О. К.: Мне как потребителю жутко интересно узнать про ваш опыт с «Огоньком», поскольку очевидно, что он неудачный, но вы наверняка так не считаете.

Л. Б.: Считаю, считаю, неудачный опыт.

О. К.: Вот вы пытались как раз делать не деловое издание общего интереса. А почему неудачный, что у вас не получилось? Что вы должны были делать?

Л. Б.: Разговор постепенно превращается из драки в интервью. Значит, с «Огоньком» была история такая: мы хотели попытаться усидеть на двух стульях, хотели сделать журнал общего интереса, который при этом еще можно было бы продавать, ну то есть в который рекламодатели не боялись бы ставить рекламу, хотели избавить его от этого интеллигентского ореола, который его окружал много-много лет и так к нему приделался, что рекламу никто покупать не хотел. Они говорили: нас не интересуют эти люди совсем, эти жертвы реформ, совки, не приспособившиеся люди, они нам не нужны, мы не хотим продавать им «тойоты» и не хотим продавать им дезодорант, они все равно не купят. Задача была не стряхнуть кого-то из этой аудитории, а стряхнуть сам образ.

Что самое прикольное — как раз первая половина, про которую все говорят, что она у меня не получилась, — не потерять аудиторию, она как раз мне удалась. И мы не потеряли ни одного читателя, у нас выросла аудитория, по Гэллапу, у нас вырос продаваемый тираж, вся старая аудитория осталась. Одни писали злобные письма, другие подобрее, но они все равно читают, никуда они не денутся от этого «Огонька», они с ним умрут. А вторая половина не получилась. Провальная часть проекта с «Огоньком» была в том, что рекламы не получилось столько продать, сколько хотели владельцы. Я, уходя, честно сказал ребятам из «Видео Интернешнл», которые владели журналом, что я не смогу в следующем году сделать такой бюджет, как они хотят, смогу сделать процентов на 30 меньше. Они сказали, что это пораженчество, а я сказал: «Это русская жизнь, видать».

О. К.: Но вот вы тоже говорите постоянно про рекламу…

Л. Б.: Я его плохо продал…

О. К.: Это все про рекламу, про деньги, а вот контент вы пытались делать, контент общего интереса…

Л. Б.: Я вам скажу: единственный отдел культуры, который я мог читать, это был отдел культуры в «Огоньке», возглавлявшийся в свое время Псоем Короленко. Это был, на мой взгляд, в моей практике не только издателя и редактора, но и читателя, лучший отдел культуры.

О. К.: Черт его знает, потому что в «Русской жизни» редактор отдела культуры был Алексей Крижевский, которого наверняка никто из этого зала не знает, при этом почему-то люди, которые так нас хвалят и хлопают по плечу, говорят: вот да, вот культурка. На самом деле я воспринимаю «Русскую жизнь» именно как общественно-политический журнал, как ни странно, но при этом вынужден признать, что, кроме нас, он никому не нужен.

Л. Б.: Ну это же не плохо, это хорошо, что он вам нужен, это здорово, это значит, что он имеет право быть.

О. К.: Ну он имеет право быть, но тогда имеет право быть без бумажной оболочки, без сайта, и просто он у нас в голове, а мы сидим дома, радуемся, какие мы хорошие.

Л. Б.: Почему бы и нет, почему бы и нет! Особенно здорово, когда вы можете взять его в руки, полистать, посмотреть на сайте. Так ведь вам гораздо приятнее, чем если бы просто он был у вас в голове. То, что мы делаем, нужно в первую очередь нам самим, — такое ощущение не может не возникать у любого человека, занятого делом. И те массовые продукты, которые аццки продавались, мы делали тоже для себя. Мы продавали попсовые всякие журналы вполне большими тиражами, тот же Forbs. Массовый продукт, он тоже может радовать, когда ты его делаешь. Не только как источник денег, но и как способ приблизиться к каким-то людям, которые ему зачем-то нужны.

Вот «Комсомольскую правду» делают люди, которым нравится близость к власти. У меня был недавно опыт с «Комсомольской правдой». Я там прошлой осенью написал колонку с советами, кризисными… Они мне позвонили и говорят: «А вы не хотите вести у нас постоянную колонку экономическую, у нас был экономический колумнист, но он умер полгода назад…» Я говорю: «Ребята, а вы уверены, что это не опасно?» Я же трусоват немного. Они мне говорят: «Ну давайте сначала мы опубликуем вот эту вашу колонку, а дальше будем договариваться. Мы денег не можем много предложить, но зато слава, большой тираж, “Комсомольская правда”». Я говорю: «Ну о-кей, давайте напечатаем эту». Они мне предлагали заплатить за нее, но я ее уже продал один раз rb.ru, на котором она висела, поэтому второй раз денег не стал брать. Они ужасно прониклись уважением ко мне и сказали: «Мы на целую полосу поставим, все будет круто очень». Потом мы пошли — а это какой-то выходной день, суббота, — пошли с женой в кино, и тут они звонят и говорят: «Там нужно вырезать кое-что из этой колонки, там в ней слово «Путин» встречается шесть раз в каком-то таком контексте, который не нравится нам ни фига, вот. Можно, мы вырежем, вам пришлем вариант?» Действительно, присылают, ничего больше там не поправлено, но отовсюду вырезан Путин. Я: «Черт с ним, блин, все и так знают, что Путин, хорошо, печатайте так» — и она выходит на первой полосе. Ну потому что экономический колумнист умер.

О. К.: Колумниста, который умер, я знал, на самом деле. Я приходил для «Большого города» делать репортаж из «Комсомолки», из логова упырей, да. И с ним встречался, он был такой очень милый пожилой мужчина, Евгений Анисимов его звали, он мне по секрету, но сейчас срок давности, очевидно, истек, показал — у него в компьютере есть файл «АнтиПутин.док», где он пишет всю правду, там «свобода Ходорковскому» и так далее, вот и он говорил, что: «Надеюсь, рано или поздно я его напечатаю», но вот как-то, видимо…

Г. М.: После этого он умер.

О. К.: Ну да, получается вот так.

Л. Б.: Я совершенно не исключаю, что люди, которые делают эту газету, на самом деле довольны продуктом, то есть они делают его для себя. Мне кажется так. А те, для которых это была какая-то повинность и на самом деле у них был файл, они умерли все.