Литературные премии между ГУМом и «Асторией»

Вот существует премия, заседает экспертный совет, а понять, чем он в своих критериях, симпатиях, предпочтениях руководствуется – невозможно

Вот существует премия, заседает экспертный совет, а понять, чем он в своих критериях, симпатиях, предпочтениях руководствуется – невозможно

«Нацбест» в Петербурге вот-вот назовет своего победителя. А «Большая книга» уже объявила шорт-лист над банкетными столиками столичного ГУМа.

ГУМ — отличное место. Во-первых, налицо советская архаика с некоторым оттенком буржуазности. Во-вторых, очевидна и сама буржуазность в лице консюмеризма, сиречь потребительства. В-третьих, напротив Кремль, Мавзолей и Лобное место. Чудо, а не локус. Петербургская «Астория» при всем богатстве внутреннего антуража и топографического контекста все-таки в этом плане более строга. Более определенна.

Говорить о литературных премиях становится все скучнее и скучнее. Зачем они нужны, как вручаются, отражают или не отражают существо литературного процесса, читательские пристрастия и симпатии критиков — все это вопросы обыкновенные. Равно как и недоумения: почему именно этот писатель отмечен премией, а не другой? И кто лучше? На самом деле все это почти потеряло смысл.

Премии превратились в самостоятельный организм. Каждая из них имеет в виду олицетворять особый путь литературы — а на деле предлагает довольно случайный выбор лучших авторов. Каждая премия своим сачком залезает в литературный омут и достает некоторое количество писателей. Потом этим сачком потряхивает, часть улова вываливается, и остается шорт-лист.

Окончательный перетрях происходит при определении лауреата. Поскольку омут один — и авторы, попавшие в списки разных премий, те же самые. Ну, скажем, Лев Данилкин был номинантом «Большой книги» в прошлом году. В этом — он в финале «Нацбеста». Захар Прилепин, Андрей Тургенев проходили по спискам и «Нацбеста», и «Большой книги». И так далее.

Пересечения неизбежны. Важнее принцип отбора. Какой, например, критерий у «Большой книги»? «Большая книга», по идее, должна искать в литературе нечто солидное, масштабное, государственно важное, этически серьезное, эстетически значимое. И где такое взять? Даже если учесть, что «большая» книга не означает автоматически «хорошая».

Ну, право, скажите, разве «Русский роман» Басинского — это «большая» книга? Нет. Роман о герое, которого зовут Джон Половинкин, «большой» книгой считать нельзя. А можно ли считать «большой» книгой сборник рассказов Иличевского? Нет, осмелюсь я сказать. Как бы ни относиться к прозе Иличевского, сколь бы ни ценить его замечательные рассказы, «Пение известняка» «большой» книгой все-таки не назовешь, все-таки прибегнешь к какому-нибудь другому эпитету.

«Большой» книгой можно назвать труд Людмилы Сараскиной об Александре Исаевиче Солженицыне. Может быть, еще Владимир Маканин со своим еще не виданным читательскими массами романом «Асан» претендует на премию. Но здесь дело не в романе, а в Маканине.

Все остальное — антураж или проблема третьей награды.

Главное же, однако, другое. Вот существует премия, заседает экспертный совет, а понять, чем он в своих критериях, симпатиях, предпочтениях руководствуется — невозможно. В чем смысл этого коллективного высказывания? Костин лучше Прилепина? Бояшов лучше Бориса Минаева? Роман Андрея Тургенева уступает Костину и Бояшову разом?

Эта невнятность явно противостоит односторонней внятности «Нацбеста». Кто там будет лауреатом — в общем-то, не так уж важно. Важен состав финалистов, который в принципе однороден. И Прилепин, и Анна Козлова, и Юрий Бригадир, и Андрей Тургенев, и даже Лев Данилкин при всех различиях и нюансах представляют, по существу, один извод российской словесности с явным петербургским акцентом, как бы парадоксально это ни звучало. За акцент отвечает Александр Секацкий с двумя ларцами своей китайщины, но он, как настоящий мог, может и в стороне постоять. Это литература экспрессивного жеста, упоенная собственной свободой и открытостью. «Нацбест» получается на удивление субъективным. Именно получается, при всех разговорах о сговоре во время выдвижения и голосования. Меня же это нисколько не смущает. Сговор — так сговор. Главное — тенденция налицо.