О дикарях

ГЛЕБ МОРЕВ о том, отчего так редко обновляется рубрика «Ссылки недели»

Автору приходится начинать с извинений. «Ссылками недели» настоящую рубрику для наблюдений, а по большей части, увы, горестных замет сердца назвать можно лишь очень условно. Это выходят уже какие-то «Ссылки года», а то и пятилетки. Но, несмотря на то что в какой-то момент публично делиться результатами своего знакомства с, как говаривал управляющий Третьим отделением М.Я. фон Фок, «частностями и местностями литературными», показалось мне докучным, привычка — вторая натура, и занятия этого я еще не оставил. Любопытными результаты эти оказываются не слишком часто. И слава Богу. Когда из мелких деталей складывается вдруг какой-никакой пазл — картинка выходит обыкновенно довольно удручающая. Вот как на этот раз.

Телевизор я, простите за банальность, не смотрю. Даже канал «Культура». Так что они совершенно правильно решили наконец выкладывать свои программы на сайте — так иногда увидишь в ленте друзей ссылку-другую и хоть что-то, да посмотришь, узнаешь. Познания же, как известно — умножают скорбь. «Культура» тут не исключение.

Так, разумеется, я огорчился, когда стал вдруг регулярно видеть в ссылках на видео с «Культуры» лицо писателя Юрия Полякова. Не то это писательское лицо, которое хотелось бы видеть вообще, а на телеканале «Культура» — в особенности. Прямо скажу, на телеканале «Культура» даже и не ожидаешь встретить такое лицо. По мне, так вполне достаточно с него несчастной «Литературной газеты» — дивного пушкинского бренда, за десять лет редакторства Полякова превращенного в кривоватое подобие булгаринской «Северной пчелы» (впрочем, без булгаринского коммерческого успеха). А тут — на тебе, встретил раз, встретил два, и, глядишь, лицо писателя Полякова становится потихоньку лицом телеканала «Культура». Приходится глядеть внимательнее. А вот и давно интересующая меня тема — присуждение национальной премии «Поэт». Смотрю сюжет целиком.

И — совершенно верно! — огорчаюсь окончательно. Можно сказать, даже скорблю. На 18-й минуте и 30-й примерно секунде программы писатель Поляков, перечисляя лауреатов «Поэта», произносит буквально следующее: «За исключением Сергея Гандлевского, который в особых литературных достижениях никем не замечен, все остальные — люди достойные». Как сказал бы М.В. Безродный, конец цитаты.

Оставим писателю Полякову право считать поэта Гандлевского достойным или недостойным человеком. Но вся остальная констатирующая часть приведенного высказывания повергла меня в нешуточное волнение: а тот ли это, так сказать, Юрий Милославский? Может быть, речь о другом поэте Гандлевском, мне незнакомом? Но смятение было минутным — ведь точно известно, что лауреатом премии «Поэт» стал в 2010 году С.М. Гандлевский — поэт, прозаик, лауреат премий «Знамени» (1995, 2002), премий «Малый Букер» (1996) и «Антибукер» (1996), премии «Северная Пальмира» (2000), премии Аполлона Григорьева (2003) и премии «Московский счет» (2009), номинант Государственной премии Российской Федерации в области литературы и искусства 2002 года и шорт-листер Букеровской премии того же года.

В консерватории, значит, ничего подправлять не надо — там все верно. А вот у писателя Полякова, как выразился как-то Ю.М. Лотман про несчастного студента, несшего чепуху на экзамене, «в головке что-то замкнулось». И замкнулось, заметим, очень характерным образом.

О сегментированности нашего (да и любого современного) литературного пространства написаны уже, видимо, томы. Вполне вероятно, что той референтной литературной группе, от лица которой говорит писатель Поляков, творчество Сергея Гандлевского не близко. Никто не вправе запрещать писателю Полякову или кому бы то ни было еще заявлять, что премия «Поэт» присуждена Гандлевскому незаслуженно, а на самом деле премиальные 50 тысяч долларов должны были уйти, скажем, Станиславу Куняеву или Игорю Шкляревскому. Но в программе телеканала «Культура» нам демонстрируется совершенно иная логика — «существует лишь мое и моих единомышленников представление о литературной иерархии, никаких иных лиц и институций, фиксирующих “литературные достижения” нет и быть не может». Как тут не огорчиться?

Вот вы, друзья мои, имели бы полнейшее право на огорчение, если б услышали от меня такое, например, утверждение (искренне признаюсь, совершенно для меня аксиоматичное): «Нет никакого писателя Полякова в русской литературе. На каком основании сидит этот человек в телевизоре и что-то вещает — абсолютно неясно». Но я не доставлю вам этого огорчения! Я скажу вам, что совершенно понимаю, отчего средней руки беллетрист и в меру ловкий литературный промышленник Поляков получил свои две премии — Московского (1982) и Ленинского (1986) комсомола — и отчего сидит теперь в студии телеканала «Культура» и в редакции «ЛГ». Понимаю. Огорчаюсь, даже скорблю, но понимаю. И не удивляюсь.

