— «Коммерсантъ» середины 1990-х строился во многом на колумнистах, на знаковых авторских фигурах вроде Максима Соколова или Александра Тимофеевского. При вас это как-то сошло на нет…

— Нет, не на нет. У нас есть постоянные две колонки. И даже три, только одна непостоянная. У нас есть колонка «Цена вопроса», есть колонка [«Правила игры»] в деловом блоке. И там — ну, раз, может, два в неделю — появляется на полосе «Культура» колонка «Культурная политика». Я могу сказать, что я не против колонок, я против того, чтобы журналист, которому лень, например, собрать информацию по тому или иному событию, просто высказывал свое мнение. Я говорю: «А нафига? Ты мне лучше заметку напиши, зачем мне колонка?» Строго говоря, статьи Гриши Ревзина отличаются стилистически от «Коммерсанта», они, в общем, колоночного формата, правильно, но это статьи. Он дает очень много интересной информации. При том что я не люблю длинных заметок, а у него они обычно длинные, с этим можно мириться, потому что они очень плотные, при этом у него довольно парадоксальные мысли. Или [Андрей] Колесников пресловутый. Да, у него там стиль, спорный — не спорный, я не знаю, мы с ним очень много ругаемся, мне очень не нравится, что он длинно пишет, я со скандалом иногда сокращаю. Но посмотрите, сколько у него фактуры! Нравится — не нравится, как он пишет, бог с ним, но с Путиным журналистов ездит тьма египетская. И посмотрите, что в газетах и что у него. Получается, газета «Коммерсантъ» дает единственную возможность узнать про какой-нибудь визит Путина в подробностях — может быть, даже в каких-то скрытых подробностях. А когда колонка заменяет журналистику, вот это я просто ненавижу. Скажем, у нас полоса «Международная жизнь», она же пишется в номер, эта колонка [«Цена вопроса»]. То есть у нас выбирается на редколлегии, часто на вечерней, главное международное событие дня, и к нему тут же, с колес пишется колонка, причем не обязательно журналистом. Существует некий набор политических фактов, которые иной раз невозможно корректно трактовать в заметке. И поэтому должно быть представлено мнение у человека, фейс которого вызывает уважение. Что за этим стоит? Какова цена этого вопроса? Это я придумал, кстати. То есть я не такой уж противник колонок, я противник пустословия.

— Может быть, редукция авторского высказывания связана с тем, что все-таки «Коммерсантъ» первого периода был не только носителем информации, но и формировал свою аудиторию, должен был «воспитывать» ее, а сейчас, видимо, эта тенденция ушла в прошлое?

— Конечно, ушла. Когда Яковлев придумал переходить на ежедневный режим (я был тогда не согласен с его концепцией и ушел в 1992 году; кстати, дурак был, чего говорить), была придумана гениальная вещь. Никакого бизнеса ведь не было. Какое там, просто разворовывали всё, что осталось от большевиков, причем большевики и разворовывали в основном. Просто они этого делать не умели, операторами они были плохими, они могли только открыть склад, а дальше работали другие люди. Я, кстати, считаю, что все это абсолютно корректно. Можно, хотя это и очень спорно, считать, что олигархи что-то там украли. Предположим. А эти бы проe*али! Так что лучше украли — ведь что значит «украли»: они дали рабочие места, зарплаты и т.д. И в конце концов из этого сделали действительно стоимость. Но тогда этого ничего не было, и, собственно говоря, единственное место, где была стройная картина российского бизнеса, это были страницы «Коммерсанта». Это была игра, в которую очень понравилось играть всем.

