Не жалко

ЭДУАРД ДОРОЖКИН пытается отыскать в себе признаки сочувствия к уволенным, униженным и оскорбленным главным редакторам. И не находит

На разных людей кризис действует по-разному. Мой приятель, редактор глянцевого журнала Игорь П., вместо таких традиционных приветствий, как «хай», «но пасаран» и «здоровченко», теперь использует формулировку, которая кому-то, возможно, показалась бы даже обидной: «Тебя еще не закрыли?» Имеется в виду, конечно, издание, где работает приветствуемый.

Мне лично нечем порадовать Игоря П. — и я совсем не обижаюсь. Гонорары у нас всегда были маленькие. Fashion-съемки, уносящие из бюджетов редакций баснословные суммы, я запретил. Билеты бизнес-класса за счет редакции не приобретал. В «сюитах» не селился. Графы «представительские расходы», на каковые расходы иные главные редакторы имеют обыкновение праздновать свои дни рождения, у нас в бюджете нет. Кофе и чай я пью за свои. На встречи езжу на собственной машине, за бензин денег не прошу, в аэропорт добираюсь на электричке (что, кстати, в миллион раз удобнее такси), и если иду на интервью к даме, расплачиваюсь за букет из своего кармана.

Поэтому нас и не закроют. Но не только. В отличие от очень многих моих коллег мы никогда не играли в свободную прессу, не делали вида, что не зависим от рекламодателей, их надобностей — действительных и мнимых, от их критических дней, от их безумия, от их капризов. Я с брезгливостью смотрю на редакции (надеюсь, с кризисом таких станет меньше), которые живут презрением к «людям из рекламного отдела», то есть к тем, кто им, дармоедам, дает возможность где-нибудь в аэропорту Шарля де Голля заплатить по счету за всех, картинно забрать счет и бросить: «Мне это все равно оплатят». Я до сих пор не могу понять, как случилось такое, что в издательском доме, где я работаю, «все равно оплачивали» такси, стол и едва ли не стул пятому ассистенту младшего помощника старшего стилиста отдела косметики для загара, а в других домах деньги швыряли еще шире, совсем без счета, и, кстати говоря, и сейчас продолжают в том же духе.

В аптеке на Патриарших, где я покупаю по антикризисной цене «Гептрал», столь необходимый при моем суровом образе жизни, встречаю двух старинных приятелей. Они стоят за успокоительным. Журнал, в котором они работали, — закрыт. «А как вы там оказались-то? — спрашиваю. — Зачем пошли незнамо куда?» — «Нам сказали, что есть деньги на четыре номера вперед». Но ведь это детский сад — «четыре номера вперед», ведь взрослый человек с головой на плечах не должен соглашаться на такие авантюры.

В последние два года предложения о новой работе — не только мне, всем квалифицированным (и даже неквалифицированным) журналистам — поступали почти ежедневно. Ситуация напоминала 1998 год: новые издания тогда тоже росли как грибы после дождя. «У вас есть бизнес-план?» — интересуюсь я. «Зачем? Все и так будет о'кей, подъемные есть, рекламу надыбаем», — стандартный ответ. «Кто будут наши читатели и рекламодатели? Что с целевой аудиторией?» — «С кем, с кем?» — «Сколько вы мне будете платить?» — «Сколько скажешь, столько и будем. Свои же люди». — «А какая предполагается EBITDA?» — «Ну кто о чем, а вшивый — о бане».

И на каждый такой проект в конце концов находился охотник. Устраивалась шумная презентация, отпускался огромный бюджет, гонорары росли так, что многие журналисты могли почувствовать себя людьми бизнеса в смысле доходов, но без обычно сопровождающих такие доходы опасностей. За время высокой нефти журналисты — я, конечно, имею в виду в первую очередь глянец — распустились настолько, что к лету 2008-го было уже невозможно найти человека, готового поехать в 5-звездный отель куда-нибудь на Мальдивы. «Три дня — страшно мало, и «экономом» сами летайте», — думаю, редакторы глянцевых журналов узнают в этих словах докризисные речи своих авторов. «Сколько заграничных поездок будет у меня в год?» — интересуется девица, попросившаяся на практику.

Когда мне сообщают, что очередной проект закрыт, периодичность уменьшена, зарплаты урезаны, я пытаюсь отыскать в себе признаки сочувствия к униженным и оскорбленным главным редакторам. И не нахожу. Безответственные господа, ввязавшиеся ради шальных денег в обреченные на провал авантюры, — это негодный человеческий материал. Беда в другом: этот самый человеческий материал, получив в руки «проект», неизбежно становится работодателем — снимает людей с насиженных мест, манит зарплатой, поездками, скидками, машинами и абсурдной «перспективой роста». Редакторы, дизайнеры, корректоры, ассистенты и прочие важные в мирное время работники, ставшие заложниками чужой безответственности, сейчас, в кризис, наводняют отделы кадров серьезных издательских домов своими резюме. Зарплата? «На усмотрение работодателя». Но уже, как говорил мой приятель из Зарайска, мотокроссист Санек, «поздняк метаться», ничего нельзя сделать, мест нет, уехал в Петербург — приехал в Ленинград.

Ясно как божий день, что и это пройдет, рекламодатель куда денется, вернется, темницы рухнут, Empire, Cars, Discovery и прочие жертвы американской ипотеки встретят радостно у входа новых сотрудников — и вот тут очень, очень, очень важно, чтобы хоть у кого-нибудь на руках оказался бизнес-план и чтобы хоть один человек из вновь прибывших знал, что такое целевая аудитория, не говоря уж о вшивой EBITDA.

Автор — главный редактор газеты «На Рублевке»


Еще по теме:
Кризис = расцвет, 9.12.2008
Только кризис спасет наше кино, 7.11.2008
Владимир Санин. Медиарынок и кризис: мягкая посадка почти для всех, 14.10.2008


Другие тексты Эдуарда Дорожкина:
Дилетантизм как блюдо дня, 8.12.2008
Про хамство, 7.11.2008
Пришествие ремесленников, 9.10.2008