Жизнеописания Довлатова и Эмманюэль, много убийств, снега и простых чувств, а также аутентичное британское чувство юмора
Анна Ковалова, Лев Лурье. ДовлатовТак уж сложилось, что полюбить Довлатова мне не удалось. Разумеется, в 90-х я его читал, оценил его лаконизм, но и только. Мне он показался
не столько радикальным, сколько дерзким, да и то по понятиям советских времен. В остальном же — достойный продолжатель русских очеркистов и фельетонистов, не такой многословный, как Дорошевич, но и не такой яркий, как Гиляровский. Юмор же его, выросший из хлама эпохи, вместе с той эпохой и на глазах уходит, гаснет, становится все менее понятным, но это известная историческая драма юмористов и сатириков. Так уж сложилось, что писатель отвечает всего на два вопроса: «про что?» и «чтобы что?». На первый у Довлатова ответ есть всегда, а вот второй, похоже, его и самого немало смущал, особенно в конце жизни. Однако читателей и поклонников у него все еще тьма-тьмущая, а молодые петербургские писатели, судя по их публикациям, все, как один, ходят в «довлатовской шинели». Читателям и поклонникам о Довлатове интересно знать все, а биографии его, как ни странно, до сих пор не существует. И именно этот пробел и пытаются восполнить Анна Ковалова и Лев Лурье. Они собрали множество свидетельств друзей, коллег, соседей и однокашников Довлатова и из их реплик попытались составить мозаичный портрет писателя и человека. Плюс отрывки из произведений, из писем и журналистских статей Довлатова — человека, который, судя по текстам, всю жизнь балансировал между искусством и искусством жить. К тому, что мы узнали о Довлатове лет двадцать назад, добавлены какие-то новые штрихи, детали. Но книга эта биографией так и не стала — это скорее материалы к будущей биографии, еще одно стоустое признание в любви, дружеские объятия, которые с годами становятся только крепче, крепче и крепче.
Анна Ковалова, Лев Лурье. Довлатов. СПб.: Амфора, 2009
Сильвия Кристель. Обнаженная. История Эмманюэль
На исходе «бульварных революций» 60-х на экраны вышли один за другим два фильма, которые были пропитаны духом анархического бунта. Это «Последнее танго в Париже» Бернардо Бертолуччи (1972) и «Эмманюэль» Жюста Жакена (1974). Сегодня принято разводить эти ленты — все-таки где Бертолуччи, а где Жакен, но тогда они были «прочитаны» примерно одинаково: долой прогнившую буржуазную мораль, да здравствует новая буржуазная мораль. По существу, благодаря этим фильмам сексуальная революция и стала неоспоримым фактом. Спустя тридцать с лишним лет главная героиня «Эмманюэль» голландка Сильвия Кристель в соавторстве с Жаном Арселеном написала мемуарную книгу «Обнаженная» (
Nue), рассказывающую о том, как девочка из католической семьи с протестантскими корнями, жившая в провинциальном Утрехте, стала суперзвездой и символом сексуальной революции. Сегодня ей под шестьдесят, она перенесла несколько онкологических операций, но сохранила чувство юмора, живость природного ума и цепкость взгляда. А проще говоря, она сочинила очень увлекательную и довольно яркую книгу. Вот она девятилетняя, ей нравится внимание публики, перед которой, выпив коньячку, она готова выступать хоть голышом. От внимания публики ее кожа словно покрывается нарывами. Ее хватает толстый педераст: «Дядюшка Ханс высовывает язык, толстый, розовато-коричневый, шевелит им, как шипящая змея. Он сжимает в огромных ладонях мое лицо, запрокидывает мне голову и наклоняется, чтобы достать языком до моей шеи. У него текут слюни, он медленно облизывает меня до самых висков». Девочке это нравится. Ей хочется жить припеваючи и танцуючи, и однажды она понимает, какое это сильное оружие — ее тело не то женщины, не то девочки, не то мальчика. Сильвия Кристель с особым чувством вспоминает о съемках фильма «Эмманюэль», о триумфе, о звездной жизни. «Эта роль, о которой я мечтала как о трамплине, навсегда ограничила мои возможности. Мое тело оказалось интереснее моих слов... Я актриса немого кино... мне не дали выразить себя». Печально, конечно, сознавать это на склоне жизни, но ведь она только этого и хотела:
dolce far niente* с лимузинами, шампанским и хорошо скрученной тайской дурью. Впрочем, кинобизнес — не протестантская школа, а эта блестящая книга — продолжение кинобизнеса. Да и Сильвия Кристель не так проста. Как она пишет, в юности ей был близок католический образ Пресвятой Девы, воплощение женственности и красоты, а не абстрактная мать Иисуса. При всей его легкости это сравнение подкупает точностью и уместностью. Протестанты смотрят на красоту с подозрением, подозревая ее в связях с дьяволом-соблазнителем. А Сильвию Кристель эта связь никогда не пугала, даже если потом за нее приходилось дорого платить.
Сильвия Кристель. Обнаженная. История Эмманюэль. М.: Текст, 2009
Перевод с французского Д. Савосина
* Сладкое безделье (
итал.).
