Порочные английские джентльмены, яркая фантазия недавнего дебютанта, пошлость во всех ее проявлениях, роман о сталинской эпохе и особенности ресторанного дела в Греции
Не только Холмс. Детектив времен Конан ДойлаСоставная обложка, форзац под марокен, кремовая бумага, псевдоархаический шрифт, двухколонное расположение текста на странице, прекрасные комментарии и перевод, наконец, великолепные иллюстрации, взятые из журналов второй половины XIX века, — все это превращает сборник английских и американских детективов викторианской эпохи в книгу, которую очень хочется украсть, поскольку съесть ее, увы, невозможно. А еще в ней есть иллюстрированный глоссарий, содержащий полезные и достоверные сведения об аскотском галстуке, гладстонском воротничке, гибсоновской женщине и хэнсомском кэбе, без которых невозможно представить викторианскую эпоху. Именно тогда завершилось формирование образа английского консерватизма, английской порочности и английского лицемерия, присущих английскому джентльмену. Тогда же сформировались и традиции английского детектива, которые Джулиан Барнс в романе «Артур и Джордж» так любовно препарировал и безжалостно высмеял. Произведения двадцати трех авторов, собранные под одной обложкой, позволяют нам понять, из какого сора выросли Шерлок Холмс и Пуаро, кем были люди, которых сегодня мы воспринимаем как арендаторов в доме Конан Дойла и Агаты Кристи. Среди них, например, англиканский священник Виктор Лоренцо Уайтчерч, сочинявший рассказы о преступлениях на железных дорогах (похоже, его опыты очень пригодились Джулиану Барнсу с его Джорджем, специалистом по железнодорожному праву). Или вот чистокровная венгерская баронесса Эмма Магдалена Розалия Мария Жозефа Барбара Орци — ее леди Молли из Скотланд-Ярда стала, пожалуй, первой женщиной-детективом в английской литературе. А вот еще зять сэра Артура Конан Дойла — Эрнест Уильям Хорнунг, который первым в литературе сделал преступника героем, нарушив главную заповедь своего тестя. Американца Мелвилла Поста интересно почитать уже хотя бы потому, что некоторые его сюжеты использовал Уильям Фолкнер, когда решил подзаработать и обратился к чисто детективному жанру. Может быть, некоторые рассказы сборника покажутся современному читателю не очень энергичными, а иные даже наивными, жестокими и грубыми, но если положить их рядом с Мэри Шелли и Брэмом Стокером, то можно получить хорошее представление о том кипящем котле, из которого после Первой мировой вырвались на экраны и в литературу доктор Калигари, доктор Мабузе, доктор Лектер и прочие горячо любимые народом твари.
Не только Холмс. Детектив времен Конан Дойла. М.: Иностранка, 2009
Перевод с английского
Руководитель проекта Варвара Горностаева
Станислав Буркин. До свидания, Сима
Сегодняшних наших литературных критиков, если говорить об их отношении к литературе и чтению, можно условно поделить на «немзеров» и «данилкиных». Для условного
Андрея Семеновича Немзера чтение — это литература в традиционном, почти классическом понимании. Он живет в том мире, где Жуковский пьет чай с Гаршиным, а Лев Толстой почитывает
Маканина, где Солженицын не может быть свободным от общества, а общество — от Владимова, где писатель запросто может быть пророком, врачом, прокурором и профсоюзным активистом, но при этом он обязан шлифовать фразу за фразой, потому что «язык есть исповедь народа» (Вяземский). Это живой, грозный и грандиозный мир, которому, однако, не чужды домашность, глуповатость и нежность. В лексиконе условного Немзера нет слова «бестселлер», да и слово «гениальный» он, по-моему, не употребил ни разу. Условный
Лев Александрович Данилкин воспринимает чтение как чтение, то есть если книга перегружена размышлизмами и прочей китайщиной, то это не чтение, а я не знаю что. Мир условного Данилкина очень демократичен в американском духе: домохозяйка из Арканзаса, сочиняющая книги, никому не позволит считать Джойса великим писателем, то есть писателем лучше, чем она. Во-первых, потому, что она
тоже пишет книги, а во-вторых, потому, что это неполиткорректно, архаично и аморально — возвышать одних за счет других. В плоском мире условного Данилкина все происходит только здесь и сейчас, и если это «здесь и сейчас» хорошо читается, то язык, стиль и прочие атрибуты из учебников Абрамовича-Поспелова-Тимофеева несущественны. В этом мире запросто можно поставить знак равенства между «Тремя мушкетерами», «Тремя товарищами» и «Тремя поросятами». В лексиконе условного Данилкина «бестселлер» — ключевое слово, а слово «гениальный» употребляется не реже, чем «книга». Вы, наверное, уже поняли, что я не хотел обидеть ни Немзера, ни Данилкина и что все сказанное выше имеет какое-то отношение к роману Станислава Буркина «До свидания, Сима». И вы не ошиблись, имеет. Мне кажется, что условный Данилкин пришел бы в восторг от живой, яркой и капризной фантазии автора книги, читать которую одно удовольствие, особенно на пляже, а на сплошь корявые фразы и ляпушки вроде «подвезло» (в смысле «повезло») и «дом, довлеющий полумраком» просто не обратил бы внимания. А вот условный Немзер, отметив те же самые живость и яркость, обратил бы, я думаю, внимание на фрагмент из интервью Станислава Буркина, помещенный на обложке: «Когда Ремарк писал “На Западном фронте без перемен”, он очень хорошо понимал своих героев. Я хуже понимаю своих сверстников. Мне проще представить себе дракона, чем понять, как живет мальчик, который пишет баллончиком на стене: “Смерть бабкам”». Условный Немзер пожал бы плечами и, скорее всего, ничего не стал бы писать об этой книжке. Ну так ведь Андрей Семенович — ценитель, а их среди читателей раз-два и обчелся.
