Дмитрий Голубовский: «Esquire как нарушал, так и будет нарушать»

Вышел первый номер Esquire после ухода Филиппа Бахтина. Новый главред журнала рассказал ГЛЕБУ МОРЕВУ, что его мечта – американский Esquire 1960-х

Имена:  Андрей Лошак · Дмитрий Голубовский · Филипп Бахтин

— Не секрет, что вдруг открывшаяся вакансия главреда русского Esquire наделала шуму в узких кругах — с кем-то из известных медиаперсонажей велись переговоры по этому поводу, кто-то и сам претендовал на это место.
Издательский дом выбрал вас. Вы работали с Бахтиным, и этот выбор Independent Media невозможно трактовать иначе, как сигнал о том, что «бахтинский курс» в Esquire сохраняется, верно? А с другой стороны, наверняка у вас есть идеи, в каком направлении двигаться дальше, как-то менять журнал?

— Что касается руководства «Индепа», то им нравится журнал, который сделал Филипп [Бахтин], они были заинтересованы в том, чтобы сохранить команду, которая делала этот журнал вместе с ним, и мое назначение было одним из способов достичь этой цели. Я работаю в Esquire шесть лет, считаю, что Филипп сделал замечательный журнал, но, честно говоря, не очень понимаю, что значит «бахтинский курс». Мы всегда писали про то, что нам казалось веселым, неожиданным, интересным, про то, что нас как-то задевало. И мы будем продолжать это делать. Конечно, хочется делать больше крупномасштабных материалов — репортажей, расследований, чего-нибудь в духе Esquire 1960-х. Но насколько это укладывается в «бахтинский курс» или меняет его, я не знаю.

— Расскажите, кто те «мы», кто помимо Бахтина делал журнал эти годы? Менялся ли он, на ваш взгляд?

— Наверное, лучший способ понять, кто и как делал Esquire все это время, — прочитать прощальное письмо Филиппа. По-моему, журнал менялся, причем менялся постоянно и в итоге изменился довольно сильно. В какой-то момент мы стали довольно сильно политизированными — мне кажется, во многом этому способствовал бесланский текст Чиверса, — потом добавился некоторый научный уклон, когда мы сделали номер «Что изменит все». По сравнению с началом у нас стало меньше каких-то небольших, забавных материалов, и к этому очень хочется вернуться. Но ни от науки, ни от политики нам, конечно, уже никуда не деться.

— В вышедшем под вашей редакцией номере колонку главреда (как это именовалось при Бахтине) написал Андрей Лошак, редакционный директор. Как и зачем возник этот дуумвират? Будете ли вы — вроде Некрасова и Салтыкова-Щедрина — редактировать журнал вместе?

— Ну, это все-таки чересчур сильное сравнение. Примеры дуумвирата, или скорее тандема, есть в гораздо более близких временах. Тем более что Андрей начнет заниматься журналом в полную силу как раз весной 2012 года, когда доделает начатые телевизионные проекты. Но, если серьезно, наверное, можно говорить о некоем разделении обязанностей: я лучше знаю, как устроен и делается журнал, Андрей пишет отличные колонки и имеет преимущество непредвзятого наблюдателя. То, что он пришел к нам не из журнального мира, мне кажется, очень здорово, потому что ему проще будет придумывать какие-то нетрадиционные ходы, приемы, авторов, темы, к чему Esquire всегда стремился.

— Вы упомянули про Esquire 1960-х. Насколько вообще русский Esquire связан со своим американским прародителем?

— С современным американским Esquire мы связаны достаточно формально. Есть пара рубрик, которые мы унаследовали от американцев, и они существуют с самого начала русской версии, но в нашем исполнении. Изредка мы берем американские или английские фэшн-съемки, еще реже — тексты. Было, например, то самое потрясающее расследование про Беслан, которое корреспондент The New York Times Кристофер Чиверс написал для американского Esquire. Вообще, они, конечно, в гораздо большей степени классический мужской журнал, чем мы, но тексты такого рода у них все-таки появляются довольно регулярно — правда, в основном на более или менее локальные, американские темы. А вот Esquire 1960-х — это, конечно, мечта.

— Нерв прежнего, бахтинского Esquire был именно в нарушении рамок «классического мужского журнала». И хотя бумага по-прежнему ценный рекламоноситель, не кажется ли вам, что традиционные форматы глянца, которым вы в той или иной степени все равно вынуждены подчиняться, ограничивают вас как редактора? Что те нетрадиционные приемы, о которых вы мечтаете, сейчас органичнее в интернете?

— Ну, в этом смысле мы как нарушали, так и будем нарушать. И поскольку мы действительно стараемся пренебрегать традиционными рамками, я, например, не чувствую, что бумага как-то специально нас ограничивает — именно в качестве носителя. Конечно, некоторые вещи мы изначально делаем скорее с прицелом на сайт — например, инфографику, в которой российская преступность была отображена рельефом на карте. На бумаге она, по-моему, выглядела очень неплохо, но в интернете все равно лучше. Понятно, что инфографику, которую мы очень любим, можно и нужно развивать в интернете, но ею дело вовсе не ограничивается. Мне кажется, что в России довольно много вполне бумажных форматов умирают, едва успев родиться, и это жалко, хочется попробовать этого не допустить.

— Что будет с сайтом Esquire? Нет ли планов сделать его самостоятельной площадкой, все более независимой от журнала?

— Сайт мы постоянно развиваем и совершенствуем. Он на самом деле уже является вполне себе самостоятельной площадкой — там есть какое-то количество специальных онлайн-рубрик, которые ежедневно обновляются. Есть блоги: о вещах и, недавно открывшийся, об искусстве и дизайне, который ведет наш арт-директор Максим Никаноров. Есть какие-то видеопроекты: недавно вот записали самое длинное слово в мире, которое уже несколько раз анонсировал Филипп. То есть сайт в большой степени независим от журнала, но он вряд ли будет становиться традиционной для интернета новостной или публицистической площадкой — что-то из этой области, надеюсь, скоро добавим, но нам как-то ближе идея спецпроектов вроде «Говорящего Путина», все той же карты российской преступности и тому подобного. Таких идей у нас много, просто нужно время, чтобы их реализовать. И при том что аудитория сайта больше, чем аудитория журнала, они в значительной степени не пересекаются, или по крайней мере не конфликтуют. То есть, опять же, в нашем случае слухи о смерти бумаги сильно преувеличены.​