Аутизм как культурный феномен нашего времени

Аутизм самодостаточен и не знает страдания, отгораживается от него глухотой, невниманием, упрямой прострацией

Аутизм самодостаточен и не знает страдания, отгораживается от него глухотой, невниманием, упрямой прострацией

Два романа попали мне в руки почти одновременно — «Суринам» Олега Радзинского и «Дэниэл молчит» Марти Леймбах. Однако при том что по жанру, стилю, тематике, персонажам, письму — по всему, короче говоря, эти два произведения разительно отличаются друг от друга, «точка общая», выражаясь в терминах Свидригайлова, между ними все-таки есть. Сентиментальный роман Леймбах предлагает читателю трогательную историю борьбы за своего аутичного ребенка живущей в Англии американки Мелани. Эзотерический роман Радзинского предлагает множество историй совершенно другого содержания, но в их числе есть одна, в которой тема аутизма также выходит на первый план. Более того, Радзинский подробно перечисляет типичные симптомы болезни.

Совпадение, конечно, ерундовое. Но сразу почему-то вспоминаются и «Человек дождя» с Дастином Хоффманом (между прочим, и по роману Леймбах снимается уже фильм); и то, что тема аутизма звучит в романах Ника Хорнби, а составленный им сборник рассказов современных британских писателей издан в поддержку школы для детей, страдающих этой болезнью (в этой школе, кстати, воспитывается и аутичный сын самого Хорнби); и то, что вообще в Англии ширятся выступления за права аутистов, поскольку аутизм (если иметь в виду не только клинические его формы) явление весьма распространенное. Так сказать, социальных аутистов много. И, видимо, будет становиться все больше и больше.

Забавно, еще совсем недавно социально и культурно значимыми были психологические недуги совершенно иного рода. Я не говорю даже об экспериментах по «расширению сознания» или шизофренической составляющей психоделического творчества. Но вот хотя бы все та же банальная депрессия, кажется, с романтических времен была определяющей чертой мыслящего героя. Сплин, «русская тоска», меланхолия, ипохондрия — сколь бы несимпатичны ни были эти болезни, не об одном гордом неприятии мира, замкнутости и одиночестве свидетельствовали они, но еще и о мучительной жажде гармоничного и согласного с миром существования. Это все знаки пускай и гордого, но страдания, острого переживания собственной экзистенциальной недостаточности, ущербности.

Аутизм — дело другое. Аутизму как раз на мир абсолютно наплевать. Замкнутость, закрытость здесь не только защита от внешнего воздействия, но также и агрессия, навязывание своей воли. Аутизм, погруженный в созерцание, может довольствоваться бесконечным повторением одних и тех же эмоций, движений, слов. Аутизм самодостаточен и не знает страдания, отгораживается от него глухотой, невниманием, упрямой прострацией. Это не «подполье» и не отшельничество. Это совсем другое.

Небольшое смещение может превратить Диогена в аутиста, если, скажем, он просто будет ходить с зажженным фонарем вокруг своей бочки и не реагировать на обращенные к нему недоуменные вопросы, зачем он это делает.

Впрочем, что Диоген. Вот наше время.

Неделю назад скончался Робер Коссери, приятель Камю и Бориса Виана, французский классик и египтянин по происхождению, денди, князь, как его называли, с речью и манерами давно прошедшей эпохи. «Кто ваши любимые писатели?» — «Они все умерли», — отвечал Коссери.

Коссери прожил 95 лет и выпустил сборник рассказов и 8 романов (наиболее известный — «Нищие и гордые»). Он писал по строчке в неделю, а после выхода последней книги в 1998 году вообще больше ничего не написал. Перенесенный рак горла лишил его и голоса. Коссери замолчал. Ему достаточно было созерцания. Более 60 лет он прожил в крохотном номере отеля «Луизиана» в районе бульвара Сен-Жермен. Каждый день до самой своей смерти он совершал моцион по одному и тому же маршруту, посещая свои излюбленные места: кафе Flore, Les Deux magots, Люксембургский сад. На вопрос, что такое для вас абсолютное счастье, он отвечал: «Быть в полном одиночестве». Французское слово gagner (завоевывать, выигрывать, зарабатывать) он ненавидел больше всего. Пассивное созерцание, неделание, невладение («Если бы я оставлял все картины, которые мне дарили, я был бы владельцем огромного состояния») были его идеалом. «Посмотрите на эти руки, — говорил «потомственный египтянин» Коссери, — они не работали 2000 лет... Зачем работать, если можно не работать».

Кажется, французов более всего поражали его аристократическая бедность и абсолютная самодостаточность. Его интересовал мир как объект созерцания, если это можно назвать интересом.

Скорее уж это — эстетический аутизм.

«— Что вы делаете, встав утром с постели?
— Писаю.
— Что заставило вас последний раз рассмеяться?
— Ничто и никогда».

Еще по теме:
Рецензия на «Суринам» Радзинского