Елена Нусинова: «Признаться в симпатиях к моде, не рискуя репутацией, теперь невозможно»

ГЛЕБ МОРЕВ поговорил с новым главным редактором Citizen K и главным редактором «Ъ-Weekend» о нетрадиционном глянце, презрении к дизайну и фильме Леонида Парфенова про «Коммерсантъ»

Имена:  Елена Нусинова

— Вы двадцать лет работаете в «Ъ» и все эти годы оставались, что называется, непубличной фигурой. Широкая публика впервые увидела вас в юбилейном фильме Леонида Парфенова про «Ъ» — если, конечно, не считать ваших фотографий с подписью «Этот номер делала Елена Нусинова» на первых полосах Daily в середине 1990-х годов. Как вам парфеновское кино?

— Кино Парфенова не нуждается в моей оценке, само это словосочетание — «фильм Парфенова» — давно стало обозначением самостоятельного телевизионного жанра с совершенно определенными стилистикой и качеством. Другое дело, что, когда смотришь, читаешь или слушаешь даже не про себя, а про то, что хорошо знаешь, всегда кажется, что говорят не так и не о том. Это получился в значительной степени, как раньше говорили, «датский» фильм. Наверное, Парфенов так и хотел — он же снимал кино к 20-летию «Ъ», но, по мне, там переизбыток вспоминательности. Я смотрела и не могла отделаться от чувства, что вот показывают в основном немолодых и усталых людей, которые вообще-то с ярмарки едут. Может быть, то, о чем мы вспоминали, даже и любопытно, но давно прошло, кончилось. Конечно, мы все пока есть и даже еще работаем, но в «Ъ» много молодых, и для меня они сейчас гораздо интересней. Ну, например, особая гордость «Коммерсанта», что редакторы ключевых для газеты отделов финансов и бизнеса — молодые и красивые Лиза Голикова и Рината Ямбаева. Да много еще кого можно назвать.

— Вы бы поставили в фильме другие акценты?

— Понимаете, у меня нет никаких специальных чувств к тому времени, когда «Коммерсантъ» начинался. Да, это была первая русская ежедневная газета, похожая на настоящую; да, первые репортерские съемки, похожие на настоящие, появились в «Ъ». И то, что теперь называется «языком деловой журналистики», действительно придумали мы. Только все это было давно, с тех пор всему этому как-то научились жук и жаба. Научились, но «Коммерсантом» не стали. Даже [Максим] Соколов и [Андрей] Бильжо, публикующиеся, к сожалению, давно в других изданиях, не сделали эти издания «Коммерсантом».

А в первых годах «Ъ» было много привлекательного, но неумелости, глупости, наивности было не меньше. На многие номера, я думаю, сейчас неловко смотреть.

— Вы знаете, для меня сильнейшим впечатлением от недавнего юбилейного 20-полосного выпуска «Ъ» была первая полоса «Коммерсанта-Daily» 1992 года, которую я, разумеется, уже успел позабыть. Знаете, как это происходит с медиа — по прошествии нескольких лет любое из них смотрится таким архивным монстром. А эта первая полоса Daily вдруг оказалась лишена всякой архаичности — в смысле дизайна, макета и сегодня даже удивляет сложностью структуры и рубрикации. Она, эта газета, в 1992 году воображает себе лучшего читателя, чем тот, который у нее есть сегодня, в 2010-м! Потому что она и для сегодняшнего читателя сложна, нынешняя гораздо проще, не хочу говорить — примитивнее. Наивность, по-моему, была в этом, в том, что «Ъ» тогда воображал себе слишком умного читателя.

— Конечно, были отличные первые полосы, и макет по тем временам был исключительный. А про воображаемого читателя — нет, в этом как раз не было наивности, потому что никакого читателя мы себе не воображали. Главная, по-моему, заслуга [Владимира] Яковлева была в том, что он не думал о читателе, не пытался воспитывать его вкусы, формировать ему позицию, угадывать, поймет он или нет, понравится ему или не понравится. Он вообще не думал, каков он, этот читатель. Говорить по этому поводу он мог разное, но когда доходило до дела — то есть выбора тем, иерархии материалов, правки текстов, — никакого читателя и в помине не было, он все делал так, чтобы было интересно читать ему самому. И следом за ним так стали делать все. И это было абсолютно правильно.