Строго говоря, газету бизнесмены воспринимали, по-моему, серьезнее, чем бизнес. Потому что про бизнес они знали, что это за реальность, а тут в газете совсем другими словами про них написано, это их легитимизировало. На газету «Коммерсантъ», скажем, никогда не наезжали бандиты. Мы были кооператив и кооператив, в конце концов, все тогда ходили под крышами. Мы сидели на Хорошевке, первый этаж, жэковское помещение — просто подгони грузовик, поставь дуло, и мы сами же и вынесем все компьютеры, какие проблемы! Один раз мы сидели, обедали с каким-то достаточно серьезным бандитом, я спросил у него: «Почему?» Он говорит: «Понимаешь, какое дело, это советское сознание, потому что это же газета! Если бы вы пирожками торговали, тогда, конечно, наехали бы». Газета в принципе была чем-то статусным, а для новой формации деловых людей это была какая-то библия, что ли. Причем ежедневно апгрейтившаяся, вот такой феномен. Теперь очень легко про это рассуждать, я знаю, что много дипломов на журфаке защищено, даже диссертаций пару написано на эту тему, а вообще, просто придумать такую вещь — это было дико рискованно. Сыграть в такую игру. Потому что по большому счету это было дикое фуфло — все, что было написано в «Коммерсанте». А потом это фуфло стало реальностью. Мы создали как бы соты для реальной информации про бизнес и заполняли их фуфлом, постепенно стал появляться бизнес, и фуфло заменялось на реальность.

— Вы двадцать лет в «Коммерсанте», пусть и с перерывами. Сейчас уже можно оглянуться назад, юбилей к этому располагает. Когда вам было интереснее всего?

— Ну конечно, вначале! У нас просто было ощущение, что мы делаем новый мир, это был, конечно, прикол. Когда я с коллегами из других изданий общался, выпивал, и начиналось вот это «главный редактор пропустит... не пропустит...». А для меня это был чужой мир: вы чего, о чем вы говорите, кто там пропустит? У меня был, конечно, начальник, Яковлев, и я знал, что он не пропустит халтуру. Причем чем лучше заметка, тем он к ней более доe*исто относился. Если он чувствовал, что на эту заметку можно сделать ставку, он выпьет мозг, но качества добьется. А вот так — можно, нельзя, время, не время — то, о чем рассуждали за стаканом мои коллеги… Я просто как будто в дом престарелых приходил.

Это был ломовой кайф, когда у нас чуть ли не каждый день сенсация, я даже не знаю, как об этом распространялось, не было же интернета, но: «Уу, в “Коммерсанте” статья какая!» И все об этом знают. «Коммерсантъ» был первой газетой, которой начали спекулировать. На «Коммерсанте» стояла цена 40 копеек, а в переходах, начиная с четвертого номера, продавали по рублю. Причем я даже помню, почему с четвертого: там заметка вышла, под моим умелым руководством как раз, у нас был отдел некоммерческой информации, называлась она так: «Кашпировский обвиняется в изнасиловании». Вот и начали газетой нашей торговать по рублю (смеется).

Ну мы же молодые были, мне было 32 года, 33, это же самый классный возраст. А в старой журналистике я казался себе уже изношенным, старым, мне было пофиг все, уже кайф от того, чтобы прочесть свою фамилию под заметкой, давно прошел… А что дальше? Была, правда, очень короткая эйфория в «Московских новостях». «Мы свободная пресса...» Но я скоро понял, что грош цена этой свободе.

Потом, Яковлев чем еще был хорош — он же не тусовочный был. У меня, к примеру, полно друзей, каких-то даже не то что влиятельных, не то что начальства… Начальство — это понятно, начальство звонит из Кремля, когда у нас какие-то разборки, я за это зарплату получаю, от таких вещей отбиваться. А звонят иногда какие-то приятные мне люди: «Слушай, ну я тебя прошу, ну не надо эту заметку»… и т.д. Вот и отказываешь друзьям, неприятно, я же вообще человек очень доброжелательный. А Яковлеву, ему пофиг, у него мало друзей было, он не тусовал, он не был связан просьбами.

Конечно, это была офигительная свобода. Только это не было свободой от качества. То есть свободы слова не было, потому что за каждое слово надо отвечать. За базар, да.

Ссылки

• Борис Березовский: «Покупая “Коммерсантъ”, я хотел сохранить все как есть», 22.10.2009
• «Мы не думали про “величие замысла”. Про “быть первыми” – думали», 21.10.2009
• Летучки: «КОММЕРСАНТЪ», 24.09.2009
• Андрей Васильев: «Это не тот месседж, который я бы хотел донести», 18.10.2008