Станислав Буркин. До свидания, Сима. М.: ЭКСМО, 2009
Ричард Йейтс. Пасхальный парад
Американская литература приходит к нам волнами. Вот, скажем, одна волна приносит к нам вместе с Эдгаром По и Мелвиллом «разгребателей грязи» вроде Эптона Синклера, Синклера Льюиса и Фрэнка Норриса. Другой волне мы обязаны Хемингуэем, Скоттом Фицджеральдом, Стейнбеком и Фолкнером, третьей — Джеймсом Джонсом, Норманом Мейлером и Торнтоном Уайлдером. А заодно в наших книжных магазинах и библиотеках оседали Готорн, Фланнери О'Коннор и Джон Гарднер, которые, казалось, так и останутся где-нибудь в тени исполинов. Но проходит время, и мы понимаем, что загадочная новелла Готорна «Уэйкфилд» — шедевр, не уступающий «Падению дома Эшеров»; роман Гарднера «Осенний свет» — без пяти минут великая книга, а автор самой короткой в американской журналистике рецензии на роман Фланнери О'Коннор «Мудрая кровь» оказался прав, когда ограничился одним словом: «Genius». Вот сейчас новая волна вынесла на русский берег Дона Делилло с «Мао», Кормака Маккарти с «Дорогой» и Ричарда Йейтса с «Дорогой перемен» и «Пасхальным парадом». Еще недавно у нас их просто не замечали, но и сегодня пишут об этих очень разных авторах как о писателях-аутсайдерах, о писателях для писателей, о писателях, которых высоко оценивают критики, но недооценивают читатели-покупатели. Тут все не так просто. Дону Делилло давно прочат Нобелевскую премию, затворник Маккарти стал, не побоимся этого слова, культовым автором после фильма «Старикам здесь не место» по его роману и шоу Опры Уинфри, а Ричард Йейтс — ну, ему просто не удалось справиться с туберкулезом, нищетой, разводами, алкоголизмом, непризнанием, нервным расстройством и сочинительством. Жизнь его не щадила в той же мере, в какой он не щадил ее. Однако Йейтс не стал ни новым Буковски, ни вторым Олгреном. Строгостью письма он напоминает, пожалуй, Генри Джеймса с его «Поворотом винта» или Тургенева лучших времен. Романы Йейтса социальны, но эта социальность естественна, как дыхание или дефекация у здорового человека. В эпическом «Пасхальном параде» рассказывается о двух сестрах, Эмили и Саре Граймз. Одна — красавица и умница, вышедшая замуж сразу после школы и нарожавшая детей, другая — тоже красавица и умница, однако семье и детям она предпочитает карьеру и приключения. Еще одним действующим лицом романа является госпожа Пошлость — во всех ее милых, задушевных и смертоносных проявлениях, которые у русского читателя вызывают в памяти чеховские «Три сестры», чтобы не вспоминать хрестоматийные «Крыжовник» и «Ионыч». «Тонкая», «изысканная», «естественная», «чуткая», «проникновенная» — все эпитеты, которые сегодня с удовольствием прилагают к прозе Йейтса, совершенно адекватны.
