Борис Куприянов: «Торгуя "Лимонкой", трудно разбогатеть»

Книгами торгуют как колбасой – все, кроме маленького магазина «Фаланстер». Один из его соучредителей показал OPENSPACE.RU связь политики с книжной торговлей

Магазин интеллектуальной литературы «Фаланстер» годами беспокоит различного рода власти. 6 мая 2008 года здесь провели уже третий по счету обыск – искали издания запрещенной НБП. В частности, попытались изъять книгу Даниила Хармса, вышедшую в серии «Новая Библиотека Поэта».

— Вам эта история с обыском хоть рекламу-то сделала?

— Да, это наше рекламное агентство раз в полгода кампанию устраивает!

— И что вам вменяют?

— Пятого мая меня вызвали в прокуратуру на допрос, а шестого числа, прямо перед инаугурацией, у нас был обыск. Причем на допросе нас обвинили в тайном спонсорстве национал-большевиков. Сегодня как раз звонил Лимонов, я ему рассказал эту веселую историю, он говорит: «Тогда давайте денег!»

— Видимо, магазин хорошо окупается, раз вызывает такие подозрения?

— Такие магазины не могут хорошо окупаться. Мы зарабатываем какие-то деньги, которых нам хватает на существование, — что и было нашей целью. Мы и не планировали зарабатывать миллионы и обогащаться на запрещенной литературе. Вообще, торгуя «Лимонкой», трудно разбогатеть, потому что она стоила у нас семь рублей. При том что входная цена у нее была, если не ошибаюсь, рублей пять или шесть.

— А почему из всех магазинов, торгующих интеллектуальной литературой, тягают именно вас?

— Во-первых, потому, что таких магазинов в Москве практически не осталось. Раньше были «Эйдос», Ad Marginem (теперь уже «был», потому что закрылся), «Летний сад», «Графоман», «19-е октября»... Теперь их очень мало.

Во-вторых — может быть, потому, что мы заявляем о своей политической неангажированности. При этом нас привлекали за порнографию, за пропаганду наркотиков, за экстремизм-фашизм, за экстремизм-левачество, за либерализм и «Другую Россию», за НБП... Надо уж определиться, кто мы такие — фашисты, леваки, анархисты? Почему-то у проверяющих органов все это слилось воедино.

— То есть вы считаете, что политический контекст вам навязан? Вы сами не даете к этому повода?

— Нет. Принцип нашей работы — быть политически неангажированными. Я считаю, что крупный московский магазин, торгующий мейнстримом, всегда политически ангажирован. А мы как раз хотели преодолеть эту ситуацию, чтобы у нас были представлены самые разные книги, чтобы спорили не люди, а книги и тексты. Моя позиция здесь действительно ультралиберальная: я считаю, что запрещать мысль бесполезно. Если вы запрещаете какую-то книгу, вы, во-первых, делаете ее запретным плодом, во-вторых, признаете, что она опасна, демонстрируете свою слабость.

Я, например, человек левых взглядов, — но у нас продаются книжки издательства «Европа», продаются книжки каких-то ультраправых либералов (не фашистов, а неоконсерваторов), книги смешные, глупые и нравственно неправые. Книга может быть мне глубоко омерзительна, но если это явление, значит, она должна у нас продаваться. Я убежден, что человек имеет право сравнивать и приходить к каким-то выводам: он может стать белогвардейцем, а может стать марксистом-анархистом, но выбор должен быть результатом определенной работы, а не моды и стиля.

— Но магазин же не резиновый, все-таки приходится от чего-то отказываться. Есть ли категория книг, которые вы по определению не берете?

— Мы не берем книгу, если считаем, что она сделана только для энтертейнмента. Если книга может родить хоть какую-то мысль — пусть даже не она, а контекст, в котором она находится, — скорее всего мы ее возьмем. Например, мы продавали Оксану Робски — понятно, что книгой это назвать сложно, но мы считаем, что это культурное явление, которое нужно отрефлексировать. Продали три экземпляра — долго стояли, никто не покупал.

— То есть на спрос вы не особо ориентируетесь?

— Мы понимаем, что Еврипида продадим меньше, чем нового Орхана Памука, тем не менее мы и Еврипида берем. То есть критерием отбора книг является не только их продажность.

Лет десять назад в Москве вышла книжка Фуко «История безумия в классическую эпоху». Великолепная книжка, очень нужная — всем: студентам, историкам, людям, интересующимся литературой. Она с двухтысячного года не продавалась ни в одном книжном магазине Москвы, потому что была старая, а старые книги туда не попадают. Если магазин занимается мейнстримом, ему неинтересно занимать площадь под непонятного Фуко, когда можно поставить туда биографию [Дмитрия] Медведева — то есть использовать это место более «эффективно». Мы в этом плане неэффективный магазин. Потому что мы считаем, что эта книжка нужна, и если у нас ее покупают раз в месяц (она уже, кстати, кончилась благодаря нашим усилиям) — это хорошо.

