы еще понимать научное и моральное кредо автора, его систему координат и ценностей. В идеале я хотел бы понимать, «за» кого или «за» что этот автор, — это тоже хороший признак открытости. Требовать такой открытости сложно: есть масса причин, которые заставляют авторов выдерживать нейтралитет в политике. Но это отдельная тема.
{-tsr-}В нынешнем положении, когда в политической сфере много темных мест, которые трудно и опасно освещать, публицистика на «далекие» темы — качественная, просветительская, — по идее, должна в России процветать. Должно процветать и документальное кино, и научно-популярная публицистика. Открытый текст на самую «далекую» тему лучше темного, непрозрачного, написанного по самому насущному вопросу. (Политическую аналитику это никак не отменяет. Наоборот, выполненная на хорошем уровне, она представляет в нашем тяжелом случае высший публицистический пилотаж.)
Этот механизм работал у нас всегда. Когда качество было невозможно в политической или экономической сфере, оно перемещалось куда-то еще. В советское время качество обитало в литературном переводе, точных науках, поэзии и другом творчестве, не претендовавшем на массовость и печатность. Где оно сейчас, вот что интересно.
Автор — редактор отдела «Комментарии» газеты «Ведомости»