Самое удивительное в яковлевском проекте то, что он оказался классической внутренней модернизацией. Он сделал газету, реформировав идеологию, язык, систему отношений с читателями «Московских новостей», то есть той газеты, что делал его отец. Вот «МН» воспитывали, прививали, призывали. И они были в зените успеха, когда начинался «Ъ». Вообще-то Егор Яковлев и его команда были первыми русскими шампейн либералз — против властей не бунтовали, но конструктивно критиковали, были принимаемы властью, раскрывали разрешенные к раскрытию секреты, рассматривали проблемы с нравственной точки зрения, апеллировали к общечеловеческим ценностям. А «Ъ» для апелляций выбрал только одну общечеловеческую ценность — здравый смысл. Так это и осталось до сих пор. Ну не умеет коммерсантовский автор оперировать гуманитарными категориями, хоть убейся. Это совсем не всегда хорошо, но зато он ими и не спекулирует.

Вы сказали, что сегодняшняя газета проще, и не захотели говорить, что примитивнее, чем в 1992 году. И вот что я вам на это отвечу. Ежедневная газета, в отличие от иллюстрированного еженедельника, не может быть намного лучше жизни. И намного сложнее жизни тоже быть не может. Даже притвориться — и то не может. В 1992-м редколлегия начиналась с обсуждения, доедет ли Ельцин сегодня до Кремля или опять нет, а начальник отдела преступности в ответ на вопрос «Что у тебя на полосе?» говорил: «Погоди, до шести часов у меня еще перекрошат пол-Москвы и Санкт-Петербурга». Не будем обсуждать, какая жизнь лучше, та или нынешняя, тут важно, что та рождала не только развеселые репортажи, но и попутные, иногда вполне глубокие соображения. Нынешняя поводов для развеселых репортажей дает мало, а соображения если и рождает, то непригодные для газетного формата. В общем, газета и читатели не стали ни проще, ни примитивнее, но сильно опростились информационные поводы.

— Кстати, фильм Парфенова вообще как-то пессимистически настраивает относительно дальнейшей судьбы печатной прессы.

— У фильма романтически пессимистичный финал. [Владелец «Ъ» Алишер] Усманов говорит: «Контент уйдет в интернет, капитализация упадет», [шеф-редактор ИД «Ъ» Андрей] Васильев вслед за ним тоже говорит что-то вроде: «Да, говорят, уйдет, и надо что-то менять, но я к прорыву не готов». А поскольку он главный герой фильма и «Коммерсанта» и остальные герои примерно его ровесники или, по крайней мере, современники по газете, то как-то так получается, что будем прощаться. А это не факт. Конечно, все уйдет в интернет, но и в интернете люди живут, сокращение бумажной доли информационных продуктов не главная угроза. Главная в том, что интернет может уничтожить читательскую лояльность к изданиям. То есть люди будут читать то, что пишет Бутрин про бюджет, Дюпин про разбойников, Ревзин про Лужкова, Кашин про АвтоВАЗ — и при этом понятия не иметь о газете «Коммерсантъ». Равно как и о других ресурсах, с которых к ним на экран тоже будут попадать какие-то тексты. Но это только один из возможных сценариев, и сегодня он нежелателен не только для производителей, но и для потребителей информации. У изданий по-прежнему есть возможность сохранить идентичность, но для этого придется опять придумать новый язык, сформировать новый образ жизни издания, новый способ отношений с читателями. И я не вижу причин, по которым «Коммерсантъ» не мог бы так же, как и в прошлый раз, первым решить эту задачу.

— Сегодня уже ясно, что во всяком случае один эпизод фильма вызвал заметную реакцию в «Ъ». Я имею в виду события 24 марта 1999 года: выход статьи Владислава Бородулина о развороте Примакова, увольнение Рафа Шакирова, последующее его восстановление и так далее. Уже выступил Михаил Михайлин, который был одним из участников этой истории, выступил Андрей Васильев, который участником не был, но зато всё досконально разузнал. В тексте Михайлина упомянуты и вы — как один из непосредственных свидетелей.