Ариф Алиев. Новая Земля
В 1961 году на «Мосфильме» было создано Творческое объединение писателей и киноработников (Шестое творческое объединение), и примерно в те же годы под давлением Михаила Ромма и Евгения Габриловича киносценаристов причислили к «белым людям» — их стали десятками принимать в Союз писателей. По понятиям того времени это было повышением в статусе тех, кого считали чуть ли не техническими работниками. Если бы сегодня существовал какой-нибудь союз киносценаристов, то нашлось бы немало писателей, которые всеми правдами и неправдами попытались бы проникнуть в его ряды: гонорары сценаристов сейчас сопоставимы разве что с доходами производителей бестселлеров. Однако соблазн статуса, похоже, до сих пор жив в киношной среде. В качестве сценариста Ариф Алиев участвовал в создании таких фильмов, как «Кавказский пленник», «Мама» и, не к ночи будь помянуты, «Монгол» и «1612». По его сценарию режиссер Александр Мельник поставил фильм «Новая Земля», вышедший на экраны осенью прошлого года. Романная реинкарнация сюжета отличается от сценарной: в книге повествование ведется от первого лица, а события, занявшие в фильме не так много места, здесь описаны с щедрой дотошностью. На архипелаг Новая Земля высаживают группу отпетых уголовников, которым из соображений экономии бюджетных средств предлагают самим позаботиться о своей жизни и смерти. Много убийств, снега и простых чувств, очищенных от всякой оригинальности. Немножко противного пафоса: мы, волки, знаем, что такое смерть, а вы, трусливые поросята, ни черта не знаете. Мрачноватый, но жизнеутверждающий финал. Посмотрел фильм — выпил чаю. Прочел книгу — съел пирожок. Коварная это вещь, статус. Вот уже несколько лет Стивен Кинг пытается убедить мир в том, что он не какой-нибудь писака, а такой же писатель, как, например, Чехов. Пусть, может, и не такой же великий, а просто такой же. И зачем это понадобилось человеку, обладающему уникальным даром обнаруживать мрачные тайны в обыденных вещах и ситуациях, никто не понимает. Похоже, просто статус заел.
Ариф Алиев. Новая Земля. СПб.: Азбука-классика, 2009
«Отечество карикатуры и пародии». Английская сатирическая проза XVIII века
Для чтения таких книг существует особый ритуал. Необходимо вымыть руки с мылом, заварить вкусного чая, запастись сигаретами и карандашами, устроиться поудобнее, отключить телефон, забыть имя тирана — и только после этого открывать великолепный том, составленный Александром Яковлевичем Ливергантом, мало того, что известным переводчиком, так еще и главным редактором журнала «Иностранная литература». В заглавие книги вынесены слова Пушкина, это он назвал Англию «отечеством карикатуры и пародии». Тогда, впрочем, эти термины, «карикатура» и «пародия», понимались чуть шире, чем сегодня. Но если иметь в виду специфику традиционного британского юмора вообще, то — в точку. Юмор, сатира, карикатура, пародия — стихия англоязычной литературы, без которых и Шекспир не Шекспир, и Джойс не Джойс, не говоря уж о Свифте, Уайльде и Шоу. Уже во времена Шекспира памфлет становится главным средством массовой информации, уничтожающим и воспевающим политиков, епископов и даже актеров. А XVIII век в Англии и вовсе эпоха людей, которые только для того и придумали журналы, чтобы публично уничтожать репутации оппонентов. Язвить, унижать, жечь, издеваться, изгаляться, ерничать, поносить и позорить. И все это с той самой узнаваемой интонацией, которая и сегодня слышна то у Барнса, то у Джонатана Коу. Тогда-то, в XVIII веке, и родилось получившее у нас в 90-е годы широкое хождение выражение Сэмюэла Джонсона о патриотизме как последнем прибежище негодяев, так обижавшее круг авторов газеты «День / Завтра», хотя адресованы были, конечно, вовсе не им, а политическим противникам легендарного Джонсона. В этом томе опубликованы отрывки из книги «Жизнь Сэмюэля Джонсона», написанной Джеймсом Босуэллом, которая и сегодня считается самой читаемой английской биографией всех времен. А кроме того, тут множество других интересных публикаций: дневники наблюдательного Сэмюэла Пипса, очерк Даниэля Дефо, письма Лоренса Стерна, ранние эссе замечательного Эдмунда Бёрка и пародии Джейн Остин, странным образом предваряющие ее «Чувство и чувствительность». Ну и, наконец, русский язык перевода и литературно-критических очерков, помещенных в книге, просто блестящ.
«Отечество карикатуры и пародии». Английская сатирическая проза XVIII века. М.: НЛО, 2009. Составление, перевод с английского А. Ливерганта
Другие материалы раздела:
Глеб Морев. Гаспаров как Поприщин, 07.04.2009
Игорь П. Смирнов. Наоми Кляйн. Доктрина шока, 06.04.2009
Варвара Бабицкая. На русском языке, 03.04.2009
