Портреты политблогеров: Ольшанский – старая молодость ЖЖ

Очередной герой МАКСИМА АРТЕМЬЕВА – то ли вуди-алленовский интеллигент, то ли типичный русский интеллектуал начала века, чья сила в слабости, в совестливости и чуткости

Сколько раз я давал себе зарок не читать его, но всякий раз не выдерживаю, и мой палец предательски щелкает мышкой по запретной ссылке. Как пообещавший завязать пьяница, срываясь, припадает к спиртному, так и я открываю страничку Дмитрия Ольшанского. Мое отношение к нему сложно, и я никак в нем (в отношении) не разберусь. Наверное, правильнее будет так: мне нравится читать его тексты, но раздражает маячащая за ними фигура автора.

Сразу стоит оговориться: я рассматриваю Ольшанского-блогера не только в рамках ЖЖ, но и беру то, что он пишет в Фейсбуке, куда месяца три назад окончательно (?) переехал. «Митя» (как любят к нему обращаться посетители его странички) идеально воплощает отмеченную мной тенденцию к переходу из ЖЖ в ФБ, которую, правда, некоторые читатели в своих комментариях отрицают.

Сбежал он из Живого Журнала по цензурным соображениям — «Хорошие люди (в его ФБ. — М.А.) приветствуются, а гы-гы и гав-гав подвергаются немедленному стиранию с блокировкой. ЖЖ — дрянь... Плохим же людям напоминаю, что там вам не тут, и любое “гыгы” и “бейжыдов” вызовет немедленный бан и блокировку без вступления в переговоры».

Другими словами, Фейсбук дает ему возможность эффективнее осуществлять селекцию комментирующей публики, оставляя по преимуществу поклонниц и поклонников, на худой конец — просто воспитанных и сдержанных «интеллигентов». С простым же и неполиткорректным народом Ольшанскому невыносимо тяжело, на что он не раз и не два горько жаловался.

Формальные биографические сведения о нашем герое говорят скорее против него. Вот первая строка из «Википедии»: «Сын сценариста Виктора Ольшанского. В детстве играл в театре “Современник”. Был солистом рок-группы “Антресоли” (2002). Учился на философском и филологическом факультете РГГУ». Сразу рисуется типичный мажор (категорий мажоров много разных, в данном случае речь идет о ребенке, с детства вовлеченного в круговорот интеллигентской тусовки). Далее вообще похоже на анекдот: «…в апреле 2002 года опубликовал в “ExLibris-НГ” статью “Как я стал черносотенцем”, в которой публично отрекся от своих прежних праволиберальных взглядов (“Оглядываясь назад, на свое либеральное прошлое, я не вижу ничего, кроме лжи и позора. Неугомонные девяностые годы — во многом потерянное время для русской литературы, время либеральной букеровской мертвечины, и чувство вины за это продолжительное дурновкусие нельзя отделить от новых, куда более оптимистических ощущений”).

Читать текст полностью В том же 2002-м он становится шеф-редактором «Консерватора», в 2007-м — главредом «Русской жизни», и уже тогда Ольшанский — признанный автор ЖЖ, «тысячник» и все такое. В этот же промежуток уместилось много чего еще — то монархизм, то троцкизм, участие в партстроительстве, скандалы в «ГлобалРус» и в ЖЖ и т.д. и т.п.

Как в двадцать с небольшим можно служить редактором, что-то всерьез писать, привлекать интерес, выносить вердикт? Ведь у Ольшанского не было главного — жизненного опыта. А как может быть интересен человек без жизненного опыта? Об этом ясно и четко писал Бродский: «Сначала следует научиться готовить суп, жарить — пусть не ловить — рыбу, делать приличный кофе». Да и тот куцый опыт, что имелся, — весь в пределах Садового кольца.

