Генерал Куропаткин в Черкизове

Особенностью российских споров о Китае и Японии было почти полное отсутствие внимания к устройству общества и образу жизни этих стран

Имена:  Джованни Арриги

Сегодня речь пойдет об очень, к сожалению, актуальном для нынешней России сюжете. Когда современное общество вдруг узнает, что где-то неподалеку есть общество вполне успешное, но непохожее по образу жизни и способу хозяйствования, первой реакцией на такое открытие часто становится паника. Именно из-за сочетания успеха и инаковости. Особенно впечатлительными оказываются политические и культурные элиты. Правда, как раз им эта впечатлительность обычно приносит того или иного рода дивиденды.

После закрытия в Москве Черкизовского рынка, на котором торговали преимущественно китайцы и вьетнамцы, и грозных заявлений Ю.М. Лужкова в их адрес становится особенно интересно, каким образом в России формировались мифы о «желтой опасности» в прежние времена. Об этом подробно рассказывает книга канадского историка Дэвида Схиммельпеннинка ван дер Ойе «Навстречу восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией». Автор начинает с хорошо известного политикам факта: политика России на Дальнем Востоке в конце XIX и начале ХХ века была очень противоречивой. Администрация Николая II одновременно пыталась дружить с Китаем, отобрать у китайцев Маньчжурию и привлечь на свою сторону уйгурских повстанцев (они уже и тогда были), а к Японии вообще мало кто относился всерьез. Знаете, откуда взялось выражение «шапками закидаем»? Из русских газет кануна войны с Японией: они писали, что японцы, увидев казачью мохнатую шапку, сразу дадут деру и русские войска тут же будут в Токио.

Как показывает ван дер Ойе, это все произошло потому, что Николай II и его администрация находились под влиянием сразу нескольких противоречивших друг другу идеологических программ: расистского империализма Николая Пржевальского (по мировоззрению наш знаменитый путешественник, как выясняется из новой книги, был ближе всего к английским колонизаторам Африки); идеи мягкой экономической экспансии на Восток Сергея Витте; антизападного стремления осмыслить Россию как азиатскую страну, свойственное приближенному Николая князю Эсперу Ухтомскому, прародителю евразийцев; и тактики генерала Куропаткина, который считал, что вражеские силы окружают Россию и с востока, и с запада, поэтому она должна оккупировать Маньчжурию и создать там «буферную зону» против китайского проникновения в Сибирь. А пока в дворцовых кабинетах боролись эти концепции, сибирские и дальневосточные газеты требовали остановить наплыв китайских рабочих-мигрантов и даже сравнивали их по степени потенциальной опасности с евреями в Европейской России.{-page-}

Особенностью российских споров о Китае и Японии было почти полное отсутствие внимания к устройству общества и образу жизни этих стран. Дискуссии о дальневосточной политике были направлены на решение сугубо внутрироссийских или европейских проблем. После поражения России в войне 1904—1905 годов страх перед «желтой опасностью» резко усилился, но интереса к Японии в российских образованных кругах не прибавилось.

В книге ван дер Ойе четко показано, насколько сильно влияют на дипломатию не прагматические цели, а загодя придуманные идеологии. После таких выводов совершенно иначе воспринимаются сочинения вроде книги «Адам Смит в Пекине», написанной Джованни Арриги — американским левым экономистом, участником амбициозных коллективных проектов. Книга Арриги, на первый взгляд специально экономическая, на самом деле является способом нравственной критики современной Америки. Китай преподносится как живой укор американскому обществу, точнее — тому обществу, которое голосовало за Джорджа Буша-младшего. Администрацию Буша Арриги ругает, во-первых, за Ирак, а во-вторых, примерно за то же, за что Евгений Онегин критиковал родного папу:

                           ...И почему
     Не нужно золота ему,
     Когда простой продукт имеет.
     Отец понять его не мог,
     И ценные бумаги земли отдавал в залог.

Согласно Арриги, неоконсерватизм Буша есть наиболее радикальное выражение американской политики ХХ века, поэтому его неудача есть вообще крах американской гегемонии. Нет спора, у правления Буша-младшего было, мягко говоря, много недостатков. Но и педагогические методы Арриги выглядят сомнительными: можно ли предлагать экономически эффективное, но не слишком демократическое государство в качестве морального образца? А у Арриги именно так и получается: «Социалистическая традиция давала рабочим, крестьянам... законные средства выступать против перегибов в государственной политике... либо, по крайней мере, обсуждать их» (с. 405).


Китаю вообще в истории европейской культуры «повезло»: независимо от того, что в действительности происходит с этой страной, разные авторы используют ее в качестве примера, то положительного, то отрицательного, говоря о своем собственном обществе. В XVIII веке так делали французы: Вольтер прославлял Китай как просвещенную монархию, которая умеет жить лучше, чем Франция, а Дидро и Монтескье клеймили это же государство как беспросветную тиранию, то есть как Францию, доведенную до абсурда. В XIX веке эстафета перешла к россиянам, которые боялись, что власть возьмет да и остановит прогресс административным способом: А.К. Толстой писал про мандарина по имени Цу-Кин-Цын — начальника царства, погруженного в бесконечный застой. Сегодня и в Америке, и в России Китай любят расхваливать сторонники государственного вмешательства в экономику.

Подозрения насчет сугубой утопичности книги Арриги укрепляются, когда обнаруживаешь, как прославленный экономист составляет графики: он складывает данные, с одной стороны, по США и Англии, а с другой — по Китаю и Японии, противопоставляя обобщенный «Запад» обобщенному «Востоку» (с. 48—49). Получается средняя температура по двум больницам, взявшим курс на соцсоревнование ^*. Главная мысль Арриги, собственно, и состоит в описании такого соревнования: поскольку Китай представляет альтернативную западной, но не менее эффективную модель развития экономики — «некапиталистическое рыночное хозяйство», то он якобы позволяет сбыться надеждам Адама Смита на всемирную равноправную экономическую конкуренцию.

Доминирование Восточной Азии в мировой экономике, по Арриги, наиболее вероятный путь мирового развития на ближайший век. Такой прогноз мог бы быть убедительным, если бы Арриги не был столь идеологичен и моралистичен: трудно верить автору, который так превозносит социальную политику компартии Китая.

Главная проблема Арриги, равно как и князя Ухтомского или генерала Куропаткина, в том, что они воспринимают каждое изучаемое ими общество как нерасчлененное целое, а отношения между ними мыслят только как господство или подчинение. О том, почему это вредно и как можно представлять себе общество по-другому, речь пойдет в следующем обзоре.

Дэвид Схиммельпеннинк ван дер Ойе. Навстречу восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией. М.: Новое литературное обозрение, 2009
Авторизованный перевод с английского Н. Мишаковой

Джованни Арриги. Адам Смит в Пекине: Что получил в наследство XXI век. М.: Институт общественного проектирования, 2009
Перевод с английского Т. Менской

_________________________________________
^*Особенно трогательно на шкале времени этих графиков выглядят деления «1500» и «1600»: в эти годы Англия, Китай и Япония вполне себе существовали, а на Манхэттене в лучшем случае делавары ловили рыбу.