Оставим голубой экран и окошко YouTube в покое. Там и не такое иной раз услышишь. Возьмем лучше московский журнал «Пушкин», все еще издаваемый, надеюсь, иждивением Глеба Павловского под редакцией Валерия Анашвили.

«Пушкин» — неплохое издание. Потребность в рецензионном журнале, сфокусированном на мировом гуманитарном процессе, всегда у нас была, и замечательно, что «Пушкин» эту потребность отчасти удовлетворяет. В каждом номере довольно дельных профессиональных текстов, переводов из ведущих западных интеллектуальных медиа. Привлекательный макет, яркие картинки.

Подводит «Пушкин» в целом не слишком высокая редакторская культура. Так, Григорий Дашевский, переведший две книги Рене Жирара, в своем блоге в ЖЖ заметил: «чтобы прочесть рецензию Игоря Чубарова на книги Рене Жирара, купил журнал "Пушкин" 1, 2011. О самой рецензии говорить нечего, но интересно вот что — в номере отрецензировано 20 переводных книг — переводчик указан только для двух. При этом рецензенты философствуют, поучают авторов и т.п.».

Ситуация банальнейшая. Грубый редакторский прокол. Нарушение элементарных эдиционных правил. Комментаторы Дашевского добавляют абсолютно резонные вещи: «”...переводчик указан только для двух” — собственно, сам этот факт может служить косвенным показателем качества рецензий»; «рецензент всякой литературы имеет некоторые обязанности перед читателем. Применительно к переводной литературе вообще, а в конкретных расейских условиях — особенно, обязанность рецензента, last but not least, состоит в том, чтобы указать, насколько можно доверять данному переводу. При этом для искушенных читателей само имя переводчика сплошь и рядом служит сигналом, сообщающим о том или ином качестве данного издания. Даже музыкальные критики, пишущие в изданиях для меломанов рецензии на новые издания старых записей классической музыки, указывают на качество реставрации, а нередко и на имя реставратора, поскольку это имя сплошь и рядом несет определенную информацию о качестве проделанной работы. Но роль переводчика философской (да и всякой серьезной) литературы будет, пожалуй, поважнее, чем роль реставратора старых аудиозаписей». Все точно, что, казалось бы, обсуждать? Несомненно и то, что Жирар в сегодняшнем русском культурном контексте существует как «Жирар-в-переводе-Дашевского», где существенны все члены этот составной формулы.

Но нет. Появляются юзер verwuester (кажется, автор рецензии) и его коллега, философ и переводчик Дмитрий Кралечкин (юзер pharmakos). Философ Кралечкин выражается следующим образом: «отсутствие [имени переводчика] оказывается, скажем так, негативным условием вынесения имени переводчика за скобки и самопозиционированием рецензента как рецензента оригинала, а не перевода. Он обращается к тексту как оригиналу без посредничества, поскольку это посредничество просто никак содержательно не выстроено. Если же его интенция смещается на перевод, то, в такой ситуации, — только потому, что перевод становится непрозрачным, выступает в качестве отдельного предмета, самим своим фактом заслоняющим план контента» и т.д. и т.п.

Автор рецензии (предположительно) мыслит так: «То, что фамилии переводчиков надо указывать — это бесспорно. Хотя никакого правила или обязанности в этом не вижу (курсив мой. — Г.М.). Если бы речь шла о новом переводе А.В. Михайлова или Бибихина, тогда это было бы даже странно. Именно потому, что отбор текстов для переводов и предлагаемая такого уровня переводчиками интерпретация не менее интересна подчас, чем сам оригинал. <…> Потом НЛО уже достаточный гарант уровня перевода для среднего читателя в нашей расейской ситуации, как Вы выражаетесь».

Что сказать по поводу этой красноречивой полемики? В принципе там же, в блоге Дашевского, исчерпывающе высказался умный человек hotterfan. Не буду повторять его аргументы, а добавлю свои две копейки. Ситуация — еще раз — простая. Нарушено — ввиду малокультурности автора и редакционного просчета — хрестоматийное редакторское правило. Если угодно, конвенция, отличающая подлинно интеллектуальное издание от подделки под таковое. Причина — в той же сегментации поля, на этот раз общегуманитарного. Рецензент плохо ориентируется в реалиях, не связанных с локальным философским сообществом, попросту говоря, знает еще Михайлова и Бибихина, но не знает и/или не понимает уже, кто такой Дашевский (чья деятельность по преимуществу принадлежит полю литературному). Вместо того чтобы ликвидировать свою культурную ограниченность, на плетень с энергией, достойной лучшего применения, наводится тень, демонстрирующая лишь новые лакуны в восприятии им культурных реалий сегодняшнего дня (так, издательская марка «НЛО» ничего априори не говорит о качестве перевода; в «НЛО», как известно, выходят книги очень разного качества) и логические парадоксы («бесспорно, но»). Случай же философа Кралечкина — типический. Любой сильный, влиятельный дискурс плодит своих эпигонов. Многие помнят, как на рубеже 1980—1990-х структурализм и теория интертекстуальности породили пародийно-эпигонскую филологию (Л. Кацис и К⁰). Очевидно, воздействие постструктуралистской философии, а скорее даже поэтики текстов Деррида, Бодрийяра, Делеза и Гваттари, чьи книги переводил Кралечкин, оказалось для него настолько сильным, что в результате оказалась запущена энергичная русскоязычная «машина письма», доводящая постструктуралистский идиолект до пародийного абсурда, с головой накрывающего любой обсуждаемый сюжет, вплоть до самых элементарных вопросов издательской культуры. Культурную логику и конвенции подменяет многословная отсебятина, в сущности, ничем не лучше поляковской.