— Да, все это происходило при мне. К михайлинской хронике почти нечего добавить. Действительно, все, что рассказал Раф Шакиров, неправда, причем неправда от первого до последнего слова. Здесь примечательны два обстоятельства. Во-первых, Раф ни тогда, ни впоследствии не мог искренне считать, что статью подослали, подсунули, подменили — текст писался при участии Миши Михайлина, который был на тот момент его заместителем, правой рукой и, можно сказать, главным борцом с Березовским. А во-вторых, — и это касается уже не Рафа, а фильма, — обвиненному в продажности Бородулину слова в фильме предоставлено не было. Сказанное Шакировым опровергает лишь Березовский. А кто верит Березовскому? Никто не верит Березовскому, опровержение Березовского — это просто подтверждение обвинения. {-page-}

— Хотя в данном случае Березовский говорит чистую правду?

— Абсолютную. Он, наверное, много раз говорил правду, просто принято считать, что никогда, такая образовалась историческая память. Вообще эта история очень просто объясняется. Березовский тогда хотел купить «Ъ», а редакция действительно очень не хотела принадлежать Березовскому, но никакой возможности повлиять на продажу-покупку не имела. Могла только разоблачать Березовского на полосах газеты. Возглавили эту резистансу Шакиров и Михайлин. А то, что разоблачать Березовского в тот момент значило выдвигать Примакова в президенты, это как-то не все понимали. Понимала Ника Куцылло, которая тогда была редактором отдела политики; Бородулин, главный редактор «Власти», понимал. И им это очень не нравилось. Шакиров, конечно, тоже понимал, но он, кажется, ничего против Примакова в президентах не имел. А Миша Михайлин был тогда молодой и, как бы это сказать, непосредственный журналист, настоящий газетчик. Ангажированности в нем и духу не было. Он от чистого сердца мочил Березовского, а когда оказалось, что Примаков развернул самолет, тоже честно возмутился.

Раф свою версию с подмененным текстом предлагает не первый раз, но до сих пор ее публиковали какие-то, ну, третьеразрядные издания, поэтому никто и не реагировал. То, что она оказалась в фильме про «Коммерсантъ», который предлагает как бы окончательную историю ИД, и что в ней Владислав Бородулин оказался оклеветан, по мне, ужасно.

— Работая в «Коммерсанте», вы занимали разные должности, но сегодня я определил бы вашу функцию в ИД как что-то вроде «ответственного за глянец»: это журнал Citizen K, который вы возглавили после ухода Сергея Николаевича, и пятничное приложение «КоммерсантЪ-Weekend». Это ваш сознательный выбор?

— Вот Гриша Дашевский меня недавно спрашивал: если в «Работнице» написано «купите такое-то зимнее пальто» — это значит, что «Работница» — глянец? Но «Работница» и без зимнего пальто глянец, потому что она — про хорошую жизнь, и только про хорошую. А «Ъ», хоть по будням, хоть в уикенд, не умеет про хорошую жизнь. Коммерсантовские авторы оттого и оказались так желанны во всем глянце, что создают контрапункт. Кстати, никто из настоящих глянцев Weekend за подобный себе не признает. Может быть, это у них цеховое, но выходит, что они правы. Weekend действительно не глянец. Вот Citizen K — да, он вправду глянец, хоть и отчасти нетрадиционный.

А в журнале Weekend глянцевая — только реклама. И попытайся он быть обычным глянцем, ее не было бы. В числе прочего потому, что у нас не глянцевая аудитория, а общие с газетой читатели. Даже вторая часть журнала, которая об одежде, украшениях, путешествиях — словом, «купите зимнее пальто», — сделана по коммерсантовским стандартам. И читатели очень дорожат этой второй частью, но именно так исполненной и именно как второй. Надо ли говорить, как важен для рекламодателей читатель «Ъ»?

