Прыжок сквозь советский туман

В современной России нет более важной социальной задачи, чем вернуться в историю, думая и действуя не от лица государства или партии, но оставаясь частным человеком, поддерживающим и получающим поддержку от других частных людей

Имена:  Дина Каминская · Жан-Люк Нанси · Олег Боровский

В последние годы выходит много мемуарных книг о советском времени — разумеется, неравноценных. Чаще всего оказывается непонятно, какими глазами их читать, что в них может быть интересного. Ностальгия по ушедшей эпохе? Ее обличение? Ламентации об ушедшей молодости? Если научиться «фокусировать» читательский взгляд на подробностях, которые кажутся несущественными, выяснится, что многие из этих мемуаров помогают увидеть в нынешнем времени упущенные (нами, нами упущенные!) возможности. Две недавно вышедшие книги такой «перефокусировке» очень способствуют.

«Записки адвоката» Дины Каминской (1919—2006) выходили один раз, в США в 1982-м, теперь наконец они переизданы. Каминская — выдающийся русский юрист — больше всего прославилась участием в защите диссидентов на политических процессах конца 1960-х. Однако эта работа, продолжавшаяся всего несколько лет (после чего Каминскую лишили так называемого «допуска»), была органической частью 37-летней деятельности адвоката по неполитическим делам. В частности, Каминская смогла преодолеть сопротивление судебной машины в нашумевшем «деле мальчиков» (1966—1969), когда два подростка из подмосковной деревни были бездоказательно обвинены в том, что изнасиловали и утопили свою одноклассницу.

В этой книге больше всего поражают масштаб личности и аналитические способности автора в сочетании с ее трезвостью и самообладанием. Каминская не проклинает и не оправдывается — на протяжении всей книги она стремится понять, что произошло с ней и окружавшими ее людьми в 1960-е и в начале 1970-х. Если судить по приводимым фрагментам следственных протоколов и стенограмм судебных процессов, нонконформисты конца 1960-х, что бы с ними ни случилось потом (а случалось разное — остановка в развитии, деградация, сохранение живой души...), были людьми такого масштаба, что в сегодняшней российской общественной жизни их не с кем сравнить. Впрочем, возможно, мы просто не можем взглянуть на ситуацию со стороны.

Зачем Каминской и ее коллегам нужно было юридически корректно и максимально аргументированно защищать людей, приговор которым все равно был заранее составлен в КГБ и ЦК КПСС? Адвокату приходилось регулярно объяснять свою позицию в Америке 1980-х, но здесь и сейчас этот вопрос еще более актуален, чем там и тогда. Коррумпированность и зависимость судов в современной России общеизвестна, мужественные и непримиримые адвокаты регулярно становятся героями телесериалов или боевиков в мягких обложках, но сюжет таких выдуманных историй всегда предоставляет юристу возможность выйти победителем. Каминская пишет о том, почему юридическая защита невиновных имеет смысл, даже если она заведомо обречена на неудачу.

Выступая на политических процессах, Каминская не противостояла системе и не поддерживала ее, а отстаивала право как универсальную меру вещей. Она была не диссидентом, а именно адвокатом и воспринимала судей и прокуроров как коллег, а их зависимость от государства — как знак профессиональной ущербности, пусть и вынужденной. В каждой защите, не только политической, Каминская доказывала, что цели права не противоречат интуитивно ощущаемой справедливости, что закон, даже советский, сам по себе — не «дышло». Это же она доказывает и в книге.

Совсем незнакомые люди даже после проигранных процессов над диссидентами встречали адвокатов у суда и дарили им огромные букеты цветов — и мужчинам, и женщинам. Так возникала общность людей, верящих в осуществимость права и справедливости для всех — поверх идеологий. Солидарность этих очень разных людей не была формальной — она была эмоциональной силой, как дружба или любовь. О том, что такая солидарность возможна, в сегодняшней России стоило бы вспомнить.

Книга Каминской свидетельствует еще и о том, что методы подлогов на политических процессах в российской юстиции, да и в юстиции других стран СНГ с советских времен принципиально не изменились. Бывает даже, что нынешние дела обретают пугающее сходство с давними репрессиями: история прошлогоднего судебного процесса и последовавших мучений современного узбекского поэта Юсуфа Джумы словно по квадратикам срисованы с дела Юрия Галанскова, которого в 1967 году защищала Каминская. Кстати, адвокату Джумы узбекские силовики тоже угрожали за то, что тот исполнял профессиональные обязанности.{-page-}

Следующая книга написана человеком, по-своему не менее экстраординарным, чем Каминская. «Рентген строгого режима» — воспоминания ленинградского инженера Олега Боровского, арестованного в 1948 году по сфальсифицированному обвинению в «подготовке покушения на товарища Сталина во время парада физкультурников на Красной площади». Почувствовав, что на общих работах в каторжном лагере под Воркутой жить ему осталось недолго, Боровский сообщил начальству, что может сделать для санчасти из подручных материалов рентгеновский аппарат — и действительно построил его за два месяца. До освобождения, пришедшего в 1956 году, Боровский был рентгенотехником и жил на положении врача, благодаря этому и спасся. Сконструированный им прибор инженер назвал РАБ — рентгеновский аппарат Боровского.

В лагере Боровский случайно познакомился с дочерью расстрелянного командарма Уборевича Владимирой, которая стала его женой. С ней он прожил всю дальнейшую — к счастью, долгую — жизнь. Владимира Иеронимовна и подготовила эти воспоминания к печати.