Понятно, что есть исключения, например поэзия, где важна эмоциональная переполненность и природная одаренность. Китс, Есенин… Ну или, на худой конец, Шолохов. Но Ольшанский — не Лермонтов, и даже не Радиге. Его жанр предполагает именно житейскую мудрость, которой он делится. А его мудрость — по большей части книжная, и потому абстрактная. Феномен Ольшанского — это феномен электронной массовой культуры, когда меняется система координат и ценностей, когда обилие информации и ее доступность снижают уровень запросов публики. Всеобщая грамотность приводит совсем не к тому, о чем мечтал старик Некрасов — «мужик не Блюхера и не милорда глупого — Белинского и Гоголя с базара понесет». Ставшие образованными мужик и баба понесли из киоска «Космо», Дарью Донцову и тому подобную лабуду. А теперь им и ходить никуда не нужно: достаточно влезть в интернет — и потребляй что душеньке угодно!

Если сто лет назад было невозможно представить серьезную газету без стихов и художественной прозы (вспомним, где Суворин печатал Чехова), то сегодня невозможно увидеть солидную газету со стихами. Восприятие поэзии даже на элементарном уровне требует некой подготовки и умственного усилия, а на это читающая масса по определению не способна. И так во всех сферах культуры. Кто с ходу назовет имена хотя бы пятерых современных российских художников? Их знает лишь узкий круг критиков и собирателей.

Апелляция Ольшанского к звучным именам «высокой культуры» не должна вводить в заблуждение — в интернет-медийной текучке-толкучке он живет как рыба в воде. Вот пример со взятой наугад его странички в ЖЖ: «Иван Федорович Давыдов — один из умнейших людей современности… Арам Ашотович Габрелянов человек безусловно блестящий… Паша Пряников написал абсолютный шедевр». И хотя современная культура антииерархична, в ней все равно иерархия имеется, и в этой вертикали масскультуры Ольшанский восседает где-то наверху, транслируя на широкую аудиторию вкусы и нравы московской образованщины. Этим он силен, этим он и интересен публике, почитающей его за мыслителя и эрудита.

Когда-то о нем очень зло и смешно сказал Дмитрий Волчек: «А самый отвратительный тип дневника — дневник мнений. Когда маленький человечек рассуждает о больших событиях, объясняет, кто виноват и что делать. Может быть, помните, был на заре ЖЖ такой анекдотический персонаж Ольшанский. Видимо, потом он куда-то исчез, не знаю, что с ним стало, — кажется, спился и окончательно попал под троллейбус. Неприметный третьесортный писака, без талантов, без биографии, но лучше всех знающий, как решить ближневосточный конфликт, спасти Россию и остановить выброс парниковых газов... такие самодовольные болваны, конечно, в общем-то идеальные жертвы розыгрышей, и над бедным Ольшанским в ЖЖ постоянно стебались».

Мне в этом смысле не повезло — я не застал Ольшанского в ЖЖ в его лучшие времена и не в курсе всех его перипетий отношений с читателями. Знаю лишь, что он то закрывал дневник, то открывал. Но я бы не стал стебаться над Ольшанским так жестоко. Он не третьестепенный писака — эта оценка несправедлива.

Чем берет он публику? Умением вести проповедь, давать моральную оценку, выносить нравственный приговор. Но любителей судить и рядить много, в топ-блогеры же пробиваются единицы. Сильная сторона Ольшанского — чувствовать, чем живет его аудитория, подкидывать ей соответствующую тему для обсуждения, причем в оригинальной упаковке.

Об Ольшанском можно сказать немало критичного — что много ложного пафоса, псевдосерьезности; что он вторичен в своем обличительстве и морализаторстве, да и не имеет на них по существу никакого права. Что маска резонера совсем ему не к лицу — и выглядит на нем скорее комично. А участившееся в последнее время многописание приводит к самопародии. Однако ни Ольшанскому, ни его читателям все это не мешает.