Про сознательный выбор. Его не было. В «Ъ» до какого-то момента был единый выпуск для газеты и еженедельников. Выпуск — это рерайтеры, корректоры и, конечно, выпускающие редакторы. Выпускающие работали на всех изданиях по очереди, а я была не только выпускающим, но и, как вы сказали, ответственным, только не за глянец, а за весь этот выпуск — вообще-то и до сих пор остаюсь, но уже почти символически. Weekend начинался с четырех цветных полос формата А2, которые формально были частью газеты. Смысл предприятия для дирекции состоял в возможности взять какую-то цветную рекламу в черно-белую газету, а для редакции — в необходимости обслужить читателей сведениями о том, как можно провести выходные. Такие вот скромные ставились задачи. И предполагалось, что эти четыре полосы будет делать тот выпускающий, который в этот день делает газету. Но в последний момент Васильев вдруг сказал: «Раз новый формат — повыпускай сначала сама». Я повыпускала, формат поменялся на журнальный, рекламы все время прибавлялось, образовались какие-то еще цветные приложения — в общем, завелось хозяйство. Но оно еще долго оставалось для меня факультативом, основная работа была на газете. Главным редактором Weekend я оказалась, не помню, года четыре назад. К этому моменту он стал совсем толстым, его зарегистрировали как самостоятельное издание, и понадобилось написать, кто главный редактор. Такая история. Но в «Ъ» все постоянно меняется. Легко могут бросить обратно на сельское хозяйство.

— Вам, однако, удалось сделать Weekend не только источником разного рода справочной информации, но и вполне содержательным изданием, тексты которого являют собой явно большее, нежели можно ожидать от справочного издания.

— С определением текстов — это вы поскромничали, а я вот не стану. В Weekend прекрасные тексты прекрасных авторов. Я далеко не всяким номером горжусь, но во всяком номере есть тексты, которыми стал бы гордиться любой редактор любого на свете издания. Выдающиеся коммерсантовские авторы — Трофименков, Колесников, Ревзин, Толстова, Наринская, Ходнев, Истомина, Маркина, Маслова, Барабанов, Прохорова… Наверняка кого-нибудь забыла.

— Но в Weekend пишут и люди, не задействованные или почти не задействованные в газете, в частности Григорий Дашевский. И совсем много таких людей в «Книжном квартале», который, в свою очередь, является приложением к Weekend, приложением к приложению. Как возникла идея «Книжного квартала» и как он существует в условиях пускай нестандартного, но все же глянцевого приложения к газете?

— Примерно так же, как идея Weekend. Несколько лет назад все заново стали очень много говорить о книгах — не только те, кто говорит о них всегда, а именно все. Сначала мы отдали книжным рецензиям полосу, потом разворот, потом придумали «Квартал». Не для рецензий, а для более общего книжного обсуждения. Мы — это Аня Наринская, Гриша Дашевский и я. Наринская — главный книжный автор ИД, с ее появлением книжная тема в изданиях «Ъ» оказалась на качественно новом уровне. Гришу Дашевского писать для Weekend и «КК» удалось уговорить мне, и я очень этим горжусь, он было считал, что никогда не будет писать никаких статей ни в какой журнал. С нами работает Лиза Биргер; в частности, она делает весь листинг «КК», все анонсы. Остальные участники «КК» — это приглашенные авторы, очень важно, что среди них не только критики, культурологи и издатели, но и писатели и поэты. А вот журналистов практически нет.

Поскольку вместе с новым интересом к книгам рос книжный рынок, это издание если не прибыль приносить, то себя кормить было вполне способно. И его очень хорошо приняли читатели. То, что «КК» прошлый год прожил внутри Weekend, — это результат общей финансовой ситуации. Которая, как мы все надеемся, изменится, и тогда он опять станет отдельным изданием со своей обложкой.

— Другим изданием, которое тоже перешло теперь под ваше руководство и которое тоже, насколько я понимаю, будет делаться силами сотрудников «Ъ», является журнал Citizen K, русская версия которого выходит в «Коммерсанте» уже два с половиной года. С этим изданием связано одно любопытное обстоятельство: так сказать, originally журнал Citizen K — весьма провокативное издание. Эта провокативность вполне персонифицирована его создателем, Капоффом. В той версии Citizen K, которую делал Николаевич, элемент провокации был несколько редуцирован — у него, на мой взгляд, выходил вполне конвенциональный, буржуазно-декоративный глянец. Будете ли вы выстраивать какую-то иную модель?

