«Русской жизни» исполнился год

Журнал «Русская жизнь» в лобовом столкновении с глянцем

В том, что журнал «Русская жизнь» («РЖ») просуществует до своего первого юбилея, многие сомневались. Основания для подобного пессимизма, прямо скажем, имелись — как общего свойства (жизнь неформатных, неглянцевых изданий в современной России скоротечна, это известно всем), так и частного, специального: журнал придумал и возглавил Дмитрий Ольшанский, 29-летний журналист и блоггер со скандальной репутацией. Ольшанский-журналист приобрел известность, напечатав в 2002 году памфлет «Как я стал черносотенцем», а затем в конце того же 2002 года возглавив «вторую» редакцию газеты «Консерватор», получившую от представителей «первой», либеральной, редакции ярлык «фашистской» (газета закрылась спустя несколько месяцев). В интернет-сообществе Ольшанский прославился как один из популярных авторов Живого Журнала — его дневник был полон, с одной стороны, радикальных и довольно противоречивых идеологических суждений и, с другой — личных оскорблений самых разных деятелей общественной и культурной сцены.

Автору, однако, невозможно было отказать не только в известной легкомысленности суждений, но и в талантливости: Ольшанский — изрядный литератор и, что самое главное, человек, глубоко погруженный в русскую культурную проблематику, тонко чувствующий ее, так сказать, стиль и веяние, живущий ими. В основе его эскапад — традиционные модели русского культурно-общественного изгойничества, своего рода розановская подкладка, желание во что бы то ни стало уйти от интеллигентского мейнстрима, каким у нас исправно служит либеральная идеология. Прочь, фигурально выражаясь, от «Речи» Набокова-старшего и Милюкова и от медиа Владимира Гусинского (последнее в случае Ольшанского можно читать и буквально — некоторое время он сотрудничал в газете «Сегодня»).

Обыкновенно выходит так, что людям, выпавшим из мейнстрима, уже не говоря о тех, кто позволяет себе провокации, подобные учиненным Ольшанским, становится негде высказываться — их, что называется, перестают «пускать в приличные дома» (то есть печатать в мейнстриме). Или, хуже того, их перестают слушать. Российская интеллигентская среда по-прежнему жестко центрирована вокруг условных «Речи/Сегодня» и упрямо маргинализует отступников, а среди них были и есть фигуры посерьезнее Ольшанского, вроде крупнейшего, пожалуй, русского публициста последнего двадцатилетия Максима Соколова. В начале 2000-х он потерял читателя, способного оценить его литературный талант и вести с ним идейный разговор по существу и оказался, по сути, вытеснен в среду невменяемых маргиналов-националистов (что очень хорошо видно по аудитории его блога в том же Живом Журнале).

Потребность говорить и быть услышанным, во-первых, сплачивает наших «литературных изгнанников» (а Ольшанский, понятное дело, не одинок в своем антимейнстримном протесте), а во-вторых, провоцирует среди них бессмысленные, как водится, мечтания о «своем угле», площадке вне бесконечного и бесчеловечного медиарынка, пространстве чистой литературной речи, горячих идейных разговоров и бескомпромиссного выяснения эстетических отношений с действительностью. Уникальность случая Ольшанского в том, что именно его мечтания вдруг осуществились: весной прошлого года ООО Издательский дом «Ключ-С» взялось финансировать проект выходящего раз в две недели издания под названием «Русская жизнь». ООО это известно не столько выпускаемыми им детскими и краеведческими книгами, сколько тем, что принадлежит Николаю Левичеву, одному из руководителей Российской партии жизни, а на сегодняшний день — руководителю фракции «Справедливой России» в Госдуме.

Информация эта для характеристики журнала дает, однако, мало или даже, прямо скажем, ничего — ни к Партии жизни, ни к «Справедливой России», ни к каким-либо партийным проектам «РЖ» никакого отношения не имеет и никогда не имела.

Стартовал проект крайне неудачно — одно присутствие среди центральных авторов Дмитрия Галковского, автора незаурядного «Бесконечного тупика», «литизгнанника» со стажем, превратившегося за последние годы в сочинителя дурно написанных конспирологических фантазий, отвратило от «РЖ» немало потенциальных читателей. В августе 2007 года в журнал, однако, пришел Александр Тимофеевский (сначала советник издателя, теперь — шеф-редактор), один из легендарных уже создателей «Коммерсанта-Daily» и законодатель эстетической моды 1990-х. Галковский «РЖ» со скандалом покинул, зато в журнал потянулась «пятая колонна гламура» — талантливые журналисты из тех, кого бог догадал с умом и талантом работать в глянце (Эдуард Дорожкин, Юрий Сапрыкин, Игорь Порошин, Геннадий Йозефавичус) — и даже ветераны и молодые бойцы либерального стана (Мариэтта Чудакова, Ревекка Фрумкина, Борис Парамонов, Дмитрий Бутрин). Из «своего угла» Ольшанского со товарищи «РЖ» потихоньку превратилась во вполне респектабельную площадку для интеллектуальной рефлексии.