Он умеет казаться серьезным и заставляет к себе прислушиваться, говоря тихим голосом, словно воплощая примат духа над материей. Ольшанский — то ли вуди-алленовский интеллигент, то ли типичный русский интеллектуал начала века, чья сила в слабости, в совестливости и чуткости. В его облике бросается в глаза некая субтильность, хулиганов должно тянуть дать ему кастетом, обидеть ни за что, поставить подножку. Но именно такие, показушно немощные, в очочках, подслеповатые, и оказываются обычно героями ненасильственного сопротивления — от Ганди до Гавела. Впрочем, на героическую роль Ольшанский не претендует. Ему по душе размышлять вслух, и получается очень красиво — заслушаешься.

«Мите» родиться бы лет сто тридцать назад, рано эмигрировать недоучившимся студентом из империи и где-нибудь в кафе в Женеве вести бесконечные дискуссии с эсерами и меньшевиками, кадетами и октябристами, попутно печатаясь под псевдонимом в солидных столичных газетах. Эпоха Леонида Андреева и Михаила Арцыбашева — это его эпоха. Его, быть может, услышал бы и сам Толстой, сказав что-нибудь вроде «он пугает, а мне не страшно». Впрочем, Ольшанский был бы органичен и на подмосковной даче году так в 1910-м, где бы милые русские люди пили чай и вели беседы о самодержавии и о проблеме пола, ругали бы черносотенцев и разбирали «Вехи» или уход из Ясной Поляны.

Как любой газетный писатель, Ольшанский любит щеголять историческими именами и примерами. У него есть несколько простых теорий, всё для него разъясняющих. Если представить главную из них в элементарном виде, то все беды современной России от того, что процесс разложения аграрной общины начался всего восемьдесят лет назад, потому у нас нет ни нормального быта, ни культуры. Слишком много еще пережитков невежества и беззакония. Для московской интеллигенции такие размышления — бальзам на душу.

Ольшанский не был бы Ольшанским без своих парадоксов. Все против «Единой России», он — за. И очень убедительно доказывает, почему нужно поддерживать партию жуликов воров и Путина. «Очень убедительно» — это не ирония. Если бы меня спросил иностранец, кого из российских блогеров ему в первую очередь почитать, чтобы разобраться в сложностях российских реалий, я бы рекомендовал ему Ольшанского. Его парадоксы дополняют и картину России, рисуемую зарубежными журналистами. У них все просто — мало демократии, мало свободы слова, коррупция. Ольшанский же показывает нюансы национального менталитета, не учитывать которые нельзя.

Его пассаж из ЖЖ — умиление во время дачной прогулки от того, что бандиты обсаживают усадьбы цветочками, и произрастающие из этого наблюдения размышления о том, что России нужны еще лет двадцать — тридцать авторитаризма — спокойной жизни, в течение которых воры-чиновники и мафиози совсем обуржуазятся и превратятся в законопослушных агнцев, — этот пассаж весьма глубок. И русскому человеку опровергнуть его будет весьма непросто — с учетом исторического опыта в XX столетии.

Вообще охранительные зарисовки Ольшанского и пугающие прогнозы о грядущем кровавом хаосе, который неизбежен, уйди Путин со товарищи, — одни из наиболее серьезных мест в ЖЖ и ФБ Ольшанского. Это то, что надо воспринимать всерьез, с чем нужно обстоятельно спорить, попутно освобождаясь от поверхностного прекраснодушия либерально-демократических догм.

Разумеется, когда парадокс на парадоксе — это утомляет. Прошедшей зимой Ольшанский растерялся — неожиданно возникший подъем общественной активности сбил его с толку, и он долго не мог найти удобной позиции по отношению к происходящему. Поначалу по-пастернаковски — «какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?» — он пытался смотреть на митинги с башни из слоновой кости и занудно твердил, что все это глупо и пошло, сокрушаясь по поводу ненужного самопожертвования соотечественников, но затем наш автор сообразил, что ветер дует в другую сторону и что так он останется с небольшой кучкой верных приверженцев. И Ольшанский занял позицию морального нейтралитета, почти что — «выпьем за успех вашего безнадежного дела».