— Но и мейнстримом вы тоже занимаетесь?

— Мейнстримовые книжки для нас не являются коммерчески выгодными. Коммерчески выгодны для нас «Мартиролог» [Андрея] Тарковского или книжка Хайдеггера о Ницше. Ясно, что на своих двадцати пяти метрах я никогда не стану магазином «Москва». Я должен делать какой-то свой мир. Фактически все наши покупатели известны нам в лицо, мы можем разговаривать с ними, работать с ними индивидуально. Спокойно с ними дружить, общаться. Из места торговли мы превратились в своеобразный клуб. И сейчас не мы определяем «Фаланстер», а «Фаланстер» определяет нас.

— А как появился «Фаланстер»?

— Мы открылись шесть лет назад, в сентябре 2002 года, и все участники этого проекта так или иначе были связаны с книгами. Кто-то работал в книжных магазинах, кто-то был литератором, кто-то филологом. Нас не устраивало количество книжных магазинов, хотя их и было значительно больше, и не слишком устраивал уровень подачи книг в маленьких книжных магазинах Москвы. В них существовал диктат хозяина магазина, его вкусовых критериев, они становились все более и более коммерческими — более и более эффективными, хотя такого слова не было, оно появилось в русском языке позже. Нам показалось, что это не на пользу книжной торговле. Поэтому мы решили на веселых филантропических началах открыть магазин, который строился бы по другим принципам.

Первый «Фаланстер» был официально зарегистрирован как кооператив. Когда мы его регистрировали, на нас смотрели как на полных идиотов. Это был единственный производственный кооператив, зарегистрированный в Москве за три года. В уставе кооператива официально прописано, что его целью является не получение прибыли, а удовлетворение материальных запросов участников кооператива: этим кооперативная собственность отличается от собственности частной или акционерной. Мы действительно всю прибыль делили, у нас не было наемных работников — сейчас уже есть, ситуация изменилась, мы просто не выдержали этой планки. Тем не менее мы придерживаемся каких-то принципов элементарной справедливости — делим между собой самые разные обязанности: от заказов до общения с покупателями.

— Вы говорите, что маленьких магазинов практически не осталось, — почему?

— Могу назвать только несколько цифр: всего книжных магазинов — любых, самых разнообразных — в Москве столько же, сколько в Белграде, при том что в Белграде живет в пятнадцать раз меньше людей. Сравнивать в этом смысле Москву с Берлином и Парижем невозможно. Просто страшно. В Тбилиси и в Таллине магазинов больше, чем в Москве. Это абсурдная ситуация. А в Петербурге, например, вообще не осталось ни одного маленького книжного магазина.

А происходит это по простой причине. К торговле книгами относятся как к торговле колбасой. То есть как к коммерческому предприятию. Может быть, это и правомочно, коммерческие условия для нашей работы — данность. Но если посмотреть на мировую практику, то мы знаем, что во всем мире маленькие книжные магазины, торгующие интеллектуальной литературой, объявляются объектами культуры. Естественно! Если не будет маленьких магазинов, не смогут работать маленькие издательства. Перестанут небольшим тиражом издаваться книги по философии, потому что большие магазины не будут их брать. Никто не будет их читать, никто даже не узнает, что такая литература существует.

Слава богу, у нас есть люди, которые понимают эту проблему, по крайней мере двое — [глава Роспечати Михаил] Сеславинский и [депутат Мосгордумы Евгений] Бунимович. Но не все в их силах, они никак не могут повлиять, например, на стоимость аренды. Во Франции помещение, занятое книжным магазином, в течение пятидесяти лет защищено законом: ничего, кроме книжного магазина, там находиться не может. Каким бы алчным ни был хозяин — если он выгонит книжный магазин, ему придется найти другой книжный магазин. Это культурная политика страны.

— И какие прогнозы — дадут вам работать?

— Ну, нас как бы и не закрывают. Это очень странная ситуация: вроде какие-то репрессии происходят, но при этом не закрывают. Пока мы работаем.

Конечно, очень трудно, когда изымают жесткие диски, когда постоянно дергают, — мы думали, не закрыться ли, еще в 2005 году, когда к нам забросили бутылки с зажигательным веществом и подожгли магазин. Было 30—40 человек свидетелей, однако уголовное дело очень долго не заводили, оно до сих пор не раскрыто. И мы обсуждали, открываться вновь или не открываться.

Мы были безумно уставшие, вымотанные, в бешеных долгах, но та поддержка от знакомых и незнакомых, которую мы получили, показала, что мы не имеем права сдаваться. Не потому, что мы такие хорошие и бесстрашные, а потому, что мы несем ответственность перед людьми, которые покупают и читают книжки. Мы не можем просто взять и закрыться.