Для характеристики получившегося у Ольшанского с Тимофеевским издания лучше всего прибегнуть к давней уже формуле, изобретенной в Париже середины 1970-х годов: «литературный, публицистический и религиозный журнал». Так, отказываясь от советского бюрократизма «общественно-политический и литературный», аттестовали свое детище создатели «Континента» — главного «толстяка» третьей русской эмиграции. Такой задумывалась и «РЖ» — «религиозная» часть, поначалу заметная, почти сразу как-то редуцировалась, а вот литература и публицистика — и точно, два источника, две составные части журнала.

Два эти источника грозят, правда, слиться в один — издание, как и описываемый взятыми в его название словами феномен, литературоцентрично — не поверхностно, на уровне тем и героев, а принципиально, в подходе к авторскому слову, к типу письма. Литература здесь понята широко — в статье (превосходной) о русской живописи 1860-х годов запросто может встретиться такой, к примеру, пассаж: « — Чувствуешь, как дышит весна? — восторженно прошептал я. — Нет, не чувствую, — очень просто ответила мне дочь Авзонии». Текст в журнале не душат пресловутым форматом — напротив, во всех (вполне условных) рубриках — «Думы» ли, «Художество», «Образы», «Гражданство» — он поставлен в наикомфортнейшие условия и, чувствуя режим наибольшего благоприятствования, рвется за тематические пределы — в рассказ, в эссе, в прозу.

Для одних — Аркадия Ипполитова, Сергея Болмата, Максима Семеляка — такая вольница благотворна, для других — Дмитрия Быкова, Михаила Харитонова, Дениса Горелова — она становится поводом для бойкой, пустой и многословной болтовни. Идеальный, на мой вкус, баланс «поэзии и правды» соблюден у Евгении Долгиновой, Олега Кашина, Евгении Пищиковой, превосходных очеркистов, и у Александра Храмчихина, военного историка и публициста — стилистические достоинства прилагаются здесь к злободневным или, напротив, историческим, но равно нерядовым сюжетам (среди особых удач — очерк Кашина «Хозяин Ленинграда», о члене Политбюро ЦК КПСС Г. В. Романове, или «Теснота» Долгиновой, об убийстве ребенка в райцентре Фролово).

«Думы» идут в непременном комплекте с «былым» — соответствующий отдел в журнале отменен: прелюбопытные републикации раритетов (вроде колчаковской брошюры «Земства или советы?» или текста Максима Горького «О русском крестьянстве»), ценнейшие материалы из архива Радио «Свобода» (цикл, подготовленный Иваном Толстым) и др.

Под стать этому нездешнему торжеству Текста и визуальный ряд — специально выполненные художниками «РЖ» иллюстрации чередуются с черно-белыми архивными фотографиями, репродукциями живописной классики от Тициана до мирискусников и графикой из довоенных европейских журналов. Если не считать превосходных фотопортретов Виктора Борзых (также черно-белых), современная фотография в «РЖ» почти не встречается. Сделано это вполне принципиально — таков, в понимании редакции, ответ глобальному гламуру, где доминирует консьюмеристская картинка. Лобовое противостояние, однако, оказывается не в пользу журнала: есть сложившиеся за последние десятилетия законы восприятия, и оформление «РЖ» четко сигнализирует современному читателю: это ненастоящий, невсамделишный журнал, это что-то особое, из прошлой жизни или про нее. Конечно, «желание быть испанцем» на фоне доморощенной глянцевой прессы понятно, но для многих, что называется, злободневных текстов «РЖ» такое иллюстрирование губительно, оно властно и бесповоротно помещает взывающий к немедленной и живой реакции текст из хроники текущих в хронику давно прошедших событий, в архив.

Не нарушает визуальной пассеистической идиллии журнала и реклама — ее почти нет. Понятно, что на нынешнем медийном поле «РЖ» существует ради опыта сопоставления слов, выработки новых смыслов, освещения белых пятен — ради чего угодно, но не для зарабатывания денег. Заданный журналом уровень решения всех перечисленных задач таков, что неизбежно ставит все предприятие вне экономики. Единственная, по-видимому, реально проплаченная одним банком рекламная полоса сулит низкие проценты по ипотеке и близкое новоселье.

Случилось так, что я стал свидетелем встречи потенциального адресата этой рекламы — с нею и соответственно с журналом «Русская жизнь». В кофейне на Пятницкой десяток номеров «РЖ» предлагался посетителям бесплатно — видимо, в рамках редакционной промоакции. Сидевший напротив меня клерк из какой-то замоскворецкой конторы — скорее всего, из расположенных неподалеку бывшей «Сибнефти» или Сбербанка — взял номер «РЖ» и стал его рассматривать. С равнодушным недоумением, не останавливаясь ни на чем, он несколько механистично пролистал две трети журнала, закрыл его, аккуратно отложил в сторону и, допив свой капуччино, пошел к выходу. В русскую офисную жизнь, с телевизором и пивом по пятницам.

Продолжение сюжета: «"Русская жизнь"— это такой высокохудожественный писк». Дмитрий Ольшанский и Александр Тимофеевский о своем журнале