Боровский в своих мемуарах, как и Каминская, пишет о малых «сообществах сопротивления». Это были очень разные по самосознанию группы заключенных — не только интеллигентские, но и, например, бандеровские. Боровскому довелось общаться и с бывшим немецким шпионом (перевербованным советским пленным), и с пламенным юношей, который говорил в доверительной беседе о своих взглядах: «Я фашист, всех коммунистов — в печку!» (через много десятилетий он стал председателем огромного парткома — КПСС, разумеется). Однако ни один из тех людей, кто помогал Боровскому в лагере, не выглядит в книге законченным негодяем. Многих оказывается возможным простить или хотя бы понять. Более того, те группы, которые складывались вокруг Боровского и его рентгеновского аппарата, были основаны на солидарности и сострадании. «Сообщества сопротивления» действовали поверх границ между арестованными «за дело» и без повода — важнее то, что их участники осознавали себя политическими заключенными.

Но самое неожиданное и в то же время самое узнаваемое в книге Боровского — общность людей, которые поверили в невозможную идею ленинградского инженера и, рискуя попасть в карцер, воровали на шахте или выменивали на спирт детали для его будущего аппарата. Читая «Рентген строгого режима», начинаешь понимать, почему так фальшиво выглядят советские производственные романы: если добавить к типовому сюжету такого романа сообщения о том, что необходимые детали «спионерены» на соседнем заводе или куплены там же за бутылку белой или за продукцию родного предприятия, всё становится намного понятнее и правдоподобнее.

Книги Каминской и Боровского помогают ответить на вопрос, на который так и не ответили либералы от российской политики в 1990-е годы. Если в большой компании заходил, да и сегодня заходит разговор о том, сколько всего было безобразного при советской власти и этой властью порожденного — обязательно найдется кто-то, кто скажет: «Ты хочешь сказать, что было только плохое? Значит, я и мои сверстники (или мои родители, деды и бабки и т.д.) зря прожили свою жизнь?»

Интуитивно каждый из нас чувствует, что большинство живших при советской власти прожили свою жизнь не зря, но почему не зря — объяснить очень трудно. Говоря марксистским языком, каким может быть смысл жизни, прожитой в условиях тотального отчуждения, что могло быть создано такой жизнью? А ведь советская власть и была системой тотального отчуждения человека.

Пожалуй, самое важное, что было создано советскими людьми, — это не заводы, домны, ракеты, «перекрываем Енисей» и т.п. (все это им не принадлежало, хотя и было ими создано), а преодоление отчуждения, то есть человеческие связи, которые давали возможность для сопротивления давлению власти. Конечно, значительная часть советской социальности была основана на блате и круговой поруке, но было и другое: компании, где вырабатывалась этика взаимопонимания людей с разными взглядами и очень разным бэкграундом. Память об этом типе социальности почти утрачена в нынешнем российском обществе, но сохраняется в таких книгах, как мемуары Каминской и Боровского.

Зачем подобная социальность нужна современному человеку, объясняется в книге известного французского философа Жан-Люка Нанси «Непроизводимое сообщество»; оригинал вышел в 1986 году. Трактат этот написан весьма схоластическим языком и говорит прежде всего о литературных сообществах ^*, но некоторые выводы философа имеют общее значение.

Сегодняшнее общество отчуждено от истории, особенно в тоталитарных странах, но и в демократических тоже. Научиться заново жить вместе в группе, реальной или виртуальной, но не предзаданной идеологически, — это возможность вернуться в историю. Эта возможность реализуется, если сообщество решит, что оно не «исполняет» уже существующий смысл истории, а заново его создает. Поэтому «...каждое “сегодня” — это дар и шанс... решить, как оно может стать не просто временем, а нашим временем» (курсив Ж.-Л. Нанси).

Нанси подчеркивает, что речь идет о людях, которые, объединяясь, не отказываются от своих различий, а, напротив, «раскрываются к многообразию самих себя» (там же). Именно тогда рождается группа или компания, которая самим фактом своего обособления разрывает тотальную веру в коллективный миф.

Лучшие из сообществ, о которых пишут Каминская и Боровский, были устроены именно так. Человеческие связи в этих сообществах давали их участникам возможность возвращения в историю, от участия в которой их отстранили советские вожди, присвоившие право говорить от лица исторической необходимости. Недаром Боровский обращает внимание на то, как много в лагерной больнице спорили о дальнейших путях развития России. Вероятно, куда больше, чем на воле.

Подсудимые политических процессов и сочувствовавшие им тоже стремились вернуться в историю. Насколько можно судить из сегодняшнего времени, многим из них тогда удалось почувствовать чужую, даже враждебную эпоху своей.

Мне кажется, в современной России нет более важной социальной задачи, чем вернуться в историю, думая и действуя не от лица государства или партии, но оставаясь частным человеком, поддерживающим и получающим поддержку от других частных людей. Три книги, о которых я сегодня рассказал, каждая по-своему, говорят о том, что эту задачу можно решить.

Дина Каминская. Записки адвоката. М.: Новое издательство, 2009

Олег Боровский. Рентген строгого режима. М.: Время, 2009

Жан-Люк Нанси. Непроизводимое сообщество. М.: Водолей, 2009
Перевод с французского Ж. Горбылёвой и Е. Троицкого ______________________________________________________


^* Свою собственную утопию малой группы, которая может вернуться в историю, Нанси называет «литературным коммунизмом» (communisme littéraire), однако я думаю, что российского читателя-неспециалиста этот термин может запутать, а при обсуждении концепции Нанси без него можно обойтись.