— Провокативность и буржуазность давно и прочно совместились, никакого противоречия не осталось. Сегодняшний буржуа, чурающийся провокативности, — это маргинал какой-то, а может, даже революционер, в общем, тоже провокатор. И Капофф очень искусно манипулирует этим положением вещей. Главная сложность с СK в том, что «Ъ» никогда не делал чужих изданий, все издания, какие я делала, я сама же и начинала. Вписаться в чужой журнал, не потеряв своего устава, очень сложная задача, но в этом мой главный интерес. Французский CK — это довольно любопытное образование. Он как бы двухчастный — не композиционно, а содержательно и стилистически. Одна часть — это модные съемки, Капофф сам прекрасный стилист, и съемки эти — исключительные, здесь так не умеют. Это не значит, что мы вовсе не будем снимать сами — в ИД вернулась Ольга Михайловская, она будет заниматься не только СK, мы планируем отдельный ее проект, но фэшн в СK она тоже взяла на себя. Капофф одну из снятых ею историй берет во французский номер, это впервые в истории русской версии.

Другую часть французского номера делает его главный редактор Фредерик Шобан. Тут герои совсем иного свойства, чем обычно фигурируют в модных журналах, — переводчики, иллюстраторы, музейщики. Такое соединение — остромодного с внемодным — создает очень привлекательный эффект. Его трудновато достичь на русской почве. Людей, читающих про внемодное и готовых при этом взять в руки журнал с модными фотографиями, здесь не так уж много. И наоборот. Отчасти это родственная Weekend задача. Только наоборот — размещение неглянцевого содержания внутри модных съемок.

— Насколько лично вам был интересен этот новый опыт — fashion-журналистики? Ведь в сегодняшнем обществе потребления эта медиаотрасль стала едва ли не доминирующей.

— Признаться в симпатиях к моде или просто одежде, не рискуя репутацией, теперь невозможно. Общественное мнение испытывает по отношению к дизайнерской одежде прямо-таки разночинскую нетерпимость, однако пока не распространяет ее на экипажи. Можно купить дорогую машину, или квартиру, или дачу в Македонии — и оставаться приличным человеком, эта брань на вороту не виснет. Но дорогие туфли непростительны. Не в том смысле, что все ходят в дешевых, просто говорить об этом не принято. Нынешний интеллигентский код абсолютно не допускает упоминания в разговоре марок одежды — это же «брендЫ». А вот марки автомобилей, гаджетов, вин произносят, не понижая даже голоса. Нельзя отрицать, что мода и одежда много для такого к себе отношения сделали — и реклама агрессивная, и модных журналов больше, чем любых других, и одни цены чего стоят. Как говорила героиня Вудхауза, «когда платья стоят так дорого, им надо давать имена». Но все остальное что, даром?

История костюма, как и история мебели, всегда достойно прилагалась к истории архитектуры. Платье — пусть очень маленький, но отпечаток собора. Это ведь так и устроено: собор — дом — буфет — платье. В нынешнем пренебрежении к платью особенно странно вот что: при таком торжестве дизайна в целом, при том что он стал главнейшим из искусств считается хорошим тоном презирать дизайн одежды. Вокруг него действительно много суеты, и глупости, и спекуляций — а вокруг современного искусства разве нет? По мне, спекуляции вокруг одежды терпимей и естественней спекуляций вокруг искусства.

Ссылки

• Андрей Васильев: «Свободы слова не было, потому что за каждое слово надо отвечать», 23.10.2009
• Борис Березовский: «Покупая “Коммерсантъ”, я хотел сохранить все как есть», 22.10.2009
• «Мы не думали про “величие замысла”. Про “быть первыми” – думали», 21.10.2009
• Летучки: «КОММЕРСАНТЪ», 24.09.2009