Хороши у Ольшанского и парадоксы о Кавказе. Если все — «хватит кормить Кавказ», то его тезис — нельзя не кормить Кавказ. Правда, получается не так убедительно, как насчет «Единой России», но тоже весьма остроумно: «Альтернативой существующему строю в Чечне 2011 года является не Чечня 1913 или 1984 года, а Афганистан и Сомали 2011 года… Деньги, истраченные на торжества тов. Кадырова, привластные русские люди в другом случае истратили бы не на жизнь старушек в Рязанской области, а на “майбахи”, инновации и госзакупки золотых диванов».

Пером Ольшанский владеет свободно, и речь его течет плавно и изящно. Так и хочется воскликнуть: «Димитрий, не пиши красиво!» В изобилии афоризмы, но с ними он, как и с парадоксами, перегибает — слишком очевиден расчет, что придуманные им словечки пойдут в народ — как и случилось с «гламурной кремлядью». Вот еще отрывок наугад — что ни фраза, так афоризм: «Проблем России нельзя решить иначе, как медленным втягиванием людей в достаток и цивилизацию при сохранении тишины и порядка. Сделать это при ротации власти невозможно… Венесуэла — это счастье. Бедная несчастная страна, где вдруг пришел к власти самый настоящий Дон Кихот».

Ольшанский любит побудировать националистов еврейской темой, особенно пикантной в его исполнении. То он возьмет и резанет, что, мол, все эти герои антикоммунистического сопротивления в Балтии и в Западной Украине и гроша ломаного не стоят, поскольку среди них были антисемиты. А потому Сталин и Берия лучше Бандеры. При этом ему ничего не стоит назвать Ройзмана «бандитом» — очередное поглаживание «против шерсти».

Еще один враг Ольшанского, помимо национализма, либерализм а-ля Рейган —Тэтчер. Тут он, правда, показывает себя действительно «архивным юношей», как его назвал кто-то из друзей. О Рейгане и Тэтчер он знает из книжек и разговоров левой западной интеллигенции, и потому крайне неубедителен, разоблачает не реальных людей, а фантомы и мифы. Но может выдвинуть и здравую мысль — например, организовать музей ГУЛага на Лубянке — а потом сам же перечеркнет ее каким-нибудь гуманно-социалистическим клише.

Любит Ольшанский, как и типичный «правильный» московский интеллигент из хорошей семьи, порассуждать и про христианство. Тут ему и карты в руки: все его особенности, может быть, выглядящие неуместно в ином контексте — морализаторство, любовь к вынесению оценок, — здесь удачно ложатся на рассматриваемую тематику. «Люди злы, глупы и склонны к разному безобразию. Такова их поврежденная грешная природа… Мне кажется, если “православная общественность”, “православные журналисты” и прочие активные медиамиряне — это действительно православные христиане, то они просто обязаны организовать у себя в СМИ открытое коллективное письмо духовенства и проч. — с просьбой освободить девиц Pussy Riot из тюрьмы, где они будут сидеть почти два месяца во время следствия, как будто они кого-то убили. Иначе это верующие какой-то другой религии».

{-tsr-}А если честно, то у Ольшанского самое интересное и глубокое — что называется, выстраданное — это про женщин. Чувствуется, что он в предмете разбирается, много размышлял — и не на публику. Даже если он и играет, то не переигрывает, суждения и наблюдения его о взаимоотношениях полов точны, метки, оригинальны. Правда, прогейская тематика у него инородна. Про однополый секс он пишет слишком обдуманно и конъюнктурно, а потому — не от души.

Дмитрию Ольшанскому — тридцать три года. Возраст небольшой, но за плечами уже много всего. Занятая им позиция молодого старичка (он уже и в любви разочаровывается, судя по последним постам) в перспективе неблагодарна и чревата тупиком. Полагаю, что выход из него он все-таки найдет.