Ричард Йейтс. Пасхальный парад. СПб.: Азбука-Классика, 2009
Перевод с английского С. Таска
Александр Терехов. Каменный мост
Однажды главный редактор либерального журнала, в котором я тогда работал, попросил меня «поработать с автором», который написал статью, скажем так, о нашем прошлом и нашем настоящем. Автором был выдающийся филолог и страстный публицист Леонид Михайлович Б. Статья оказалась слишком большой, и ее нужно было сократить. Я наметил сокращения, и Леонид Михайлович, человек едкий и колючий, похмыкав, согласился. И вот тут появился главный со своей просьбой: «Леонид Михайлович, умоляю! Вы тут называете Хрущева гауляйтером Украины и чуть ли не палачом... вы меня рассорите с семьей Хрущевых... пожалуйста!» Леонид Михайлович довольно ядовито усмехнулся, но согласился убрать «гауляйтера» и «палача», поскольку — тут я, возможно, цитирую вольно — «эти существительные всего-навсего прилагательные». Наша недавняя история и сегодня воспринимается очень остро, по-семейному, и эмоциональных прилагательных в ней по-прежнему больше, чем бесстрастных существительных. В книге Александра Терехова «Каменный мост» таких «прилагательных» полным-полно: «шарф, педерастически повязанный узлом», «игривая педерастическая интонация», «жирные аспирантки, бесполые и англичанистые»... Случайная неслучайная цитата из Сталина, впрочем, лучше всего характеризует отношение автора к нашей действительности: «Нет больше так называемой свободы личности — права личности признаются теперь только за теми, у которых есть капитал, а все прочие граждане считаются сырым человеческим материалом, пригодным лишь для эксплуатации». Лет пятнадцать назад Александр Терехов выпустил мрачноватый роман «Крысобой», а потом надолго замолчал. И вот он вернулся. Дмитрий Быков, аттестуя автора «Каменного моста», не скрывает, что и «Крысобой», и публицистика Терехова ему никогда не нравились, а вот новая книга — «художественный результат» — нравится очень, и он уверен, что она станет победителем премии «Большая книга-2009». Этот 830-страничный роман, посвященный убийству Нины Уманской и сталинской эпохе, уже сравнивают с книгами Юрия Трифонова. Там много тайн, заговоров, там ФСБ, секты, барыги, ледяной ветер, черные ночи и даже «красная аристократия» (Леонид Михайлович Б. наверняка ядовито усмехнулся бы, услыхав, как нынче титулуют его гауляйтеров). А вот как выглядит номер телефона на бумажке, которую девушка протягивает герою: «Несколько извилин, пройденных шариковым стержнем для вызова счастья из леса».
Александр Терехов. Каменный мост. М.: АСТ, 2009
Том Стоун. Лето на острове Патмос
Вот как описывается греческий остров Патмос в одном из документов времен Византийской империи: «Место нехоженое, впавшее в запустение, поросшее ежевикой и терновником и, в силу сухости, абсолютно безжизненное и мертвое». Понятно, как себя чувствовал здесь Иоанн Евангелист, который, по преданию, написал здесь свое Откровение (Апокалипсис). Американец Том Стоун увидел остров другим — если и не туристическим раем, то местом вполне приятным, уютным и красивым. Вместе с женой-француженкой он отважился на смелый эксперимент — купил на острове таверну и попытался наладить бизнес. Вроде бы все ясно: Спорады — место хлебное, мечи на стол пироги да наливай пиво, а остальное туристы получат от природы. Однако не все так просто. А каково это, налаживание бизнеса на Патмосе, лучше узнать из этой прекрасной книги, которую можно использовать еще и как путеводитель, на что, собственно, она и рассчитана. Тут вам и богатейшая история, и нравы ленивейших, но добродушных греков, и амурные приключения автора — в ассортименте, как в хорошей таверне. Да вдобавок масса интересных рецептов блюд, названия которых звучат довольно причудливо: мелицаносалата, кефтедес, юварлакиа авголемоно... Автор утверждает, что все это вполне съедобно.
Том Стоун. Лето на острове Патмос. СПб.: Амфора, 2009
Перевод с английского Н. Вуль
Другие материалы раздела:
Юрий Буйда. Сильвия Кристель, Ариф Алиев, Анна Ковалова и Лев Лурье, Александр Ливергант, 08.04.2009
Юрий Буйда. Тонино Бенаквиста, Банана Ёсимото, Дидье ван Ковеларт, Питер Мейл и Катриона Келли, 01.04.2009
Юрий Буйда. Харуки Мураками, Жиль Леруа, Пол Доуэрти, Евгения Вестенра и Ольга Назарова, 26.03.2009
