В Америке и сегодня есть свои «Новые миры», почтенные авторы, конференции, обсуждения. Там ценят умение писать и хотят писать сами
© Getty Images / Fotobank
Джошуа Прагер ушел из газеты
The Wall Street Journal пару лет назад, потому что у нового владельца, Руперта Мердока, были другие представления об эффективности. Джош делает отличные расследования, из которых потом получаются книги, только работает он долго. В
WSJ он писал длинные очерки — примерно раз в год. Да, он был штатным сотрудником с хорошей зарплатой, публиковавшимся раз в год или реже.
Теперь не те времена. Считается, что дни длинных текстов (так и называется —
long form) сочтены. Кто только не вспоминает о старине, когда умели писать
тщательно и
длинно. Статьи приходится превращать в подписи к фотографиям, говорит знакомый редактор. Для них, может быть, все и изменилось, но мне кажется, что Америка все равно страна писателей.
Джош Прагер — живое доказательство. Он так заразительно рассказывает о своем ремесле, что хочется записывать. У него есть формула из трех-четырех пунктов по каждому подразделу его личной писательской «догмы»: правила интервьюирования, структура статьи, литаратурные приемы. И он не один такой.
Мой знакомый архитектор, готовясь писать книгу, берет уроки документальной прозы
(narrative nonfiction). Еще один знакомый — экономист — тоже берет такие уроки. Такого интереса — часто вполне прямолинейного, даже простодушного — к ремеслу рассказчика я вообще не помню нигде. Может быть, только в детстве, в Советском Союзе, где были «толстые» журналы и почтение к длинному тексту. Я помню полки, забитые «Новыми мирами» и «Октябрями».
В Америке и сегодня все это живо — есть свои «Новые миры», почтенные авторы, конференции, обсуждения. Я слышал, как два финансиста говорили о вреде наречий и об изгнании прилагательных из своей письменной речи и о том, что автор художественного текста должен быть всеведущим и невидимым. Почти все, кто хоть чему-то учился, знают книгу Странка и Уайта о правилах написания текста по-английски —
William Strunk, E.B. Wight. The Elements of Style. За последние сорок лет продано 10 миллионов экземпляров этой книжечки.
Читать текст полностью
Одержимы они не тем, чтобы писать «красиво» (таких, конечно, много, и есть ужасные кружки литературы, и тонны мусорных книжек, но я не о них). Наоборот, они правда думают, что нужно писать ясно, доходчиво, прозрачно; что письмо работодателю нужно писать одним образом, комментарий в газету — другим, а документальный «нарратив» — третьим. Да, речь, как правило, идет о «прикладном писательстве», о ремесле, но в лучших своих проявлениях это ремесло очень высокого уровня.
И есть легендарные стандарты — у газеты New York Times и журнала The New Yorker, например. В этом недавно убедился Алексей Навальный. Со смесью восхищения и тревоги он рассказывал в своем блоге, что журналистка говорила с ним часов двадцать, говорила с его женой, с сотрудниками, ездила к родителям и брату, ходила на суды, читала материалы к судам. Потом ему и всем перечисленным звонили из Нью-Йорка специальные люди, которые проверяют факты, — они задавали те же вопросы.
Конечно, длинные статьи в Америке не пропадут, даже если журналы исчезнут. Один из способов продавать длинный текст — напрямую, как мини-книжку. Недавно это стал делать Amazon с помощью своего электронного ридера Kindle. В онлайн-магазине есть раздел Kindle Singles, где можно купить за 2—3 доллара длинный текст — журнальную статью без журнала. «В Amazon придумали, как спасти длинный текст и одним махом уничтожить целую цепочку посредников между журналистом и читателем — традиционного издателя, печатника, кладовщика, рекламодателя и интернет», — пишет Вирджиния Хеффернан в газете New York Times.
И даже если именно эта платформа работать не будет, найдется другая, потому что есть причины, в силу которых американцы любят писать и читать. Они любят писать и читать не только из праздного интереса. Важнейшее из искусств — изложение, потому что тот, кто рассказывает историю, узаконивает свою интерпретацию. Важнейшее из измерений — время, потому что историю нужно рассказать вовремя. Каждый день — день борьбы за понимание того, что произошло — в политике, в суде, в экономике.
Каждый игрок политической сферы — от шерифа до президента — должен уметь изложить свою позицию, должен убедить граждан в том, что именно его «история», то есть его подача фактов, самая убедительная. Благодаря точности и убедительности можно выиграть выборы. Убедительным нужно быть, потому что всегда есть конкуренты, у которых свои «нарративы» главной политической истории дня. История может создать мгновенное поветрие и поднять народ на революцию — как история самосожжения торговца Мохаммеда Буазизи, которая смела власть в Тунисе.
В суде история, изложенная адвокатом, может убедить или не убедить присяжных. И у адвоката есть конкуренты — адвокат противоположной стороны и прокурор, работающие с теми же фактами. Факты известны — вот они перед нами, но, не умея составить из них последовательную и логичную историю, можно проиграть даже выигрышное дело. И обратное, к сожалению, тоже возможно: талантливый рассказчик может так обаять присяжных (как в фильме «Адвокат дьявола»), что виновный сможет остаться безнаказанным.
То же и на рынках. Экономист Роберт Шиллер уверен, что рынки движутся вверх и вниз благодаря талантам писателей, журналистов, фотографов и блогеров. Убедительно рассказанная история о том, что городская земля и недвижимость никогда не могут упасть в цене, породила бум, а потом кризис на рынках.
В общем, американцы верят в то, что словом можно многое изменить — в политике, в делах, в отношениях. В нашей культуре слово какое-то неприкладное, от него не зависит успех в политике или в суде. В чем-то, пожалуй, зависит, но это тема отдельного разговора. Поэтому, наверное, мы не привыкли учиться писать. Это кажется слишком возвышенным делом — искусством, к которому должно быть призвание. Кто-то должен сказать тебе: «Восстань, пророк», — и в школу ходить тебе уже не понадобится. Но писать, излагать, убеждать — это практический навык, и именно эту практическую сторону ценят американцы. Потому и не стесняются учиться.
{-tsr-}А заодно с прикладными ценят и просто красивые истории. История, превратившаяся в фильм, заставляет тысячи людей одновременно думать об одном и том же. И те, кто смотрит и слушает, становятся ненадолго простодушными, они смотрят и слушают историю. Вот по этому есть у меня ностальгия — не по хитрой истории с двойным дном, которых везде (особенно у нас) много и в которых не веришь ни одному слову, а по простой, ясной, длинной истории. И по самому времени, которое можно отдать чтению и слушанию.
Автор — редактор отдела «Комментарии» газеты «Ведомости»; стипендиат Фонда Нимана в Гарвардском университете (Nieman fellow)