С другой стороны, странно было бы, если б, скажем, в блог Дашевского пришел какой-нибудь редактор «Пушкина», хотя бы и сам Анашвили, и заявил: Чубаров бездарность, его рецензии никому не нужны, но нам рекомендовали его позвать в журнал люди, которым мы доверяем в смысле выбора авторов, а сами мы ни при чем. Меж тем не удивляйтесь, ровно такая ситуация сложилась в премии «Национальный бестселлер».

По поводу «Нацбеста» в целом я высказался совсем недавно, не буду повторяться. В частности же замечу, что организаторы и не думают стесняться того балаганно-эстрадного антуража, который губителен для литературного состязания, а, наоборот, настаивают на нем. И результаты и реакции организаторов премии на них впечатляют.

Жюри под председательством Ксении Собчак присудило премию Дмитрию Быкову. Решение и выбор не хуже и не лучше всех остальных итогов этой горе-премии. Какая премия, такие итоги. Приглашенные организаторами номинаторы сформировали лонг-, а затем и шорт-лист. Приглашенные организаторами члены жюри выбрали победителя. Все вместе выпили и закусили в «Астории», попели караоке. Всем спасибо, все довольны.

Но это, пользуясь гениальной балабановской формулой, у людей. У уродов не так.

Все пунктирно описанное мной выше объявлено организаторами «крайне неприятной историей». Лауреат публично оскорблен ими — нелицеприятной личной характеристикой и прямым обвинением в использовании труда литературных негров. Победивший текст поименован «бездарным и безуханным fake’ом». Объявлено, что председатель жюри «чудовищно» голосовал, прочтя лишь одного из пяти финалистов. Сама Ксения Собчак удостаивается при этом похвал, всю унизительную двусмысленность которых не чувствует разве что их простодушный автор: ее прямо рассматривают как цирковую обезьянку, удивляясь буквально ее умению говорить по-человечески и «высокой организации сознания».

Мало того. Подвергшуюся в печатной версии вполне объяснимой редактуре банальную площадную брань в адрес лауреата автор отредактированного текста самодовольно восстанавливает в блоге у своего коллеги по оргкомитету премии.

История, согласитесь, совершенно фарсовая. Я, признаться, никак не могу отделаться от двух ассоциаций: образа бородатой унтер-офицерской вдовы, секущей себя, и от известной матерной басни «Хозяйка блядь, пирог говно, ебал я ваши именины», хором исполняемой на сей раз не гостями, но устроителями этих самых именин.

Устроители балагана наивно ставят себе в заслугу, что, «присудив премию-2011 ее лауреату-2006, [они] нарушили общее для всех новых литературных премий неписаное правило: больше одной курочки в одни руки не давать. Никто еще не получал дважды ни “Русского Букера” (в отличие от английского), ни “Большой книги”». Боюсь, их придется разочаровать: нарушили они совсем другое общее для всех вменяемых институций правило — включив того или иного персонажа в игру, премия становится для него родом дома, а ее организаторы (не жюри, свободное в своих решениях) — выполняют роль хозяев. Общим цивилизационным правилом довольно давно в человеческой истории является правило гостеприимства. Хозяева, издевающиеся над приглашенными ими же гостями, именуются хамами. Если «Нацбест-2011» и войдет в историю русской литературы, то разве что действительно беспрецедентным и беззастенчивым хамством его устроителей.

Такой вот сложился у меня в последние недели пазл. Собрав его по кусочкам, видишь довольно выразительную картинку — портрет дикаря. Из телеканала «Культура», со страниц интеллектуального «Пушкина», из-под пальмы в зимнем саду питерской «Астории» — глядит дикарь. Он не желает утруждать себя пониманием конвенций, не знает и не хочет знать сложности устройства культурного поля; он многословен и груб, он бесконечно доволен собой и агрессивен. Тягостно видеть его физиономию.

Так что простите меня за нежелание слишком часто обновлять эту рубрику.​